испанский
отличался невероятным акцентом.
- Ты не потребуешь спецрейса? - спросил он.
- Нет, - ответил Сабуро. - Вы сами знаете, как дорого это обходится,
а трасса Хохмана - оптимальна. Спецрейс попросту уничтожит всю пользу от
нашей станции. Съест всю выгоду. Но я должен сказать, что наше
девятимесячное безделье также может вызвать закрытие станции.
Он наклонился вперед, легко, благодаря низкому марсианскому
притяжению, удерживая тело на кончиках пальцев.
- Вот об этом я хотел поговорить сегодня с вами. Об урезанном пайке и
финансах. Деньги являются эквивалентом человеческого труда и природных
ресурсов. Это истинно при любом социоэкономическом строе, и вы знаете, как
невероятно низок сегодня курс денег на Земле. Рабочих рук миллиарды, да,
но отсюда - массовая бедность и, как следствие, нехватка людей с
тренированным интеллектом. Если оглянуться назад, это было отлично видно
по политической борьбе в Совете, когда принималось решение об организации
нашей базы.
Мы знаем, ради чего мы здесь. Ради исследований. Изучения. Ради того,
чтобы основать первое постоянное поселение людей за пределами Земли и
Луны. Ради того, чтобы в итоге - для наших праправнуков - дать Марсу
воздух, которым сможет дышать человек, воду, которую он сможет пить,
зеленые поля и леса, где он сможет отдохнуть душой. - С этими словами он
указал на стену и подумал, что сейчас его жест выглядит, скорее всего,
издевкой. - Нам нечего ждать от Земли, и не стоит верить тем, кто
утверждает, будто нищета - это хорошо. Кроме того, каждый рейс требует
металла, горючего, квалифицированного технического обслуживания, а все это
нужно тем, кто живет на Земле, для их собственных детей. Мы окупаем наше
пребывание здесь лишь разработкой урановых месторождений. Поставляемая
нами энергия позволяет сбалансировать расшатанную экономику, окупая и наши
затраты. Вот приносимая нами польза.
Сабуро вдохнул затхлый, отдающий металлом воздух. Голова кружилась от
недостатка кислорода. Он с трудом заставил себя стоять прямо и продолжал:
- Мне кажется, что мы с вами, наше крохотное, уединенное поселение -
последняя надежда для человечества остаться в космосе. Если мы сможем
продержаться до тех пор, пока не перейдем на самообеспечение, Сырт Харбор
станет залогом будущего. Если же нет...
Он собирался еще больше накалить обстановку, прежде чем подойти к
сути. Но легкие так устали, и так бешено билось сердце... Он ухватился за
край стола и, борясь с наплывающими клочьями тьмы, сказал:
- Лишь половине из нас хватит кислорода для активной деятельности.
Если мы свернем все исследования и все силы отдадим копям, то сможем
добыть достаточное количество урана и тория, чтобы в финансовом балансе не
было хотя бы перерасхода. Жертвы же будут иметь... пропагандистскую
ценность. Я обращаюсь к мужчинам-добровольцам, или же мы будем тянуть
жребий... Разумеется, сам я буду первым.
...Так было вчера.
Сабуро относился к тем, кто предпочитал уйти в одиночку. Он никогда
не питал любви к гимнам о человеческой солидарности; и он очень надеялся,
что его детям подобная солидарность не потребуется никогда. И наверное,
хорошо, что Алиса погибла раньше, при пожаре стапеля.
Он поднялся на хребет Вейнбаума, но остановился, когда купола поселка
исчезли из поля зрения. Не стоит заставлять поисковую партию забираться
так далеко. И без того найти его будет трудно, песок занесет следы. А
кому-нибудь его скафандр может пойти на пользу. И водоросли в баках уже
ждут истощенное тело...
Он остановился, осматриваясь. Горная стена с темными утесами, с
причудливо выветренными вершинами сбегала к нежной
красно-золото-охряно-голубо-радужной равнине. Кратер у недалекого
горизонта отбрасывал свои собственные, голубоватые тени, словно бросающие
вызов глубокому пурпурному небу. Разреженный воздух - он слышал призрачное
завывание ветра - раскрывал перед ним Марс во всех деталях, четко
очерченных, невероятно рельефных, утонченных и полных символики, словно
полукруглый фриз на воротах перед каменным адом. А если повернуться спиной
к сморщившемуся, но все равно ослепительно яркому Солнцу, то и днем можно
увидеть звезды.
