Стал накрапывать мелкий дождик.
— Переждём в лесу или поедем? — спросил Олкрин учителя.
— Поедем, пожалуй.
— Да и мы тоже, — сказал Станвирм, помогая товарищам собрать еду с полотнища. Я бы тоже хотел кое о чём спросить тебя по дороге.
Глава 26
Мелкие дорожные приключения, которые были для Гембры делом привычным, для Ламиссы поначалу оказывались поводом постоянных страхов и волнений. Но и она вскоре стала осваиваться с дорожной жизнью и чувствовать себя увереннее.
Они проделали уже примерно полпути, оставляя позади бесчисленные деревни и маленькие городишки с дешёвыми постоялыми дворами, унылые равнины и лесные заставы, большие и маленькие мосты и переправы. Временами они вливались в поток купеческих караванов, заполнявших широкие ухоженные дороги возле больших городов, а иногда двигались в полном одиночестве по дорогам узким и неудобным, лишь изредка встречая конные разъезды местной или императорской дозорной службы. Проехали они и маленькую злосчастную провинцию, жители которой всё время страдали то от засухи, то от урагана, то от разлива рек. Лица жителей там были всегда озабочены и угрюмы.
Серьёзных стычек по дороге не случалось.
Был отправлен искупаться похотливый паромщик, вознамерившийся получить с Гембры плату за перевоз натурой. Мелкие чиновники не рисковали давать волю своему лихоимству при виде вооружённого отряда. А воришкам на постоялых дворах довольно было одного вида оружия.
Теперь они ехали через зажиточную провинцию Бранал, известную не только обильными урожаями зерна и винограда, но и богатейшими медными и серебряными рудниками. Города Бранала и росли и богатели с неслыханной быстротой, а имперские чиновники, разумеется, не без выгоды для себя, сквозь пальцы смотрели на незаконный ввоз рабов на рудники и поместья. Но зато и всякий свободный человек мог найти в благодатной провинции подходящую работу. Повозки переселенцев и купеческие караваны нескончаемым потоком заполняли все главные дороги. Движение по ним было невыносимо медленным и тягостным. Поэтому Гембра, прекрасно знавшая едва ли не все дороги страны, предусмотрительно решила проехать хитрым зигзагом небольших обходных и мало кому известных дорог.
Они ехали через редкий подлесок, любуясь открывающимися за деревьями живописными холмами, расчерченными лоскутами возделанных полей. День заканчивался. В низу неба появились нежно-зелёноватые оттенки, а садящееся солнце стало окрашивать вершины высоких кипарисов багрово-пряными отблесками. Пора было подумать о постоялом дворе, который наверняка должен был быть в ближайшем придорожном посёлке.
Женщины ехали, как обычно, рядом, немного впереди остальных. Только что Гембра выслушала, пожалуй, самый долгий и подробный за всё время их дорожных бесед рассказ Ламиссы о её жизни. То, что ранняя смерть мужа, а точнее, его гибель на поле боя, оставила её бездетной вдовой, было известно Гембре и раньше. Но из рассказа Ламиссы о племяннике Кинвинда — своём маленьком подопечном — она почувствовала, сколь многого лишила её судьба, не дав собственного ребёнка. Как Гембре была бесконечно дорога её независимость, так для Ламиссы была необходима забота и родственная привязанность.
Рассказ был закончен, и они ехали молча, погрузившись каждая в свои мысли.
— А это кто ещё там? — Гембра вытянула голову вперёд, вглядываясь в две пешие фигуры, стоявшие впереди на дороге явно в ожидавшие встречи.
— А это не разбойники? — обеспокоено спросила Ламисса.
— Да нет, слишком чудные для разбойников.
Двое мужчин, чинно двинувшиеся навстречу, действительно на разбойников не походили. Они скорее напоминали актёров, но не бродячих, а городских — солидных и прикормленных. Приблизившись, они одновременно запахнули свои яркие плащи, приподняли широкополые шляпы, дружно отвесили помпезный поклон и начали речь на два голоса.
— Блистательный Эрствир…
— Сиятельный Эрствир…
— Не побоюсь этого слова, благороднейший Эрствир…
— Владелец большого…
— Самого большого поместья в округе…
— Приглашает вас на пир…
— По случаю…
— По случаю…
— Получения оного поместья в наследство!
Снова последовал полушутовской поклон.
Всадницы переглянулись, обдумывая неожиданное предложение. Сзади тем временем подтянулись остальные. Последние слова незнакомцев донеслись и до них.
