Повернувшись спиной к сожженному дому, он тщательно
обследовал найденный кусочек металла. Это был кусок лезвия меча длиной в
шесть дюймов, заточенного вручную почти до совершенства, с несколькими
зарубками на нем. У него были жесткие ребра и обычные канавки для сока
крови. Легко ощутимая кривизна свидетельствовала о том, что такую форму
может иметь только один вид холодного оружия - японский самурайский меч.
Независимо от того, сколько лет длилась война, она, очевидно, давно
уже закончилась.
Подойдя к деревянному колодцу, он обнаружил, что там полно пыли.
Увидев это, он впервые ощутил, что испытывает страх. Внезапно все обрело
подлинную реальность. Он уже больше не был сторонним наблюдателем, он стал
напуганным, томимым жаждой человеком. Он обшарил десяток домов поселка, но
нигде не нашел того, что искал. В одном из домов был скелет ребенка, в
другом - несколько гильз.
Осталось только одно - дорога! Та самая грунтовая дорога, какою она
была всегда, достаточно широкая для одного джипа или фургона, когда-то
имевшегося в этом индейском поселке. Паника понуждала его бежать куда
глаза глядят, но он крепился и не поддавался ей. Он присел на обрамление
колодца, разулся, тщательно разгладил складки своих армейских цвета хаки
носков, затем одел ботинки и не туго завязал шнурки, чтобы было легче
шагать, и на мгновение замер в нерешительности.
Затем ухмыльнулся, придирчиво отобрал два валявшихся в пыли камешка и
сунул их себе в рот. "Патруль, шагом марш", скомандовал он сам себе и
пустился в путь.
Да, жажда его действительно мучила. А вскоре к ней добавятся
усталость и голод. Ну так что из этого? Через три мили грязная дорога
выведет его на трассу, где должно быть движение и его подвезут. Если им
сильно захочется, то пусть вволю повозятся с его отпечатками пальцев.
Японцы добрались, по меньшей мере, до Нью-Мексико, не так ли? Ну что ж,
тогда им оставалось надеяться только на божью помощь после нанесения
ответного удара. Американцы - народ свирепый, когда дело доходит до
нарушения границ их государства. Скорее всего, в живых не осталось ни
одного японца.
Шагая по дороге, он стал на ходу сочинять свою историю. Большей
частью она состояла из повторяющихся "Не знаю". Вот, что он, например, им
скажет: "Я не жду от вас, что вы мне поверите. Поэтому меня совсем не
обидит, если вы не поверите ни единому моему слову. Только постарайтесь
выслушать меня до конца, воздерживать от каких-либо действий, и подождите,
пока ФБР не проверит отпечатки моих пальцев...". И все дальнейшее в таком
же роде.
Солнце поднялось уже довольно высоко - до шоссе оставалось рукой
подать. Обоняние его, обостренное голодом, различало добрый десяток
запахов, принесенных ветерком пустыни: пряный аромат шалфея, характерный
для гремучей змеи, вздремнувший в холодке под камнем, слабый душок
ацетилена, саднящую горло асфальтовую вонь. Значит, шоссе уже совсем
близко, возможно, что дух от недавней заплаты на одной из выбоин. Затем
неожиданно нахлынуло острое зловоние двуокиси серы, забив все остальные
запахи и так же быстро исчезло, оставив резь в ноздрях и учащенное
дыхание. Он потянулся за носовым платком, но его не оказалось. Откуда
могло здесь появиться такое зловоние, от чего. Не сбавляя шага, он
внимательно осмотрел горизонт и обнаружил далеко к западу затемнявший небо
дым. Похоже, что это чад небольшого города или завода, загрязнившего
атмосферу. В его время - мысль эта не без труда сформировалась в его мозгу
- в здешних местах такого города или завода не было.
И вот он на шоссе. Оно стало намного лучше. Хотя, как и раньше, на
нем были только две полосы, теперь оно было заасфальтировано гораздо
аккуратнее, поднялось выше прежнего уровня почти на три дюйма за счет
подсыпки гравия и добавки асфальта и было щедро снабжено кюветами с обеих
сторон.
Куда идти? Будь у него монета, он бы подбросил ее, но в лаборатории в
Лос-Аламосе можно было жить неделями, не расходуя ни цента. Дядя Сэм взял
на себя заботы обо всем - от сигарет до надгробных плит. Он повернул
налево и побрел на запад, в направлении темного пятна на небе.
