— Ну, понял, что я имел в виду, говоря, какая он большая задница?
Валентайн поцокал языком:
— Кажется, он очень хочет стать задницей покрупнее, чтобы звездочек поместилось побольше.
Этим вечером, после долгой дороги домой, Карлсоны отмечали «законный» приезд гостей. Даже Бритлинги были приглашены, так что за обеденным столом было тесно. Поддерживая ни к чему не обязывающие беседы, Валентайн рассказывал о том, как жил в лесу в Пограничных Водах, чтобы внести побольше жизненных деталей в персонаж по имени Дэвид Сен-Кру.
Валентайн сидел за одним концом стола с миссис Карлсон, напротив Молли, радуясь тому, сколько места оставалось для его левого локтя. Фрет сидел справа от него, он поглощал еду с целеустремленностью подростка и на разговоры не отвлекался. Бритлинги расположились рядом с мистером Карлсоном на другом конце стола, вместе с младшей дочерью хозяев, Мэри. Гонсалес остался в постели в подполе, он был еще слишком слаб, чтобы выдержать столько общения. Миссис Карлсон объяснила гостям, что второй гость болен, так как упал с лошади по пути на юг.
За обедом Карлсон рассказывал про летний трудовой лагерь, вставляя выдуманные фрагменты про то, как он познакомился с «этим молодым Сен-Кру». Валентайн подыгрывал ему в меру своего воображения, но беспокоился о том, чтобы младшая девочка не сказала чего-нибудь об их настоящей истории. Но одиннадцатилетняя Мэри держала язык за зубами, единственное, что она вообще произнесла за обедом, было просьбой когда-нибудь прокатиться на Валентайновом Моргане.
— Конечно, когда конь отдохнет. В любое время, когда он мне не нужен. Я ведь буду разъезжать по округе, искать хорошую землю для фермы.
— Может быть, Молли подскажет, где искать, — предложил мистер Карлсон.
— Конечно, папа, — сказала девушка, не отрывая взгляда от тарелки, — раз уж ты столько всего сделал, чтобы найти мне мужа, это самое меньшее, что могу сделать я. Рада, что прислушался к моему мнению в этом вопросе. Скажи, пожалуйста, мне забеременеть сразу или после свадьбы?
— Молли, — одернула ее миссис Карлсон.
Бритлинги переглянулись. Валентайн подумал, что такие высказывания были в этой семье редки.
Молли встала и взяла свою тарелку.
— Я наелась. Можно выйти?
Она пошла на кухню, не дожидаясь ответа.
Валентайн подумал, что не знает, какая часть этого спектакля была правдой, а какая — лишь работой на публику.
Через два дня он и Молли Карлсон выехали из дома верхом. Прохладное утро уже дышало осенью. Упрямый Морган шагал рядом с полукровкой Молли. На девушке джинсы для верховой езды, подшитые кожей на внутренней поверхности бедер и заправленные в высокие резиновые сапоги, и красная фланелевая рубашка без рукавов.
— Это Люси, она отлично справляется с коровами, — сказала Молли, нежно поглаживая кобылу по шее, — они идут за ней куда угодно. Как будто она разговаривать с ними умеет.
— Я всегда думал, умеют ли животные разговаривать друг с другом, — сказал Валентайн.
— Я думаю, умеют. Ну, не совсем разговаривать.
Все проще, очень примитивно. Как если бы мы с тобой общались, только показывая на предметы пальцем. Мы бы вряд ли написали Декларацию Независимости, но могли бы найти еду и все такое. Предупредить друг друга о враге. Подожди, Люси надо пописать.
Молли привстала в стременах, когда струя мочи кобылы дугой пролилась в траву.
— Ты хорошо знаешь лошадей, — заметил Валентайн, — и штаны отличные. Часто ездишь верхом?
— Нет, слишком много работы на ферме. Вот сестра обожает лошадей. Но я сама сделала эти бриджи. Мне нравится работать с кожей. У меня были хорошие сапоги для верховой езды, но один козел из патруля их с меня снял. В этих резиновых ногам жарко, но возиться с коровами годится. Я сшила кожаный жилет для папы, а когда мама помогает рожающим коровам, то надевает большой кожаный передник моей работы.
Какое-то время они ехали бок о бок молча. Валентайн отчаянно пытался придумать тему для разговора, глядя, как Молли безмолвно покачивается в седле.
— Мне кажется, что тебе не нравится, что мы с другом живем у вас, — сказал он в конце концов, когда лошади замедлили бег, чтобы пробраться через лесок из дубов и сосен. Солнце согрело утро, но Валентайн покраснел отнюдь не только от жары.