— Ну что, ребята, скажете? — обернулась Гембра.
— Только сегодня блистательный Эрствир собирает на пир всех проезжающих. И начало уже скоро, — продолжил первый.
— К услугам гостей бани, прекрасная конюшня, комнаты для отдыха, не говоря уже о прочих развлечениях, — завершил второй.
— Бани — это хорошо, — тихо заметила Ламисса.
— Ладно! — решила Гембра, — куда ехать?
Незнакомцы одновременно показали пальцем в одну точку. Там, на вершине одного из ближайших холмов, выделялся окутанный вечерней дымкой силуэт строения, напоминавшего не то очень большую виллу, не то очень маленький дворец.
— Итак, вперёд! — провозгласил первый незнакомец, ораторским жестом простирая руку в сторону холма.
— А мы — с вами, — добавил второй, — вы последние гости. Начинать пора.
С этими словами он извлёк из складок плаща пузатый жбанчик с вином и, не слишком стесняясь присутствующих и украдкой брошенного укоризненного взгляда своего напарника, отхлебнул несколько добрых глотков.
Вблизи стало ясно, что обитель блистательного Эрствира может всё-таки потягаться не с очень маленьким, а, пожалуй, и с небольшим дворцом. Спланированное, как вилла, строение простёрло на невидимой с дороги стороне холма, откуда и надлежало подъезжать к главному входу, огромные флигели, нимфей и даже амфитеатр. Многочисленные службы и подсобные строения утопали в пышной зелени огромного фруктового сада. Подоспевшие слуги отвели коней в стойло, а солидный дворецкий повёл последних гостей в дом.
Лучи заходящего солнца скользили по разноцветной мраморной отделке просторного портика. Столь же просторным был и внутренний двор с большим фонтаном и прогуливающимися возле него павлинами.
— Дому лет двести, — заметила Ламисса, — и хозяева были настоящие. Толково строили.
— Тебе лучше знать, — ответила Гембра, — ты у нас по этому делу… по хозяйскому. Хотя и я б от такого наследства не отказалась бы.
— Эй, почтеннейший, — обратилась Ламисса к дворецкому, — а кто такой этот Эрствир и от кого ему такая радость досталась? От отца, от дяди?
— До недавнего времени поместьем владел старший брат Эрствира, Гирамт.
— Он умер?
— Нет. Не умер. Он теперь в общине у этих… как их… двуединщиков. Слышали, наверное… Уж не знаю, чем они его окрутили, но сначала он распустил всех рабов, а затем передал все права на владение поместьем младшему брату Эрствиру, да так с ними и ушёл. И никто не знает куда. Так вот!
— Значит, рабов в доме нет, только слуги?
— Рабы-то? Почти все остались. Раб без господина не может. Хоть сто раз в книге запиши, что свободен, а раб — он так и есть раб.
— И наоборот тоже, — негромко, как бы про себя, заметила Ламисса.
— Точно! — подхватила Гембра, — свободного хоть сто раз в рабы запиши, а он всё равно свободен.
— Вот, эти двуединщики так и говорят. Свободу, мол, всякому человеку бог даёт от рождения и нельзя, мол, потому человека в рабстве держать. Так вот! Ох, договорятся!
— А если и новый хозяин к ним пойдёт? — ухмыльнулась Гембра.
— Ну, нет! Уж он-то не таков! Сами увидите. Ну вот, — здесь бани. Сейчас служанки принесут всё, что надо. Особо не спешите. К началу всех позовут.
Бани, во всяком случае их женское отделение, были устроены превосходно. Парная, душ и бассейн вмиг смыли всю дорожную усталость. Это единение с водной стихией в обрамлении тёплого мрамора настолько захватило Гембру и Ламиссу, что им даже не захотелось переброситься и парой слов ни с кем из соседок по бане, каковых было не менее пятнадцати. Время от времени кто-то из них, накидывая миниатюрную набедренную повязку, выбегал в общий с мужским отделением большой бассейн. А когда внимательные банщицы, уложив их на удобные деревянные кушетки, стали растирать им тела, используя ароматные эссенции и сандаловое масло, у них уже не осталось сил сопротивляться волне расслабляющего блаженства.
— Интересно, как там ребята? — спросила Гембра обессиленно сонным голосом. — А ты о чём всё думаешь?
— Да вот… всё думаю про этого… как его… Гирамта. Какая сила его заставила всё это бросить?
— Мало ли какая дурь в голове заводится. Нам-то что? Посмотрим ещё на этого блистательного Эрствира.