Я - животное, обладающее разумом, не переставал он твердить себе, и я
должен воспринимать все, что произойдет, не теряя здравого смысла. Я
должен обернуть себе на пользу все, что удастся, а остальное попытаюсь
понять...
Позади него послышался отдаленный вой сирены, затем он стал все
громче и громче. Обладающее разумом животное отпрыгнуло в кювет и, дрожа
за свою драгоценную жизнь, старалось держаться подальше. Вот сирена уже
совсем рядом, и послышалось урчание моторов. Когда от их рева едва не
полопались барабанные перепонки, Ройланд приподнял голову, чтобы хотя бы
разок взглянуть на дорогу, и сразу же нырнул назад, вглубь кювета, будто
сраженный гранатой, взорвавшейся у него внутри.
Прямо по центру двухстороннего шоссе мчался конвой, подминая под себя
белую разграничительную линию. Сначала мимо него пронеслись три
разведывательные бронемашины со спаренными пулеметами. В каждой из них
виднелись только головы японских солдат в касках. Затем проследовал
высокий трехосный бронетранспортер, у которого чисто для видимости в
кормовой части была установлена пулеметная башенка - никелированные стволы
пулеметов были явно непригодны для употребления. В открытом люке
располагался японский адмирал в пилотке, рядом с ним сидел офицер СС,
одетый во все черное, с лицом, будто вырубленным топором. Затем, в
арьергарде, шли еще два броневика...
- Мы потерпели поражение, - задумчиво произнес Ройланд, сидя в
кювете. - Пригодные только для парада ткани со стеклянными окнами -
значит, мы проиграли войну давным-давно.
Были ли на самом деле на адмиральской форме знаки Восходящего Солнца
или это ему только почудилось?
Он вылез из кювета и снова побрел по модернизированному шоссе на
запад. Он просто был неспособен на то, чтобы вот так запросто сейчас
заявить: "Я отвергаю этот мир", испытывая такую жажду, которую испытывал
сейчас Ройланд.
Он даже не повернулся, когда его догнала направляющаяся на запад
какая-то очень странная, методично полыхающая машина и остановилась с ним
рядом.
- Зиг хайль! - раздался удивленный голос. - Что это вы здесь делаете?
Машина была столь же нелепой, как и тот танк для парада. Это была
просто самодвижущаяся повозка, детские санки на колесах, приводимые
небольшим шумным открытым моторчиком с воздушным охлаждением. Водитель
восседал на узеньком сидении вроде велосипедного седла, а позади него,
занимая всю заднюю часть крохотной платформы, были расположены два
десятикилограммовых мешка с мукой. У водителя было высохшее лицо,
характерное для уроженцев Юго-Запада. На нем была мешковатая синяя роба,
которая очевидно была хоть и формой, но не военной. На груди чуть выше
непонятного ряда поблекших полосок к материи была пришита ленточка с
именем: Мартфилд Е., 121884, П-7, НКОТД 43. Увидев, что Ройланд смотрит на
ленточку, незнакомец любезно произнес: - Меня зовут Мартфилд. Я - платный
мастер седьмого разряда, но нет никакой необходимости обращаться ко мне в
соответствии с моим чином. Все ли у вас в порядке, милейший?
- Очень хочу пить, - сказал Ройланд. - А что означает это НКОТД 43?
- Вы умеете читать? - изумился Мартфилд. - Ваша одежда...
- Что-нибудь попить, пожалуйста, - взмолился Ройланд.
В это мгновение все остальное не имело для него ровно никакого
значения. Он плюхнулся на платформу, как кукла, у которой подрезали
веревочки.
- Эй, парень! - сердито и одновременно как-то странно выпалил
Мартфилд, выплевывая слова изо рта, будто с трудом сдерживая внезапно
охвативший его гнев. - Мог бы и постоять, пока я не приглашу тебя сесть!
- У вас есть вода? - тупо спросил Ройланд.
- Ты что-то слишком много себе позволяешь" - отрывисто пролаял
Мартфилд.
- Я был физиком-теоретиком... - начал было устало Ройланд.
- Хо-хо! - неожиданно рассмеялся Мартфилд. Злость его как рукой
сняло. Он запустил руку в свой мешковатый балахон и извлек полулитровую
флягу, в которой что-то булькало. Затем, начисто забыв о том, что у него в
руке фляга, плутовато поддел Ройланда пальцем под ребра и произнес: -
Этого следовало ожидать. Эх вы, ученые! Предполагалось, что кто-то тебя
подберет - но это должен был быть другой ученый, а? Ха-ха-ха!
