А сейчас поздно: его не стоит тревожить дважды за один вечер. А я-то часть жертвы посвятил ему! — Диор дернул себя за бороду и нахмурился. — Интересно, чем она заменила жертву. Эрисса не простая критянка, друг Дункан, даже не простая танцовщица с быками. На твоем месте я бы держался от нее подальше.
Эрисса натянула платье и отошла в сторону, Казалось, что на нее снизошел внутренний покой. Рейд не заговорил с ней: он внезапно почувствовал, насколько чужд ему ее мир.
Ночь опустилась раньше, чем дрова превратились в уголья, чтобы поджарить овцу, нарочно привезенную для этой стоянки из Египта. Жертвоприношение было кратким, но впечатляющим: отблески огня и тени плясали на высоких мужах, выстроившихся в ряд; оружие, вскинутое к небу, приветствуя Гермеса, покровителя путешественников, напевное заклинание Диора. Диор самолично зарезал овцу, обернул ее кости жиром и бросил в огонь. Громкие возгласы, как дым, поднялись к звездам. Мечи со звоном ударялись о щиты и шлемы.
Олег перекрестился. Ульдин уколол палец и стряхнул несколько капель крови в огонь. Эриссу Рейд в темноте не разглядел.
Она приняла участие в последовавшем пире. Пировали с легким сердцем, передавая друг другу мехи с вином. Потом один из воинов встал, тронул струны лиры и запел:
Славный восстал Гиппиом, победивший злокозненных горцев,
Тот, что селенья их сжег, а самих их стервятникам бросил,
Женщин и злато добыл и главу вождя их, Скейдона.
Громко в руке его лук зазвенел и стрела полетела.
Остальные моряки под эту песню плясали на песке.
Когда ахейцы сели, встал Ульдин.
— Я спою вам песню, — предложил он.
— А после я, — сказал Олег. — Песню про странника, которого занесло так далеко от родимого Новгорода… — он икнул и стал тереть глаза кулачищем.
— Моя песня про степь, — сказал Ульдин. — Она поросла травой, а весной на ней алеют маки, словно кровь, и бродят жеребята на тонких ножках. Морды их нежнее щеки ребенка, и снится им день, когда они галопом поскачут догонять радугу…
Он запрокинул голову и запел на родном языке. И голос, и мелодия были на удивление нежными.
Рейд сел в стороне от костра, чтобы видеть все. Вдруг он почувствовал, что его тянут за рукав. Обернулся и увидел неясную фигуру Эриссы. Сердце его замерло. Он тихо, как мог, поднялся и вышел за ней из круга света на тропу.
Под деревьями было темно. Взявшись за руки, они на ощупь находили дорогу. Через несколько минут подъема перед ними была поляна. С трех сторон ее окружал лес. Светила луна. Рейд часто любовался ею на корабле, перед тем, как уснуть. Но тут было настоящее волшебство. И луна, и звезды отражались в зеркале моря. Звезды были и в траве, и на камнях — это сверкала роса. Воздух был теплее, чем на берегу, словно лес согревал его своим дыхание. Остро пахло прелой листвой. Негромко прокричала сова. Между камнями, поросшими мхом, жужжал ручей.
Эрисса вздохнула:
— Я надеялась, что для разговора мы найдем как раз такое место, освященное Ее близостью.
Этого момента он все время боялся, но сейчас ощутил в ней полную покорность судьбе — покорность, лишенную и печали, и радости.
Она расстелила плащ. Оба сели лицом к воде. Пальцы Эриссы коснулись бороды Рейда. Он увидел ее улыбку.
— С каждым днем ты все больше походишь на того Дункана, которого я знала, — прошептала она.
— Так расскажи мне, что с нами было, — попросил он.
Эрисса покачала головой.
— Я не все помню, особенно ближе к концу — какие-то обрывки, все в тумане… Рука, которая гладит меня, тихие слова… И колдунья, та, которая заставила меня заснуть и все забыть, — она всхлипнула. — Конечно, это было милосердием, если подумать, какие ужасы ожидали меня потом. Если бы и это «потом» так же затерялось в тумане.
Она больно стиснула его руку.
— Мы сели в лодку — Дагон и я, — и решили плыть к восточным островам, искать убежища в одной из колоний кефту. Но из-за грозовых туч, дождя и пепла не видели ни солнца, ни неба, и даже море кипело от боли, а потом поднялся ветер, и мы стали беспомощны. Только удерживали лодку на плаву. Когда стало потише, мы увидели корабль. Это были троянцы. Они испугались окутавшей все тьмы и повернули домой. И они взяли нас в рабство.
Она перевела дыхание. Рассказ разбередил душу. Рейду тоже стало не по себе, он по привычке достал трубку и табак.