* * *
Нестройный шум голосов собирающихся гостей, уже заполнивших большой обеденный зал сливался с щебетом птиц в многочисленных клетках, подвешенных к невысокому потолку. Слуги ещё продолжали суетиться вокруг столов, рассаживая гостей, и у Гембры с Ламиссой было время оглядеться вокруг. Зал был отделан дорогим розовым мрамором и позолотой, в небольших нишах стояли старинной работы скульптуры, потолок и стройные четырёхгранные колонны были густо покрыты невысокими раскрашенными рельефами. Широко распахнутые на всю стену двери вели в сад, где тоже были накрыты столы и пышные светильники разгоняли прохладную темноту спустившейся ночи над сияющей армией драгоценных блюд и кубков.
Наконец, по залу разнёсся густой гулкий звук большого бронзового гонга, и в другом его конце перед взорами притихших гостей предстала помпезная процессия. Впереди шествовал тучный мажордом в ярко-красном одеянии и высоких военных сапогах. За ним следовали две обнажённые, в паутине тончайших золотых украшений, девушки-рабыни с опахалами из павлиньих перьев. А далее, в окружении музыкантов высились, несомые шестёркой по-петушиному разодетых слуг, роскошные красного дерева носилки, на которых, облокотившись на атласные подушки, полулежал сам новоиспечённый хозяин именья — блистательный Эрствир. Это был довольно грузный, похожий на важного самодовольного пеликана человек неопределённого возраста с пегими коротко подстриженными волосами, крупными, будто наспех вылепленными чертами лица, круглыми, немного навыкате глазами и большой бородавкой на правой щеке. Его скошенное чело было увенчано золотым обручем с крупной диадемой, массивная золотая цепь сияла на свободном белом одеянии, а золотые перстни и браслеты почти полностью скрывали его короткие пухлые пальцы. Рука хозяина, эффектно блеснув золотом, проделала в воздухе некий театральный пируэт, и музыканты заиграли торжественный гимн, наподобие тех, что исполняли во время храмовых процессий, когда на праздник из святилища выносили статую какого-нибудь местного божка. Гости, в первый момент примолкшие от изумления, встретили хозяина волной восторженных приветствий. Тот отвечал кивками, растягивая свой пеликаний рот в довольной улыбке. Когда носилки достигли середины зала, музыка стихла, снова ударил гонг, и блистательный Эрствир поднял руку вверх, призывая к вниманию.
— Приветствую всех, волею богов и моим желанием собравшихся сегодня под этой благословенной крышей! — начал он свою речь, — Сличая различные случайности, мы должны понять, что надо нам стремиться к тому, чтобы твёрдо знать, что ничего в этом мире не происходит случайно. До остатков недавнего времени, как всем хорошо известно, этим домом и поместьем владел мой достославный братец Гирамт, да пошлют ему удачи боги, в которых он не верит. — Хозяин говорил громко и с покушением на артистизм, явно подражая столичным ораторам.
— Но судьба несёт своё судьбоносное дело, и текущий в настоящем момент реальной обстановки показывает, что и мы не стоим в стороне от столбовой дороги жизни, да будут повешены на этих столбах наши общие враги. Так не убоимся же самых положительных, на первый взгляд, последствий и провозгласим истину громко, — это слово оратор неожиданно произнёс почти шёпотом, — а истина состоит в том, что мой достославный братец ныне в благородной нищете и безвестности служит единому Богу двуединщиков, а нынешний хозяин всего, что вы видите вокруг, имеет место быть вашим покорным слугой!
Под шум восторженных голосов Эрствир воздел вверх свои короткие, унизанные золотом руки.
— Ты чего-нибудь поняла? — с иронией в голосе спросила Гембра подругу.
— Немножко, — ответила та.
— Не скажете ли, почтеннейший, не приходилось ли вам знать нашего хозяина раньше? — обратилась Ламисса к пожилому соседу за столом, в котором она по дорогой одежде с разноцветными атласными лентами, какие особенно любили носить в Бранале, безошибочно распознала местного купца.
— Ещё бы не знать. Я ещё и с его покойным отцом дела вёл.
— А сам-то Эрствир кто такой? — подключилась к разговору Гембра.
— Да так сразу и не скажешь. С виду — кто-то, а разглядишь — никто. Пока отец жив был — всё учился. Учился, учился, да так ничему и не выучился. Потом поехал в столицу. Служить пробовал, да всё без толку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51