На ощупь она была не
деревянной, скорее, она была сделана из какого-то минерала, серого,
пористого, покрытого темными потеками. Малыш уперся копьем и тоже
навалился. Все трое пыхтели от напряжения, толкая и упираясь, словно
вытаскивали из грязи буксующую машину, и Марков хотел уже бросить эту
дурацкую затею, как вдруг почувствовал, что корма подается. Он не поверил
себе. Но корма подавалась, она уходила от него, и ему пришлось
переступить, чтобы не упасть. У него было такое ощущение, словно он
сталкивал в воду тяжелый плот. Малыш принял копье и крикнул. Рослый
остановился. Марков еще раз переступил и тоже остановился.
Это было необычайное зрелище: огромная неуклюжая галера медленно
ползла на брюхе по снегу, воздух постепенно наполнялся скрипом. Рослый,
косясь на малыша, стал медленно обходить корму. Малыш прикрикнул на него и
ударил Маркова древком по плечу. Марков отскочил и развернулся. Малыш тоже
отскочил и выставил перед собой копье. Движения у него были стремительные
и хищные. А рослый вдруг перестал красться и со всех ног пустился бежать
за уползающей галерой. Галера ползла все быстрее.
Тогда малыш прыгнул в сторону и, обогнув Маркова, тоже помчался за
галерой. Марков все еще не понимал, что происходит. Галера увеличивала
скорость. Малыш обогнал рослого, подпрыгнул и ухватился за края щели.
Навстречу ему протянулись руки, его схватили за руки, под мышки и потянули
внутрь. Рослый взвизгнул, рванулся и ухватился за его ноги. Малыш ужасно
заорал и выронил копье. Галера уже не ползла, она скользила по воздуху, и
скорость ее стремительно нарастала. С шумом рухнуло дерево, стоявшее на
пути. Марков смотрел вслед. Это было жутко и грандиозно: огромное
неуклюжее сооружение, грубое и угловатое, уходило в небо, все круче
задирая нос. Некоторое время ноги рослого еще болтались в воздухе, затем
его тоже втянули в щель. Галера свечой уходила к тучам. Марков услыхал
ревущий свист, словно летел реактивный самолет, и она скрылась. Рев затих,
и Марков остался один.
Он обвел глазами поляну. Растоптанный снег, красные пятна на снегу,
широкий прямой овраг до самой земли... Он пощупал темя. Было очень больно,
и он застонал. Надо было добираться до жилья, а он не знал, где находится
и даже не пытался сориентироваться, так у него все перемешалось в голове.
Пошел снег, стало темнее. Держась за голову и постанывая на каждом
шагу, Марков побрел вдоль борозды, оставленной галерой. Он увидел копье,
брошенное малышом, и поднял его, пытаясь рассмотреть, хотя от боли слезами
застилало глаза. Копье было тяжелое, черное, шершавое. Опираясь на него,
Марков пошел дальше. Снег падал все гуще, и все сильнее болела голова, и
скоро Марков перестал соображать, куда он идет и зачем.

Пал Палыч с шумом допил чай из блюдца, подставил свою огромную
расписную чашку под самовар и, повернув краник, смотрел, как закрученной
струйкой бежит кипяток.
- Викинги, говоришь... - сказал он негромко.
Бабка Марья стучала топором, колола лучину для растопки. В доме было
тепло, разбитое окошко заткнули тулупом. Марков сидел за столом, подперев
рукой забинтованную голову.
- Плохо, брат, - сказал Пал Палыч. - Я как вернулся, увидел твой
рюкзак, сразу подумал - плохо...
- Почему же плохо? - слабым голосом сказал Марков. - Наоборот!
Открытие, Пал Палыч! Открытие!
- Н-да-а, - неопределенно прогудел Пал Палыч, отведя глаза и наливая
в блюдце чай.
- Я думаю так, - продолжал Марков слабым голосом. - Прилетали они
издалека, не знаю, откуда, но есть у них там, наверное, дерево или
какой-нибудь минерал с особенными свойствами. И стали они строить летающие
корабли. Смелые, черти!.. - он сморщился от тошноты.
Пал Палыч со стуком поставил блюдце на стол.
- Как это у тебя получается, Олег Петрович, - сказал он. - Не знаю,
не знаю... Дикари голые, по воздуху летают и, значит, свиней воруют...
Неувязочка! Брось ты про это думать, Олег Петрович. Выпей-ка ты еще чайку
с малиной. Водки я тебе, пожалуй, больше не дам, пусть голова заживет, а
чаек пей. Боюсь, не прохватило бы тебя...
Марков переждал, пока прошла тошнота.