— Того, кто купил меня, звали Мидон. Он был ахейской крови — представляешь, ахейцы уже и до Трои добрались — но не худший из хозяев. И Дагон был со мной — упросил Мидона купить и его. Так мы оказались вместе. Я помню, как ты, Дункан, прощаясь, велел Дагону заботиться обо мне. И ты все еще отрицаешь, что бы бог?
Когда родился твой сын Девкалион — а я всей кровью чувствую, что он твой, — я дала ему это имя потому, что оно начинается с той же буквы, что и твое. К тому же я поклялась, что он станет родоначальником племени. Значит, он не должен вырасти в рабстве. Я ждала еще целый год, все рассчитала и готовилась. Дагон тоже набрался терпения — я доказала ему, что такого веление судьбы. Мы бежали, я несла Девкалиона на руках. На прощанье я хотела перерезать горло дочери, которую родила от Мидона, но не смогла — такая крохотная была она в своей колыбельке. Надеюсь, она хватила горя с таким папашей.
Мы добрались до места, где спрятали лодку и припасы, и тронулись в путь. Собирались плыть к Додеканесу — там колония кефту. Но ветер отнес нас на север и прибил к побережью Фракии. Здесь мы прожили несколько лет среди диких горцев. Приняли нас хорошо, потому что мы одаряли их вещами, украденными у троянцев. Потом Дагон стал большим человеком, потому что умен и владеет многими искусствами и ремеслами кефту. А я, простая жительница Атлантиды, никакая не жрица, учила их поклоняться Богине и Астериону, и это им пришлось по душе. А они, в свою очередь, приняли меня в союз колдуний. Тут я, помимо иных умений, научилась искусству врачевания, неизвестному в Греции и на островах, — я знаю травы и заклинания, умею вызывать Сон. Так что не злой бог привел нас во Фракию. Должно быть, это та судьба, которую ты мне предсказал.
Наконец мы разбогатели и смогли заплатить торговцам из Родоса за проезд на их корабле. А на Родосе у меня нашлись родственники и помогли нам начать жизнь сначала.
Но той девушки, которую ты любил, Дункан, больше нет.
Наступило молчание. Пела вода в ручье, сова пересекла лунный диск. Дункан сжал руку Эриссы.
— Я вовсе не тот бог, которого ты помнишь, — сказал он наконец. — И не был им никогда.
— Значит, бог использовал твое тело, а потом покинул его. От этого ты мне не менее дорог.
Он отложил трубку и сказал:
— Постарайся понять. Мы все перенеслись назад во времени. И ты тоже. Но я уверен, что та девушка, которой была ты, живет сейчас в Атлантиде, которая еще не погибла.
— И не погибнет! — голос ее зазвенел. — Так вот зачем мы посланы сюда, Дункан: чтобы предупредить и спасти мой народ.
Он не нашел ответа.
— Как я тосковала по тебе. Ты мне снился. Я сильно состарилась, милый?
Кто-то другой, а не Рейд, ответил:
— Нет. И никогда не состаришься.
А сам подумал: «У тебя было несколько интрижек, о которых не стоит рассказывать Пам. Боже! Ведь Пам родится через три-четыре тысячелетия, а Эрисса здесь, и она прекрасна…»
Но это думал уже не он, а какой-то незнакомец, заброшенный сюда из несуществующего завтра. А сам он был как раз тот, который шептал нежные слова.
Эрисса приняла его, смеясь и плача.
9
Эгей, царь Афинский, был некогда сильным человеком. Ныне же годы выбелили его волосы, мышцы на крепких костях одрябли, глаза затуманились, пальцы скрючило артритом. Но на своем троне он восседал с достоинством и не выказывал испуга, держа в руках полушария ментатора.
Раб, который выучил с помощью ментатора язык кефту, лежал ниц на глиняном полу, покрытом соломой. Он не мог четко выговаривать новые слова, потому что рот ему повредили древком копья — затыкали вопящую от ужаса глотку. Воины-ахейцы и приглашенные, числом около полусотни, держались невозмутимо, только облизывали пересохшие губы да закатывали глаза. Слуги и женщины жались к стенам. Только собаки, огромные мастиффы и волкодавы, не скрывали страха и рычали.
— Это щедрый дар, — сказал царь.
— Мы надеемся, он пригодится тебе, мой господин, — ответил Рейд.
— Пригодится. Но в нем скрыто нечто большее — он спасет нас от бед и несчастий. Пусть оба полушария хранятся в гробнице Пифона. Через десять дней состоятся жертвоприношения, после чего — игры в пиры на три дня. А что до тех четверых, что принесли этот дар, — да знают все, что это царские гости. Отвести им достойные помещения, дать одежду, красивых женщин и все, что они пожелают. Они достойны этого.
