Самые неприятные минуты в моей земной жизни были те, которые я проводил в церкви, когда я причащался св. тайн. Я совершал это два раза в год, в угоду моей матери. Теперь знаю, насколько было бы лучше для меня, если бы я не уступал ей в этом. Уже тогда внутренний голос говорил мне, что я кощунствую, приближаясь к св. чаше без веры. В особенности помнится мне чувство, томившее душу мою в присутствии Лили. Ей было шестнадцать лет, когда она в первый раз приступала к причащению вместе со мною. Как теперь вижу ее наклоненную головку, обрамленную черными волосами в локонах, с сверкающими глазами, сводившими меня с ума. Она казалась взволнованной, и я спросил:
– Что с тобой Лили? Почему ты так бледна, тебе нездоровится?
Она улыбнулась. О, эта улыбка была когда-то моей отрадой на земле!
– Я здорова… совсем здорова, – ответила она и последовала за моей матерью.
Я не мог объяснить себе ее смущения, но в эту минуту недоразумения я заметил на столе открытую книгу и прочел следующие отроки: в таинстве причащения душа христианина соединяется с Богом. Это общение так же тесно, как общение невесты с женихом, второе и есть прообраз наших отношений к Христу-Спасителю, ибо Христос – жених, a верующая душа – невеста Его. Так вот что взволновало мою Лили! Она впервые испытывала то чувство, которое наполняет невесту в ожидании своего друга: и желание видеть его скорее, и трепет, и страх, и смущение…
Был ли ты когда-нибудь в Иерихоне? Во всяком случае ты слышал о лилиях, растущих в окрестностях этого города, которыми я любовался, слушая речи самой прекрасной из них, – моей Лили. Не знаю, откуда брала она трогательные рассказы, звучавшие так дивно в ее устах. Я часто думал, что ангел подсказывал ей их во сне. Вот один из них:
«Умирающий лежал в предсмертных муках и спрашивал себя: что будет со мною за гробом? Вдруг пред ним восстало десять ужасных привидений. То были десять заповедей Божиих, упрекающих его:
– Сколько богов у тебя в сердце? – говорило одно.
– Сколько раз был ты непочтителен к тем, которых должен уважать?.. – и так все до последнего.
Несчастный с безумной тоской обратился к ним:
– Неужели вы не оставите меня в покое? – воскликнул он раздраженным голосом.
Они ответили ему:
– Мы оставим тебя с условием, чтобы ты отдался душой и телом другому навеки.
Больной долго не мог осилить борьбы, наконец решился ответить:
– Уйдите от меня, я отдаюсь Тому!
Мгновенно призраки исчезли, а вместо них пред ним предстал светлый человеческий образ с кроткой, любящей улыбкой. В уме умирающего начали проходить, как тени, воспоминания о его детстве, о его крещении, о материнских наставлениях; он почувствовал, что видит Того, Кто искупил грехи всего человечества. Он простер руки к прекрасному видению и вскрикнул:
– Тебе, Тебе хочу принадлежать навеки!
Тут сердце его разбилось, он с миром оставил землю».