Ройланд взял из его руки флягу и стал пить. Значит, ученому здесь
положено быть идиотом - хотя и ученым - так что ли? Не обращай на это пока
внимание, сказал он сам себе. Пей. Говорят, что не следует наполнять
желудок водой после сильной жажды. Сейчас это показалось ему еще одной из
тех пуританских заповедей, которые люди придумывают из ничего только
потому, что звучат внешне весьма благоразумно. Он осушил флягу до дна, не
обращая внимание на те тревожные взгляды, которыми его одаривает Мартфилд,
платный мастер седьмого разряда, и пожалел только о том, что таких фляг не
оказалось три или четыре.
- А пожевать есть что-нибудь? - спросил он после того, как немного
перевел дух.
- Доктор, мне очень жаль, - раболепно ответил Мартфилд, - но у меня
ничего с собой нет. Однако, если вы окажете мне честь и поедете со мной...
- Поехали! - крикнул Ройланд. Он присел на корточки, взобравшись на
мешки с мукой, и они пыхтя двинулись со скоростью добрых километров
пятьдесят в час. Для такого крохотного движка это было просто чудом.
Платный мастер седьмого разряда еще некоторое время продолжал извиняться,
но затем, отбросив прежнее свое все раболепие, стал настойчиво объяснять
Ройланду, что он сидит в муке - "понимаете на белой муке!". Обернувшись,
он подмигнул, глядя через плечо. Мимо них проехало несколько таких же
платформ. При каждой встрече наступало пристальное изучение знаков отличия
с тем, чтобы выяснить, кто должен отдавать честь первым. Один раз они
повстречали закрытый экипаж, в котором водитель имел возможность сидеть
гораздо ниже, а не растопырив ноги, и Мартфилд, платный мастер седьмого
разряда, едва не выпал из седла, отдавая честь первым. Водителем этого
экипажа был японец в кимоно. На коленях у него лежал длинный изогнутый
меч.
С каждой милей запах серы и сульфидов все более усиливался. Вскоре
перед ним выросли башни установок для восстановления серы. Завод напоминал
нефтеносное поле, только вместо проложенных по земле трубопроводов и
огромных цилиндрических нефтехранилищ здесь повсюду были конуса желтой
серы. Пока они ехали между ними, рабочие в мешковатых комбинезонах с
лопатами и метровыми гаечными ключами непрерывно отдавали честь. Справа
были какие-то сооружения, напоминавшие колонны для производства серной
кислоты, среди них мелькнул административно-лабораторный корпус в
отвратительном псевдоклассическом неороманском стиле. На центральном
флагштоке его развевалось знамя с Восходящим Солнцем.
По мере того, как они все больше углублялись на заводскую территорию,
все громче становилась лившаяся со всех сторон музыка. Сначала она приятно
контрастировала с пыхтеньем двухтактного движка, но затем стала все больше
надоедать. Раздосадованный ею Ройланд стал искать громкоговорители и
обнаруживал их повсюду - на опорах линий электропередач, на зданиях, на
сторожевых вышках. Слащаво-приторные вальсы Штрауса подобно смогу
обволокли всю заводскую территорию. Думать становилось все труднее, а тем
более - общаться друг с другом, даже несмотря на то, что у работавших
здесь, наверняка, выработалась привычка к шуму.
- В пустыне мне так не хватает музыки, - признался, не оборачиваясь,
Мартфилд. Он сбавил газ, платформа покатилась по инерции. Незаметно для
Ройланда они проехали какую-то незримую черту, за которой уже никому не
надо было отдавать честь - кроме случайных японцев в деловых костюмах с
рулонами чертежей или в кимоно с мечами. Тем не менее, задержал Ройланда
немец - классический германец в высоких сапогах и черной накидке, в черной
кожаной куртке с обилием серебряных украшений. Какое-то мгновение он молча
наблюдал за тем, как они продолжали катиться после того, как он обменялся
салютом с Мартфилдом, затем принял решение и громко приказал:
- Стоп!