— Ну, может быть, сначала. Все же не понимаю, что вы здесь делаете…
— Проезжали мимо, я только хотел выяснить, что там происходит, в Блу-Маундс, — объяснил Валентайн.
— Ты, наверное, не рассказал бы нам правду в любом случае. Я почти ничего не знаю о повстанцах, но понимаю, что вы будете все держать в секрете, чтобы они не смогли вытянуть этого из нас, на всякий случай. Или потому, что я девчонка?
— Не потому. У нас, среди Волков, много женщин. И я слышал, почти половина Котов — женщины.
— Мы здесь слышали о вас. Оборотни, всегда приходящие ночью, почти как Жнецы. Разве вы не убиваете людей в Канзасе и Оклахоме, чтобы Жнецам было нечем кормиться?
— Нет, — сказал несколько ошеломленный Валентайн, — ничего… ничего подобного, наоборот. Только этой весной моя бригада вывела около сотни людей из Потерянных Земель. Мы так называем места вроде этого.
— Потерянные Земли, — повторила она, подняв глаза к небу, — верю. Мы потеряны, это точно. Хотелось бы тебе прожить жизнь, зная, что в конце тебя съедят?
— Твой дядя, кажется, за вами присматривает, — сказал Валентайн, пытаясь ее утешить.
— Мой дядя… Надо тебе рассказать о нем. Нет, мой дядя ни черта не значит. Голодный вампир может легко всех нас сожрать, любой ночью, неважно, на каком хорошем счету мы были. Дядя Майк всю жизнь делает только то, чего хотят куриане, а у него до сих пор нет этого чертова медного кольца. Но даже если ты его получишь, любой курианин может его отобрать, если ты поведешь себя не так. А что касается моего мнения насчет всей этой истории с замужеством, так просто она заставляет меня думать о тех вещах, о которых я предпочитаю не задумываться. Давай поднимемся на этот холм. Оттуда хороший вид.
Ведя коней в поводу, они пересекли поле, на котором паслось стадо голштинских коров, и Молли помахала рукой мужчине и мальчику, занятым починкой забора.
— Это земля Вулричей. У бедной женщины, которая здесь живет, уже третий муж. Первых двух забрали. Одного, пока он утром доил коров, а второго просто увез патруль.
Молли и Валентайн въехали на вершину холма и спешились, отпустив подпруги вспотевших животных. Лошади опустили морды в высокую сухую траву.
Фермерские поля расстилались вокруг во всех направлениях, пересеченные пустынными дорогами.
В сотне ярдов впереди старое шоссе, бегущее вдоль холмов, превращалось в тропинку, едва видную сквозь заросли кустарников.
— Ты поэтому не хочешь замуж? — спросил Валентайн. — Боишься остаться вдовой?
— Боюсь? Я многого боюсь, но не конкретно этого. Если хочешь поговорить о том, что меня по-настоящему пугает… Но нет, вот ответ на твой вопрос. Я не хочу жить, как моя мать. Она родила двоих детей и заботится еще об одном, а для чего? Мы все кончим тем, что накормим собой одну из этих тварей. Я не хочу детей, не хочу мужчину. Это только увеличивает страх. Легко говорить о том, как жить, чтобы приспособиться к системе. Но попробуй уснуть в своей постели, когда каждый шелест и каждый скрип могут значить, что кто-то в сапогах и плаще с капюшоном входит в твой дом, чтобы воткнуть свое жало в твое сердце. Мне думается, что единственный способ победить этих вампиров — просто прекратить поставку пищи. Перестать притворяться, что это нормальная жизнь.
— Я понимаю.
— Моя бабушка с маминой стороны, бабушка Кэти Фленаган, работала учительницей в Мадисоне до всего этого. Когда мне было одиннадцать, у нас состоялся долгий разговор. Она была старой, и думаю, понимала, что ее время уходит. Когда старики начинают сдавать, появляется патруль. Иногда рассказывают сказки о доме престарелых. Она читала мне о древних временах, когда евреи были рабами римлян, и как они восстали и сражались с римлянами в крепости на вершине скалы. Римляне в конце концов построили дорогу или что-то такое, чтобы подобраться к осажденным, но оказалось, что все евреи покончили с собой, лишь бы больше не быть рабами. Бабушка говорила, что если все так сделают, то вампирам будет нечем питаться.
Валентайн кивнул.
— Я тоже слышал эту историю. Это место называлось Масада . У Мертвого моря, кажется. Я всегда говорил отцу Максу, — он был моим учителем, — что я поступил бы иначе и прихватил с собой одного или двух римлян.
— Если бы это было просто сражением, разве об этом помнили бы? — спросила Молли.