Девятнадцатое письмо

Бывали у меня на земле минуты, когда я чувствовал всю пустоту своей жизни: на меня нападала тоска, но я снова потом увлекался и заглушал внутренний голос совести.
Так Господь многих призывает, а мы не желаем Его слушать, предпочитая следовать за сатаною, и часто после минутного невольного раскаяния делаемся еще хуже прежнего.
Мне нравилась мысль, что Лили – ангел, ведущий меня к добру, и я готов был отдаться ей, но не Богу. Теперь я понимаю, что ей следовало умереть, иначе не могло и быть. Ей предстоял один путь, тернистый путь – быть моею женою и тем погубить себя, она могла избавиться от этой опасности лишь смертью. Часто я размышляю о том, что, если бы тогда я обратился в истинного христианина, Господь не отнял бы ее у меня.
Недавно был я на балу. Видел многочисленное общество разных времен, одетое в разнообразные наряды, что придавало бы вечеру вид маскарада, если бы сквозь прозрачные платья не видны были обнаженные члены танцующих. Играла музыка, или, скорее, мы воображали, что она играет, так как не раздавалось ни единого звука.
Меня хотели принудить танцевать, но я всегда был того мнения, что танцы созданы для юношества и даже на земле мне было жаль этих истасканных дам, считающих необходимостью вальсировать и кружиться, как бабочки, до почтенных лет.
Итак, я принял участие лишь в полонезе. Мы долго расхаживали попарно, беспрестанно меняя своих дам, что дало мне возможность познакомиться с интересными личностями. Мы все на балах обязаны носить на груди в виде ордена цифру года нашей смерти. Таким образом, я мог тотчас знать, к какому времени принадлежала особа, идущая под руку со мной. Опишу тебе их по очереди.
№ 1. Умершая в 1789 году. Русская знаменитая преступница. В течение нескольких лет отравившая свою мать, своего мужа и своего брата. Она делала это шутя, без злобы, без ненависти. С вида она обворожительна, грациозна, с кошачьими движениями и детским невинным лицом. Должен сознаться, что, зная ее прошлое, я все-таки подпал под ее обаяние и с трудом мог расстаться с ней.
№ 2. Умерла в 1693 году. Француженка, жена придворного сановника, любила лишь деньги и открыто продавала свою честь за тридцать тысяч франков. Ее прозвали Данаей.
№ 3. Умерла в 1816 году. Полька. Несравненной красоты и непоколебимой нравственности. Любила выше всего свое отечество. Была отважна и сильна, как мужчина и нежна, и ласкова, как девица. Преодолевала все препятствия, никто не мог покорить ее до той поры, пока она не причислилась к гарему Мехмета-Али.
№ 4. Умерла в 1644 году. Ирландка, возлюбленная несчастного Карла I, олицетворение легкомыслия и разгула. Я узнал ее по портрету, виденному мною в Лондоне.
№ 5. Умерла в 1635 году. Гречанка, с большими выразительными глазами и чудным цветом лица. Она служила когда-то моделью у Гвидо Рени. Прося у него милостыню, она поразила его своим небесным взглядом. Он взял ее к себе и ей обязан славой. Смерть разлучила их. Он писал с нее и умирающую Лукрецию, и умирающую Клеопатру, и живую Мадонну. Лишившись ее, он потерял и свой талант. Произведения его все падали и падали и прекратились с его кончиной.
№ 6. Умерла в 1731 году. Андалузка. Я обратил ее внимание на роскошь, окружающую нас, на что она ответила мне: «Как я могла быть счастливой!» Она была помешана на одном сожалении.
№ 7. Умерла в 1810 году. Англичанка, знаменитая в свое время сомнамбулка, была известна в Париже под именем прекрасной блондинки Мельвиль, один из тех, которым доктор IvIecMep открыл тайны животного магнетизма, полюбил ее, но не заимствовал у нее дара ясновидения, так как в один прекрасный день англичанка исчезла вместе с его денежной шкатулкой.
№ 8. Умерла в 1651 году. Шведка, крестьянка замечательной красоты, ради которой она возвысилась до княжеского титула. «Видел ли ты убийцу Густава-Адольфа? – спросила она меня тихо. – Посмотри, вот он!» Я взглянул… нет я не в силах описать тебе, что поразило меня!..
№ 9. Умерла в 1810 году. Дочь Людовика XV и крестьянки, от которой король заразился оспой. Он умер от ее оспы, а она от его любви.
№ 10. Умерла в 1848 году. Молодая нищая, римлянка, замечательной красоты, которой портрет висел постоянно в моей спальне. Она была так хороша, что служила постоянно моделью художникам и была известна под именем la reine (королева). Я встретился с ней в Риме, гуляя вечером по уединенной улице. Она бросилась ко мне, прося защиты. Я принял ее под свое покровительство и подал ей руку. Мы скоро стали друзьями. Она много рассказывала мне о себе. Не раз с гордостью она выражала, что дорожит своими лохмотьями, дающими ей свободу, но еще более всего гордится своей честью, которую хранит непорочной. Спустя несколько лет я Узнал, что 1а reine, устоявшая против искушений и соблазнов, не устояла против любви. Покинутая своим другом, она вела разгульную жизнь и окончательно погибла.
– Я хорошо помню тебя, – сказал я ей во время полонеза.
Она вздрогнула.
– Молчите, молчите, – прошептала она, – в аду нет ни радостей, ни любви, ни надежды!
Я уже хотел покинуть бал, но меня остановил молодой незнакомец.
– Были ли вы на великом балу? – спросил он с демонической усмешкой.
Тогда я не понял этого вопроса, но с тех пор узнал, что когда приближается время полной тьмы в аду, жители его теряют совершенно голову. Они спешат насладиться последними минутами полутьмы и предаются развлечениям, забывая стыд и честь. Происходит какой-то дьявольский танец: и мужчины, и женщины кружатся все быстрее и быстрее с растерянным видом диких зверей, с чувством боли, страдания они, прижимаясь друг к другу, несутся, как вихрь, по залам, гонимые непонятной силой, пока полная темнота не скрывает их от взоров других. Это зрелище напоминает отчасти нашу маслянницу. Так на земле, перед наступлением великого поста, люди ищут развлечений, увеселений с каким-то безумием, с полным забвением долга и стыда, доходя до безобразия.