Платный мастер седьмого разряда налег на тормоза, заглушил мотор и,
соскочив с платформы, вытянулся рядом с нею по стойке "смирно". Ройланд
более или менее скопировал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
обследовал найденный кусочек металла. Это был кусок лезвия меча длиной в
шесть дюймов, заточенного вручную почти до совершенства, с несколькими
зарубками на нем. У него были жесткие ребра и обычные канавки для сока
крови. Легко ощутимая кривизна свидетельствовала о том, что такую форму
может иметь только один вид холодного оружия - японский самурайский меч.
Независимо от того, сколько лет длилась война, она, очевидно, давно
уже закончилась.
Подойдя к деревянному колодцу, он обнаружил, что там полно пыли.
Увидев это, он впервые ощутил, что испытывает страх. Внезапно все обрело
подлинную реальность. Он уже больше не был сторонним наблюдателем, он стал
напуганным, томимым жаждой человеком. Он обшарил десяток домов поселка, но
нигде не нашел того, что искал. В одном из домов был скелет ребенка, в
другом - несколько гильз.
Осталось только одно - дорога! Та самая грунтовая дорога, какою она
была всегда, достаточно широкая для одного джипа или фургона, когда-то
имевшегося в этом индейском поселке. Паника понуждала его бежать куда
глаза глядят, но он крепился и не поддавался ей. Он присел на обрамление
колодца, разулся, тщательно разгладил складки своих армейских цвета хаки
носков, затем одел ботинки и не туго завязал шнурки, чтобы было легче
шагать, и на мгновение замер в нерешительности.
Затем ухмыльнулся, придирчиво отобрал два валявшихся в пыли камешка и
сунул их себе в рот. "Патруль, шагом марш", скомандовал он сам себе и
пустился в путь.
Да, жажда его действительно мучила. А вскоре к ней добавятся
усталость и голод. Ну так что из этого? Через три мили грязная дорога
выведет его на трассу, где должно быть движение и его подвезут. Если им
сильно захочется, то пусть вволю повозятся с его отпечатками пальцев.
Японцы добрались, по меньшей мере, до Нью-Мексико, не так ли? Ну что ж,
тогда им оставалось надеяться только на божью помощь после нанесения
ответного удара. Американцы - народ свирепый, когда дело доходит до
нарушения границ их государства. Скорее всего, в живых не осталось ни
одного японца.
Шагая по дороге, он стал на ходу сочинять свою историю. Большей
частью она состояла из повторяющихся "Не знаю". Вот, что он, например, им
скажет: "Я не жду от вас, что вы мне поверите. Поэтому меня совсем не
обидит, если вы не поверите ни единому моему слову. Только постарайтесь
выслушать меня до конца, воздерживать от каких-либо действий, и подождите,
пока ФБР не проверит отпечатки моих пальцев...". И все дальнейшее в таком
же роде.
Солнце поднялось уже довольно высоко - до шоссе оставалось рукой
подать. Обоняние его, обостренное голодом, различало добрый десяток
запахов, принесенных ветерком пустыни: пряный аромат шалфея, характерный
для гремучей змеи, вздремнувший в холодке под камнем, слабый душок
ацетилена, саднящую горло асфальтовую вонь. Значит, шоссе уже совсем
близко, возможно, что дух от недавней заплаты на одной из выбоин. Затем
неожиданно нахлынуло острое зловоние двуокиси серы, забив все остальные
запахи и так же быстро исчезло, оставив резь в ноздрях и учащенное
дыхание. Он потянулся за носовым платком, но его не оказалось. Откуда
могло здесь появиться такое зловоние, от чего. Не сбавляя шага, он
внимательно осмотрел горизонт и обнаружил далеко к западу затемнявший небо
дым. Похоже, что это чад небольшого города или завода, загрязнившего
атмосферу. В его время - мысль эта не без труда сформировалась в его мозгу
- в здешних местах такого города или завода не было.
И вот он на шоссе. Оно стало намного лучше. Хотя, как и раньше, на
нем были только две полосы, теперь оно было заасфальтировано гораздо
аккуратнее, поднялось выше прежнего уровня почти на три дюйма за счет
подсыпки гравия и добавки асфальта и было щедро снабжено кюветами с обеих
сторон.
Куда идти? Будь у него монета, он бы подбросил ее, но в лаборатории в
Лос-Аламосе можно было жить неделями, не расходуя ни цента. Дядя Сэм взял
на себя заботы обо всем - от сигарет до надгробных плит. Он повернул
налево и побрел на запад, в направлении темного пятна на небе.