- Надо немедленно сообщить в Москву, - сказал он. - Прямо в Академию
наук. А что касается голых дикарей... Сто тысяч лет назад, Пал Палыч, наши
предки, такие же вот дикари, сколотили первый плот и поплыли на нем вдоль
берега. Они тоже не знали, почему плот плавает, почему дерево не тонет.
Сто тысяч лет оставалось до Архимеда, да что там - многие не знают этого и
сейчас. А предки плавали, строили плоты, потом лодки и - плавали. Ведь
закон Архимеда понадобился только для тех, кто строил железные корабли, а
деревянные прекрасно плавали и без закона. Так и эти... Им наплевать,
почему этот материал летает по воздуху. Построили корабль, набились в него
и пошли добычу искать.
- Н-да, - сказал Пал Палыч. - Ты, Олег, вот что... Не хотел я тебе
говорить, да, видно, надо сказать. Бред это у тебя, померещилось тебе.
Марков непонимающе уставился на него.
- Как это - бред?
- Так вот. Лесиной тебя оглушило. В беспамятстве ты все с себя
посрывал, в одной тельняшке по лесу бродил. Ружье где-то бросил, так я его
и не нашел...
- Постой, постой, Пал Палыч, - сказал Марков. - А дом пустой как же?
А кровь на снегу? А следы?.. Окно выбито, все двери открыты... И кот
Муркот...
Пал Палыч крякнул и почесал в затылке.
- Надо же, - сказал он, глядя веселыми глазами. - Как это у тебя все
переделалось!.. Свинью я колол, Олег, свинью!.. А она у меня вырвалась и -
с ножом - через двор да в лес! Я за ней, поскользнулся - в стекло въехал
локтем... Понял? Трезора с цепи спустил, мать выскочила, тоже за свиньей
побежала... Ведь верно, мать?
- Что это ты? - сказала бабка Марья.
- Свинью, говорю, колол! - заревел Пал Палыч.
- А?
- Свинью, говорю!
- Нет уж ее, - сказала бабка, качая головой. - Нет уж свинки...
- Ничего не понимаю, - сказал Марков.
- А тут и понимать нечего, - сказал Пал Палыч. - Академии наук тут не
нужно. Вернулся я со свиньей, гляжу - твой рюкзак. Я по следу. Нашел
сначала место, где тебя пришибло. Потом лыжи нашел. А потом уже к вечеру
гляжу - сам идешь, за деревья держишься. Я было подумал, что обобрали
тебя...
- Где это было? - спросил Марков.
- А километрах в пяти к северу, где мы с тобой в прошлом году зайца
гоняли.
Марков помолчал, стараясь вспомнить.
- А копье? - спросил он. - Было при мне копье?
Пал Палыч посмотрел на него, словно раздумывая.
- Ничего при тебе не было, - сказал он решительно. - Ни копья, ни
ватника. Так что брось ты это, забудь...
Марков медленно закрыл глаза. Голова, успокоившаяся было, снова
начала болеть. "А может, и правда - бред", - подумал он.
- Пал Палыч, - сказал он, - дай-ка ты мне еще водки. Боюсь, не засну
теперь.
- Болит? - спросил Пал Палыч.
- Болит, - сказал Марков.
Летучий корабль... Летучие викинги... Не бывает такого и быть не
может... Первые люди на первом плоту... Чепуха, поэзия...
Он кряхтя перебрался на лавку, где ему постелили.
Когда он заснул, Пал Палыч, накинув полушубок, прихватил инструмент и
вышел во двор прилаживать дверцу курятника. За ночь снегопад кончился,
солнце было яркое, снег во дворе сверкал девственной белизной. Пал Палыч
работал со злостью и два раза стукнул себя молотком по большому пальцу,
так что из-под ногтя выступила кровь. К нему подошла мать, пригорюнилась,
подперла щеку рукой.
- Курей-то опять заводить будем, Пашенька? - сказала она.
- Заведем, - угрюмо ответил Пал Палыч. - И курей заведем, и свинью.
Не впервой. У Москаленковых щенок хороший есть - надо взять... - он встал
и принялся отряхивать снег с колен.
- Чисто немцы - энти-то, - сказала бабка, всхлипнув.
- При немцах ты б в погребе не отсиделась, - сказал Пал Палыч. - Да и
мне бы не уйти... Ты вот что, мать... Ты об этом никому ни слова, и
особенно про палку, что я принес, а ты сожгла.
- Да я же не знала, Пашенька!.. Палка и палка.
- Ладно - сожгла и сожгла. А рассказывать все равно не надо. До Олега
Петровича дойдет - очень обидится, а я его обижать не хочу. А чтобы он на
тебя сердился, тоже не хочу. Поняла?
- Да, поняла, - сказала бабка. - А палка-то, ох, и красиво же она
горела, эта палка! И красным, и синеньким, и зеленым - ну чисто изумруд!..