— Хороший вопрос. Возможно, нет. Я думаю, Ганди — знаешь ведь, кто он, да? — он предположил, что иудеи должны были сделать нечто подобное, когда их стали истреблять нацисты. По мне, так это значит сделать за врага его работу. Может быть, некоторым из нас стоит продавать свои жизни чуть подороже.
— Тебе легко говорить. У тебя есть оружие и друзья, другие солдаты, на которых ты можешь положиться. А у нас только старые телефонные линии и набор условных фраз. «Джону очень нужно подстричься» значит «У нас тут семья, которая пытается перебраться на север». Все это не выручит нас, когда в дверь стучат вампиры.
Странно, как ее мысли похожи на мои. Я так же думал в ночь, когда попал сюда.
— Может быть, мы все и не можем покончить с собой, — продолжала она, — но ради Бога, давайте перестанем помогать им. Мы кормим патрули, работаем на железке, чиним дороги, а потом, когда мы становимся старыми и больными, они собирают нас как скот. Они прекрасно понимают, что такова человеческая природа — просить еще пятнадцать минут, когда вам говорят, что осталось жить час.
— Мужественные слова, — сказал Валентайн.
— Мужественные? — Она села на траву и стряхнула травинки с джинсов. — Я так боюсь по ночам, что с трудом могу дышать. Я боюсь спать. Этот сон…
— Ты видишь кошмары?
— Не кошмары. Всего один кошмар. Он один и тот же. Он повторяется. Подожди, я расскажу по порядку. Надо вернуться к бабушке Фленаган. Она рассказала мне о том, как Триумвират только организовывался в Мадисоне. Я думаю, это был две тысячи двадцать четвертый, середина лета. Там была группа людей, несколько Жнецов. Они назвали себя Комитетом Общественной безопасности. Около двух сотен людей работали на этот Комитет, они расписали все вплоть до того, где тебе спать.
Три вампира в Комитете были вроде глаз и ушей куриан, которые закрылись в здании правительства штата. Не знаю, что тебе известно о курианских лордах, но они точно любят жить в больших пустых зданиях, похожих на мавзолеи. Думаю, их немало в Вашингтоне. Но вернемся к истории, которую рассказала мне бабушка Кэти.
Там была женщина, Шейла или как-то так. Ее поймали с большим запасом оружия: у нее были винтовки, пистолеты, пули, оборудование, все что угодно, даже взрывчатка. Один из вампиров сказал, что люди, работающие в Комитете, должны наказать ее сами, а если не хотят, то погибнут, а на их место наберут новых.
И вот весь Комитет идет туда, где держат Шейлу. Люди разорвали ее на куски. Голыми руками. Они взяли эти куски и нанизали на палки, бабушка сказала, что эти палки были похожи на бильярдные кии или на школьные указки. На одну такую палку люди Комитета надели ее голову, на другую — сердце, печень, ее груди, даже ее, ну, понимаешь, те самые органы, затем они парадом пошли к баскетбольному корту в университете, где заседал Комитет, и показали вампирам, что они сделали с ней. Я думаю, многие из них были пьяны. Жнецы на все это посмотрели и велели им съесть эти куски, под угрозой казни. Бабушка сказала, они дрались из-за печени.
Она помолчала.
— Может быть, я была мала для этой истории. Той ночью мне приснился кошмар, и с тех пор снится довольно часто. Мне всегда снится, что я сделала что-то неправильное. Не то. И за мной идет толпа. Они везде, они хватают меня и начинают тянуть в разные стороны. Тогда я просыпаюсь в холодном поту. Мэри говорит, что я иногда кричу во сне: «Нет! Нет!». Она это называет «нет-нет-сон». Днем кажется, что это глупо, но если проснешься от этого в два часа ветреной ночью…
— У меня тоже есть сон. Кошмар, который возвращается, — начал Валентайн. — Я никому об этом не рассказывал, даже отцу Максу. Моих маму и папу, братишку и сестренку убили патрульные, когда я был еще ребенком. Я вхожу в дом, я помню, как все пахло помидорами из кухни, но это не во сне. И там моя мама лежит в гостиной, мертвая. Ее ноги… я думаю, они ее изнасиловали или по крайней мере начали.
Они застрелили отца, в голову. Но в моем сне они как будто еще живы и в моих силах спасти их, если только смогу вылечить раны от пуль. Я прижимаю руки к ранам, чтобы остановить текущую кровь, а мой братишка кричит и плачет. Но я не могу спасти их. Не могу… — сказал он, и его голос сорвался. Он поднял глаза к облакам, чтобы не потекли слезы.
Высокие, белые, перистые облака раскрасили голубое небо холодными белыми мазками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48