Сабуро испытывал покой и почти счастье. Может быть, причиной было
всего лишь то, что впервые за много недель его легкие дышали в полную
силу.
И все-таки медлить не стоит, подумал он и, завинчивая вентиль,
порадовался твердости своих пальцев.
Он всегда гордился своим атеизмом и был удивлен, когда руки его
устремились к Полярной звезде, а голос произнес:
- Нему Амида Буцу.
Он откинул забрало шлема.
Смерть милосердная. Теряешь сознание меньше чем за тридцать секунд...
Он открыл глаза и не мог понять, где находится. Исполинское
помещение, дверные проемы, обрамляющие райское безумство ночи, полное
звезд, галактик, зеленого мерцания туманностей? Или же это гигантский и
медлительный звездный корабль, так точно нацеленный на край Галактики, что
Млечный Путь пенится вдоль его носа и кружится за кормой, в кильватере
серебра планет?
Здесь были люди, они собрались возле высокого кресла в
противоположной стороне от того места, где он находился. Сумрак и
расстояние делали их неузнаваемыми; Сабуро поднялся и двинулся в их
направлении. Быть может, там ждала его Алиса?
Но был ли Отец прав, так часто и так надолго оставляя Мать в
одиночестве?
Я помню, что произошло, когда мы получили известие. По средам я бывал
свободен и обычно бродил по улицам со свинчаткой в кармане. Смею
надеяться, я не был похож на остальных ребят. Как правило, вас не могут не
касаться школьные дела. Или вы держитесь сами по себе (я помню, хотя лучше
бы не вспоминать, что "Ураганы" сделали с Дэнни), или привыкнете к
кому-нибудь. А Жак-Жак умел вызывать к себе уважение, дружба с ним
котировалась высоко, его советы и распоряжения всегда были верными, даже в
прошлом году, когда нас здорово потрепали "Ласки". В отместку мы убили
троих - троих! - и мне кажется, вряд ли другая компания смогла бы так.
А она была действительно хорошенькой, Мама. Я видел фотографии.
Правда, сейчас она похудела, страдая из-за Отца, и мне казалось, еще
потому, что надо было вечно выкручиваться с тех пор, как семьям
космонавтов снова срезали обеспечение. Но когда я вошел, то увидел ее
сидящей не на диване, а на ковре - старом, выцветшем, сером ковре -
плачущей... Она сидела возле дивана и колотила по нему, как не раз делала,
когда на нем лежал Отец.
Не понимаю, почему она злилась и на Него. Мне кажется, что в
происшедшем не было Его ошибки.
- Пятьдесят миллиардов расходов! - выкрикнула она. - Сто, двести
миллиардов обедов для голодных детей. И на что они это потратили? На
убийство двенадцати человек!
- Погоди, погоди-ка, - сказал я. - Папа же объяснял. Ресурсы... хм...
распределяются неравномерно.
Она ударила меня и закричала:
- И тебе хочется туда же, да? Господи! Одно то, что тебе это не
удастся, делает его смерть почти счастьем!
Я не смог сдержаться:
- А ты хочешь, чтобы я сделался... диспетчером, пищевиком, врачом...
что-нибудь тихое, спокойное и со спросом... чтобы я мог помогать тебе, да,
раз уж он не сможет?
Но стоит ли биться головой о стену? Хуже от этого только голове. И
так уже сколько раз мне хотелось взять свои слова обратно.
Ладно. Хватит.
Отсутствие заботы не было папиным недостатком. Если бы все шло как
надо, через несколько лет мы бы стартовали к Альфе Центавра. И она, и он,
и я... А планеты там, я уверен, настоящие сокровища. Только вот сам полет!
Помню, Жак-Жак говорил мне, что я сдохну от скуки через несколько месяцев.
- И башкой о боpт, ха-ха-ха!
Все-таки воображения у него не было. Хороший вожак, мне кажется, но
сердце уже покрыто жирком... Да, помню, Мать как-то смеялась, услышав от
меня, что... Ох, как же ты надоел с этим кораблем! Миллионы книг и лент, и
сотня людей, единственных в своем роде и уникальных, которые прогуливаются
по палубам...
Что ж, полет может оказаться похожим на пикники на Холме Эльфа, о
которых мне любила читать Мать, когда я был маленьким: добрые старые
истории с флейтами и скрипками, длинными платьями, пищей, питьем, танцами
и девушками, одинаково маленькими в лунном свете...
Холм Мэрфи?

С Ганимеда Юпитер выглядит в пятьдесят раз больше, чем Луна с Земли.