Эгей, сидящий на троне, покрытом львиной шкурой, склонился к гостям и закончил простыми словами:
— Вы, должно быть, устали. Вам покажут ваши комнаты, умойтесь и отдохните. Вечером за ужином мы послушаем ваш рассказ полностью.
Сын его Тезей, сидевший справа от отца на троне пониже, кивнул: «Да будет так!». В продолжение всего приема царевич сидел с каменным лицом и с тревогой разглядывал незнакомцев.
Когда раб-дворецкий провожал их из зала, у Рейда появилась возможность приглядеться повнимательней. Афины — маленький убогий городишко на периферии цивилизации, — и не мог похвалиться каменной архитектурой, как Микены или Тиринф. Царский дворец на холме Акрополя был деревянным — правда, из огромных бревен. Тогда в Греции еще росли большие деревья. Массивные колонны поддерживали потолочные балки на высоте не менее ста футов. Свет проникал сквозь огромные окна с открытыми ставнями и дымовое отверстие в крыше. В зале было темновато: по стенам было развешано оружие, отражавшее свет каменных светильников. Но меха, расшитые шторы, золотая и серебряная посуда придавали всему грубое великолепие.
От зала расходились три крыла. В одном располагались дворцовые службы и жили рабы, во втором — царская семья, третье предназначалось для гостей. Комнаты, выходившие в коридор, были квадратными, вместо дверей занавеси, плотные и богато расшитые, такие же занавеси на оштукатуренных стенах. Постелями служили груды соломы, покрытые мехами и овчинами, тут же, под рукой, стояли сосуды с водой и вином. В каждой комнате ждала робко кланяющаяся молодая рабыня.
Олег захлопал в ладоши:
— Хо-хо! Мне здесь нравится!
— Если мы не сможем вернуться, — согласился Ульдин, — нам будет неплохо на службе у Эгея.
Дворецкий указал комнату и для Эриссы.
— Мы останемся вместе, — сказал Рейд. — И один слуга — этого вполне достаточно.
Дворецкий усмехнулся.
— Каждому по комнате, господин. Таково распоряжение. Сейчас мы сможем себе это позволить — гостей не много, на побережье сбор урожая и сезон мореплавания еще не закончен.
Лысый иллириец был дерзок, как все старые слуги. «Но нет, — подумал вдруг Рейд. — Это раб. И ведет он себя как пожизненно заключенный, смирившийся с неволей».
Девушки сказали, что принесут одежду. Какую пищу предпочитают господин и госпожа? Не пожелают ли они пройти в баню, где их вымоют, сделают массаж и умастят оливковым маслом?
— Потом, — сказала Эрисса. — Когда мы будем готовиться к приему у царя. И царицы, — добавила она, хотя и знала, что ахейские женщины не пируют с мужчинами. — А пока мы отдохнем.
Оставшись наедине с Рейдом, она обняла его, прижалась щекой к его плечу и прошептала:
— Что будем делать?
— Не знаю, — ответил он и вдохнул запах ее волос. — Пока выбирать не приходится. Возможно, здесь нам придется и дни свои кончить. Наши друзья говорят, что могло быть и похуже.
Она обняла его еще крепче — так, что ногти вонзились в спину.
— Ты не смеешь так думать! Эти люди сожгли — нет, еже сожгут Кносс и разрушат мир Миноса, чтобы безнаказанно пиратствовать на морях!
Он не дал прямого ответа. Так все выглядит лишь с ее точки зрения. А с моей? Они грубы, эти ахейцы, и но разве они не благородны и откровенны по-своему? И разве человеческие жертвы Минотавру лучше?
А вслух сказал:
— Если ничего не выйдет, мы найдем способ переправить тебя на земли кефту.
— Без тебя? — она отстранилась от него. Голос ее странно изменился. Рейд удержал ее. — Этого не будет, Дункан. Ты поплывешь в Атлантиду, будешь любить меня, а в Кноссе дашь жизнь нашему сыну. А потом…
— Тише! — он закрыл ей рот рукой. Диор вполне мог приставить шпионов к таинственным гостям, тем более, что одна из них критянка. А через занавеси все слышно. Рейд слишком поздно сообразил, что с помощью ментатора нужно было обучить их группу гуннскому или древнерусскому — ведь они здесь никому не известны.
Но в пустыне было некогда этим заняться, а на корабле не разрешил бы Диор — зачем ему непонятное колдовство, вдруг оно даст чужеземцам перевес в силе? Наверняка не разрешил бы.
— Эти дела… хм… слишком святые, чтобы говорить о них здесь, — сказал Рейд. — Попозже, в удобном месте.
Эрисса кивнула.
— Да. Поняла. Это будет скоро, куда бы нас не повела судьба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23