Двадцатое письмо

Наблюдал ли ты когда-нибудь, что запах цветов часто возбуждает в нас воспоминания то сладостные, то горькие? Здесь, в аду, они всегда раздирающие! Не подумай, что растет что-нибудь в царстве тьмы. О, нет! У нас не находится ни растений, ни деревьев, ничего, что могло бы радовать, ласкать взор или украшать ландшафт. А вы, безумные, смеете сетовать и жаловаться, живя под сводами небесными, украшенными чудными звездами, среди роскошных цветов и растительности и пестрых бабочек. Безумные, безумные!
Иногда мне кажется, что до меня доносится аромат жасмина, фиалки или лилии, и с внутреннею болью я вспоминаю дела минувших дней: то вижу чудную девушку с сверкающими глазами, с букетом фиалок на груди, у ног которой я выслушивал слова упрека и страсти, то мнится мне, что я опять с моей блондинкой в жасминной беседке, впервые шепча ей о любви, то думаю о лилии, подаренной в день разлуки той молодой красавице, прикованной к строптивому мужу. А если чую запах розы… о, тогда передо мною Лили!.. Я переношусь в прошлое, к той блаженной минуте, когда я выпросил у нее царицу цветов и она протянула мне ее беспрекословно.
– Поцелуй ее прежде, – сказал я.
Она поцеловала и подала мне розу. Я тоже поцеловал ее, а Лили вспыхнула, хотя не поняла значения моего поступка.
Все священники, пасторы и законоучители, которые на земле не заботились о своих паствах, искажали смысл Евангелия, здесь терзаются постоянно тщетным желанием поправить прежние ошибки. Для этого у каждого есть своя церковь, свой приход, и в проповедях они стараются восстановить истину, которой не знают сами и не узнают уже никогда. Один из них, бывший мой знакомый, пригласил меня как-то послушать его.
Явился я поздно, церковь была полна. Так называемые христиане, не заглядывавшие при жизни в Библию, теперь жаждут услышать слово Божие. Когда я вошел, все пели ужасную разгульную песню, напоминавшую те, которые слышатся в трактирах или сборищах пьяных. Старики и юноши, женщины и дети с демоническими усмешками принимали участие в этом неприличном пении. Наконец показался проповедник. Он оглядел собрание с бесовскими ужимками и начал речь: «Любезные слушатели!» – и красноречие его полилось. Говорил он долго, все больше и больше одушевляясь, видимо, с мучительным желанием сказать хоть одно разумное слово, но в его проповеди не было ни смысла, ни связи, он путался, путался и закончил словами: «Священник должен жить в мире со всеми, но в особенности с диаконом» – и, с возгласом: «Во имя Св. Троицы!», он схватил близстоящего диакона за шиворот и стал его трясти со всею силою под звуки восторженных восклицаний присутствующих.
С тяжким чувством, с надорванным сердцем, я удалился, сознавая вполне горький удел существования без надежды!

Двадцать первое письмо

Живя в деревне, мы часто гуляли с Лили по лесам. Она, как и я, любила уединение, и среди цветов и природы она казалась в своей сфере. Она прыгала, бегала, болтала, и ее не пугались ни заяц, ни лисица, ни дикая лань.
Иногда мы отдыхали под густою сенью: бывало, я засыпал, а она заботливо обмахивала от меня мух и других надоедающих насекомых. Раз как-то, идя куда глаза глядят, мы дошли до хижины, в которой я встретил Анну, несчастную мою жертву. Я невольно остановился, сердце во мне замерло, я не мог проговорить ни слова. Совесть вопияла во мне, я почувствовал всю гнусность моего преступления, сознал, насколько я не достоин ангела, стоящего возле меня. Лили смотрела с недоумением и спрашивала тревожно, что со мной? Конечно, я не мог ей ничего объяснить и, уходя с ней далее, погрузился в свои воспоминания о прошлом, не замечая, как мы все больше и больше углубляемся в лес.
Вдруг разразилась гроза, и я только тогда опомнился. «Пойдем домой», – сказал я, но, глядя на усталое личико моей спутницы, я донял, что она не в состоянии сделать шагу.
Я поднял ее на руки и с дорогой ношей направился домой. Нетяжелой ношей была она, ей было тогда 12 лет, а чтобы время казалось короче, я рассказывал ей о св.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12