А кто же это были, Пашенька? Неужели опять немцы?
- Викинги! - сказал Пал Палыч сердито. - Викинги это были, дикие,
понятно?

2
Какой должна быть фантастика? Познавательной,
увлекательной и правдоподобной. Главное правдоподобной.
Ольга Ларионова
Простуда брала свое, и Маркову было ясно, что последние шесть дней
отпуска придется проваляться в постели. Полдня он тоскливо глядел в
заиндевелое окошко, под которым со звонким морозным лязгом и грохотом
проносились по Среднему проспекту невидимые, но вполне слышимые трамваи.
В четыре часа пополудни, устав натужно кашлять, Марков решил
бороться. Средство было верное: баня. Хорошо пропариться, затем сто
граммов перцовки с таблеткой аспирина да чай с сухой малинкой, отсыпанной
в холщовый узелок сердобольной бабкой Марьей. Бабкой... Марков поднялся,
прогнал воспоминания. Не было ничего. Ни бабки, ни леса, ни чертей этих
крашеных. А то еще чего доброго рехнешься. Не было ничего, и точка.
Марков, постанывая от ломоты, собрал в чемоданчик мочалу, мыло да пару
исподнего.
В бане он пристроился возле самой двери в парилку, откуда время от
времени выплескивалась волна влажного духовитого жара. Переступая с ноги
на ногу - в бане не было места, где бы не дуло по низу, - он старательно
мылил голову и все пытался не думать о приключившемся. Тело постепенно
нагревалось, наполняясь ленивой банной истомой, мысли текли медленнее, и
ощущение первобытного блаженства уже начало переполнять Маркова, когда ему
вдруг помешали.
Не то чтоб очень. Просто выискался шутник, не нашедший лучшего
применения своему юмору, как пустить в шайку Маркова старую мочалку.
Марков вы ругался и, не глядя, выловил мочалу и швырнул ее на пол, к
стене. Но шутник не унимался. Видно, он стоял где-нибудь поблизости,
потому что не успел Марков как следует продраить затылок, как мочала снова
появилась в его шайке. Марков тряхнул чубом, наскоро окатившись, и открыл
было рот, дабы выяснить отношения. Но глаза нестерпимо заело, и он, краем
глаза успев заметить в шайке нахальную рыжую мочалу, торопливо затрусил
под душ. В бане было что-то тихо, и он не увидел, а скорее почувствовал,
как расступаются перед ним люди. Не особенно этим огорчаясь, он сунул
голову под жиденькую струю, поднял руки и вдруг наткнулся на непривычно
гладкую поверхность собственного черепа, обтянутого тонкой, до странности
беззащитной кожицей.
Марков обернулся и сквозь струйки, сбегавшие по лицу, увидел
притихшее население бани, с немым ужасом взиравшее на это чудо.
Марков виновато пожал плечами, попытался улыбнуться, но это ему не
удалось, и он пошел прочь, цепко ставя ноги, чтобы не поскользнуться, даже
не взглянув на шайку, в которой сиротливо золотилось то, что поначалу было
принято им за мочало.
Ах, как хотелось ему все позабыть, пойти на работу, снова дожидаться
отпуска, который теперь пришелся бы на лето, и двинуть на Селигер, за
степенными лещами, за шкодливыми плескучими хариусами... И теперь все шло
прахом. Придется куда-то и к кому-то идти, все рассказывать, выяснять,
убеждать, а тебя будут принимать за дурака, в лучшем случае, а то так и за
психа.
Малину бабкину он выбросил, едва придя домой, а перцовки с аспирином
принял, и от этого, а может, просто по редкому везению - Марков и на
фронте, и теперь вот выходил вроде бы сухонький из всяких возможных и
невозможных ситуаций - но наутро голая бильярдная поверхность его черепа
начала едва уловимо щетиниться. У Маркова отлегло от сердца. Кажется, все
обошлось, можно никуда не ходить, никому ничего не рассказывать. Правда,
оставалось смутное беспокойство за Пал Палыча и его старуху. Не случилось
ли с ними беды? Новой, нежданной?
Марков достал тетрадку в клеточку, вот уже несколько лет снабжавшую
его почтовой бумагой. Прямо так рассказывать приключение в бане не
хотелось, и Марков ходил вокруг да около, с кажущейся ему тактичностью
выспрашивая, не случилось ли чего еще, и как там бабка Марья, и не надо ли
ей гребней каких или шпилек, если соберется он к ним на будущую зиму.
Письмо он отправил без надежды на скорый ответ, так как знал
неторопливость сельцовского почтаря, однорукого Нефедова, который, ясное
дело, не попрет и леснику по морозу за десять километров, а будет
терпеливо ждать, когда тот сам по какой-либо оказии завернет в Сельцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16