Я - животное, обладающее разумом, не переставал он твердить себе, и я
должен воспринимать все, что произойдет, не теряя здравого смысла. Я
должен обернуть себе на пользу все, что удастся, а остальное попытаюсь
понять...
Позади него послышался отдаленный вой сирены, затем он стал все
громче и громче. Обладающее разумом животное отпрыгнуло в кювет и, дрожа
за свою драгоценную жизнь, старалось держаться подальше. Вот сирена уже
совсем рядом, и послышалось урчание моторов. Когда от их рева едва не
полопались барабанные перепонки, Ройланд приподнял голову, чтобы хотя бы
разок взглянуть на дорогу, и сразу же нырнул назад, вглубь кювета, будто
сраженный гранатой, взорвавшейся у него внутри.
Прямо по центру двухстороннего шоссе мчался конвой, подминая под себя
белую разграничительную линию. Сначала мимо него пронеслись три
разведывательные бронемашины со спаренными пулеметами. В каждой из них
виднелись только головы японских солдат в касках. Затем проследовал
высокий трехосный бронетранспортер, у которого чисто для видимости в
кормовой части была установлена пулеметная башенка - никелированные стволы
пулеметов были явно непригодны для употребления. В открытом люке
располагался японский адмирал в пилотке, рядом с ним сидел офицер СС,
одетый во все черное, с лицом, будто вырубленным топором. Затем, в
арьергарде, шли еще два броневика...
- Мы потерпели поражение, - задумчиво произнес Ройланд, сидя в
кювете. - Пригодные только для парада ткани со стеклянными окнами -
значит, мы проиграли войну давным-давно.
Были ли на самом деле на адмиральской форме знаки Восходящего Солнца
или это ему только почудилось?
Он вылез из кювета и снова побрел по модернизированному шоссе на
запад. Он просто был неспособен на то, чтобы вот так запросто сейчас
заявить: "Я отвергаю этот мир", испытывая такую жажду, которую испытывал
сейчас Ройланд.
Он даже не повернулся, когда его догнала направляющаяся на запад
какая-то очень странная, методично полыхающая машина и остановилась с ним
рядом.
- Зиг хайль! - раздался удивленный голос. - Что это вы здесь делаете?
Машина была столь же нелепой, как и тот танк для парада. Это была
просто самодвижущаяся повозка, детские санки на колесах, приводимые
небольшим шумным открытым моторчиком с воздушным охлаждением. Водитель
восседал на узеньком сидении вроде велосипедного седла, а позади него,
занимая всю заднюю часть крохотной платформы, были расположены два
десятикилограммовых мешка с мукой. У водителя было высохшее лицо,
характерное для уроженцев Юго-Запада. На нем была мешковатая синяя роба,
которая очевидно была хоть и формой, но не военной. На груди чуть выше
непонятного ряда поблекших полосок к материи была пришита ленточка с
именем: Мартфилд Е., 121884, П-7, НКОТД 43. Увидев, что Ройланд смотрит на
ленточку, незнакомец любезно произнес: - Меня зовут Мартфилд. Я - платный
мастер седьмого разряда, но нет никакой необходимости обращаться ко мне в
соответствии с моим чином. Все ли у вас в порядке, милейший?
- Очень хочу пить, - сказал Ройланд. - А что означает это НКОТД 43?
- Вы умеете читать? - изумился Мартфилд. - Ваша одежда...
- Что-нибудь попить, пожалуйста, - взмолился Ройланд.
В это мгновение все остальное не имело для него ровно никакого
значения. Он плюхнулся на платформу, как кукла, у которой подрезали
веревочки.
- Эй, парень! - сердито и одновременно как-то странно выпалил
Мартфилд, выплевывая слова изо рта, будто с трудом сдерживая внезапно
охвативший его гнев. - Мог бы и постоять, пока я не приглашу тебя сесть!
- У вас есть вода? - тупо спросил Ройланд.
- Ты что-то слишком много себе позволяешь" - отрывисто пролаял
Мартфилд.
- Я был физиком-теоретиком... - начал было устало Ройланд.
- Хо-хо! - неожиданно рассмеялся Мартфилд. Злость его как рукой
сняло. Он запустил руку в свой мешковатый балахон и извлек полулитровую
флягу, в которой что-то булькало. Затем, начисто забыв о том, что у него в
руке фляга, плутовато поддел Ройланда пальцем под ребра и произнес: -
Этого следовало ожидать. Эх вы, ученые! Предполагалось, что кто-то тебя
подберет - но это должен был быть другой ученый, а? Ха-ха-ха!