Когда Солнце скрывается, то король планет отражает в пятьдесят раз больше
света, и потому ночи здесь невозможно ясные, каких просто не может быть
дома.
- Дом человеческий здесь, - промурлыкала Каталина Санчес.
Арно Енсен с трудом оторвал от нее взгляд - такой очаровательной она
казалась в золотистом свете, падающем сквозь прозрачные стены оранжереи.
Он рискнул обнять ее за талию. Она вздохнула и придвинулась к нему. Сквозь
легкую одежду - в колонии предпочитали короткие яркие спортивные костюмы -
Арно ощущал тепло и нежность ее тела. В невероятнейшей мешанине запахов
цветов (на грядках справа, слева, позади высились на причудливо длинных
стеблях крупные бутоны всевозможных расцветок, перевитые длинными нитями
лоз, опутанные лабиринтом ползучих растений - зрелище, достойное сна) он
отыскал ее аромат.
Солнца не было, зато Юпитер виднелся почти в полной фазе. Работы по
преобразованию быстро продвигались вперед, но Ганимед пока еще обладал
слишком разреженной атмосферой, чтобы она мешала наблюдению. Темно-желтые
лучи пробивались, проскальзывали меж медленно двигающихся лент облаков -
зеленых, голубых, оранжевых, темно-коричневых. Красное пятно сияло подобно
драгоценному камню. И знание того, что любой из бушующих сейчас там
штормов мог бы целиком слизнуть Землю, только добавляло величия этой
красоте и безмятежности. Несколько звезд пробивалось сквозь это сияние и
висело низко над горизонтом, наподобие бриллиантов. Золотой небесный свет
мягко ложился на скалы, ущелья, кратеры, ледники, на машины, с помощью
которых человек намеревался переделать этот мир для себя.
Великое молчание царило снаружи, а внутри, в танцзале, играла музыка.
У людей был повод для празднества. В эксплуатацию пустили новые
гидролизные фабрики, которые высвобождали кислорода на пятнадцать
процентов больше, чем ожидалось. Но от танцев устаешь, даже от
ганимедянских (парение в воздухе и неторопливое падение), а веселье
пузырится, словно шампанское, и девушка, тебе приглянувшаяся, говорит, что
да, она не прочь полюбоваться Юпитером...
- Наверное, ты права, - сказал Арно. - Самое главное, что у нас есть
на счету: мирная и счастливая жизнь, интересная работа, великолепные
друзья, - и все это для наших детей.
Он обнял ее крепче. Она не возражала.
- Чего нам не хватает? - спросила Каталина Санчес. - Мы с избытком
обеспечиваем себя, торгуем с Землей, Луной, Марсом. Развитие идет
экспоненциально. - Она улыбнулась. - Должно быть, я кажусь тебе невероятно
серьезной. А в самом деле, что может помешать нам?
- Не знаю, - ответил он. - Война, перенаселение, нарушение
экологического баланса...
- Ну, не хмурься, - пожурила его Каталина. Свет радугой ударил из
тиары местного хрусталя, украшающей ее волосы. - Люди становятся умнее,
нельзя же постоянно совершать одни и те же ошибки. А мы создадим здесь
рай, где деревья парят в небе в свете полного Юпитера, где водопады
медленно-медленно низвергаются вниз, в глубокие синие озера, летают птицы,
напоминающие крошечные многоцветные пули, и олень пересекает луг
десятиметровыми прыжками... Вот такой рай!
- Но не абсолютный, - сказал Арно. - Не идеальный.
- Такой мы и не хотим, - согласилась Каталина. - Нам нужно - совсем
немножко! - неудовлетворенность, активизирующая разум, заставляющая его
стремиться к звездам. - Она засмеялась. - Я уверена, в жизни всегда можно
достичь лучшего... Ох!
Глаза ее расширились. Рука потянулась ко рту. И в то же мгновение она
почувствовала, что он неистово целует ее, а она - его. Они сжимали друг
друга в объятиях, и кружилась мелодия вальса, цветы вздыхали, и величие
Юпитера осеняло их, нисколько не заботясь об их существовании.
- Давай танцевать. Давай танцевать, пока у нас хватит сил.
- Непременно. - И он повел ее назад в танцевальный зал.
Они пребывали в счастии до того момента, когда астероид - один из
многих, которых тяготение гигантской планеты вырвало из пояса, - врезался
точно в строения Аванпоста Ганимед. Это случилось ровно за полдекады до
упразднения марсианской колонии.
1 2 3