Ройланд взял из его руки флягу и стал пить. Значит, ученому здесь
положено быть идиотом - хотя и ученым - так что ли? Не обращай на это пока
внимание, сказал он сам себе. Пей. Говорят, что не следует наполнять
желудок водой после сильной жажды. Сейчас это показалось ему еще одной из
тех пуританских заповедей, которые люди придумывают из ничего только
потому, что звучат внешне весьма благоразумно. Он осушил флягу до дна, не
обращая внимание на те тревожные взгляды, которыми его одаривает Мартфилд,
платный мастер седьмого разряда, и пожалел только о том, что таких фляг не
оказалось три или четыре.
- А пожевать есть что-нибудь? - спросил он после того, как немного
перевел дух.
- Доктор, мне очень жаль, - раболепно ответил Мартфилд, - но у меня
ничего с собой нет. Однако, если вы окажете мне честь и поедете со мной...
- Поехали! - крикнул Ройланд. Он присел на корточки, взобравшись на
мешки с мукой, и они пыхтя двинулись со скоростью добрых километров
пятьдесят в час. Для такого крохотного движка это было просто чудом.
Платный мастер седьмого разряда еще некоторое время продолжал извиняться,
но затем, отбросив прежнее свое все раболепие, стал настойчиво объяснять
Ройланду, что он сидит в муке - "понимаете на белой муке!". Обернувшись,
он подмигнул, глядя через плечо. Мимо них проехало несколько таких же
платформ. При каждой встрече наступало пристальное изучение знаков отличия
с тем, чтобы выяснить, кто должен отдавать честь первым. Один раз они
повстречали закрытый экипаж, в котором водитель имел возможность сидеть
гораздо ниже, а не растопырив ноги, и Мартфилд, платный мастер седьмого
разряда, едва не выпал из седла, отдавая честь первым. Водителем этого
экипажа был японец в кимоно. На коленях у него лежал длинный изогнутый
меч.
С каждой милей запах серы и сульфидов все более усиливался. Вскоре
перед ним выросли башни установок для восстановления серы. Завод напоминал
нефтеносное поле, только вместо проложенных по земле трубопроводов и
огромных цилиндрических нефтехранилищ здесь повсюду были конуса желтой
серы. Пока они ехали между ними, рабочие в мешковатых комбинезонах с
лопатами и метровыми гаечными ключами непрерывно отдавали честь. Справа
были какие-то сооружения, напоминавшие колонны для производства серной
кислоты, среди них мелькнул административно-лабораторный корпус в
отвратительном псевдоклассическом неороманском стиле. На центральном
флагштоке его развевалось знамя с Восходящим Солнцем.
По мере того, как они все больше углублялись на заводскую территорию,
все громче становилась лившаяся со всех сторон музыка. Сначала она приятно
контрастировала с пыхтеньем двухтактного движка, но затем стала все больше
надоедать. Раздосадованный ею Ройланд стал искать громкоговорители и
обнаруживал их повсюду - на опорах линий электропередач, на зданиях, на
сторожевых вышках. Слащаво-приторные вальсы Штрауса подобно смогу
обволокли всю заводскую территорию. Думать становилось все труднее, а тем
более - общаться друг с другом, даже несмотря на то, что у работавших
здесь, наверняка, выработалась привычка к шуму.
- В пустыне мне так не хватает музыки, - признался, не оборачиваясь,
Мартфилд. Он сбавил газ, платформа покатилась по инерции. Незаметно для
Ройланда они проехали какую-то незримую черту, за которой уже никому не
надо было отдавать честь - кроме случайных японцев в деловых костюмах с
рулонами чертежей или в кимоно с мечами. Тем не менее, задержал Ройланда
немец - классический германец в высоких сапогах и черной накидке, в черной
кожаной куртке с обилием серебряных украшений. Какое-то мгновение он молча
наблюдал за тем, как они продолжали катиться после того, как он обменялся
салютом с Мартфилдом, затем принял решение и громко приказал:
- Стоп!
Платный мастер седьмого разряда налег на тормоза, заглушил мотор и,
соскочив с платформы, вытянулся рядом с нею по стойке "смирно". Ройланд
более или менее скопировал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11