— И, без сомнения, считаете безнравственными! Что привело рафинированную леди Рохейн Тарренис в нашу среду?
— У меня дела с герцогом Роксбургом.
Ее на некоторое время оставили в покое, но это было недолгое затишье.
Повернувшись к лорду, сидевшему рядом, Дайанелла что-то сказала на «перезвоне».
Он со смехом ей что-то ответил.
— Вы должны понимать, что я не владею этим языком, — взволнованно сказала Рохейн. — Почему же вы разговариваете на нем в моем присутствии?
Едва успев произнести эти слова, она уже поняла, что совершила очередной промах. Улыбка Дайанеллы тут же исчезла с лица. Она удивленно подняла брови.
— Должна заметить, что мы не с вами разговариваем. Мне кажется, леди хотела бы подслушать наши разговоры. Фу! Как это невоспитанно!
За этими словами последовала очередная фраза на «перезвоне».
— Дайанелла, ну в самом деле… — не очень искренне запротестовал ее собеседник, потупив взгляд.
Но в ответ девушка, не обращая внимания на увещевания, продолжала говорить на непонятном для Рохейн языке. Присутствующие в очередной раз разразились смехом. Лорд Персиваль надулся и стал доедать свою рыбу. Рохейн чувствовала себя полностью уничтоженной.
— Ростбиф! — оповестил распорядитель.
Прибыло третье блюдо. Вошел специальный человек с ножами в руках, за ним следовали люди, пробующие пищу. Человек с ножами, как жонглер, нарезал мясо на крупные куски, насаживая на большие вилки, а потом острым ножом разделял на тонкие ломтики. Чтобы подготовить последние кусочки, он предварительно подточил нож. Прежде чем мясо предложили присутствующим, его слегка посолили. Придворные сами накладывали себе еду в тарелки из гравированных блюд, которые проносили вдоль столов, добавляя овощи и густо сдабривая мясо соусами и различными подливами. Кое-кто позволял себе использовать личные терки для мускатных орехов, висевшие на поясах: маленькие серебряные коробочки со стальной шершавой поверхностью и крышечками сверху и снизу.
Сквозь негромкие монотонные разговоры, прерывающиеся звонким, искусственным смехом, вдруг раздался далекий жуткий вой, заставивший гостей вздрогнуть. Потом звук стал еще выше, и уже скорее чувствовался, чем слышался. По полу прошла сильная вибрация, вино стало выплескиваться из бокалов на стол. Маленькие ручные собачки завыли, коты зашипели. За столами раздались изумленные восклицания, а за окнами засверкали слепящие молнии.
— Это обычный шторм, — уверяли друг друга придворные.
Нет, это был не обычный шторм!
Казалось, ярость, до этого момента где-то запертая, выпущена на свободу, угрожая разбить город на куски, а дворец превратить в пыль до самого основания. Ветер завывал на сотни голосов. Можно было расслышать и плач женщин, потерявших любимых, и стоны стариков, страдающих от боли, голоса волков, воющих на луну, пронзительный свист ветра в трубах и рев огромного чудовища в глубинах океана. Знамена и штандарты на башнях замка предусмотрительно опустили из опасения, что буря разорвет их в клочья. С крыш срывало кровлю и разбивало на куски о землю во внутренних дворах. Деревья со стоном клонились к земле, некоторые ломались. Внезапные порывы ветра срывали с них листья и, закрутив в водовороте, уносили прочь.
В Королевском Обеденном зале слуги задвинули на окнах тяжелые портьеры, но, казалось, никакая ткань, даже самая плотная, не в силах скрыть мощные вспышки молний. Сверкающие копья сыпались с неба одно за другим. Трио музыкантов заиграло громче, стараясь заглушить шум дождя, ветра и грома.
Пожиратель огня и человек на ходулях тоже старались отвлечь присутствующих от происходящего за окнами. Жонглер искусно подбрасывал в воздух тарелки, мячи и горящие факелы. Он был абсолютно безучастен, пока не уронил что-то себе на ногу и не запрыгал по залу на другой ноге, пронзительно крича. Двор счел это лучшей частью его выступления и зааплодировал.
Четвертое блюдо представляло собой пару лебедей. Их внесли на серебряном блюде две молодые девушки в костюмах, украшенных перьями. С птиц аккуратно сняли кожу вместе с оперением так, что она осталась неповрежденной, потом их нафаршировали и зажарили.
Вспомнив девушку-лебедя в доме Маэвы, Рохейн пришла в ужас, прикрыв рот платком, который ей предложила служанка. Потом с необыкновенным облегчением вспомнила, что та девушка относилась к нежити, а значит, ее нельзя убить.
Служанки, изображающие лебедей, поднесли блюдо к престарелому маркизу и только после этого разрезали птиц на порционные куски.
Во время этой процедуры Дайанелла и ее друзья демонстративно разговаривали на «перезвоне», время от времени бросая на Рохейн мимолетные взгляды; иногда хихикали, прикрывая рты руками. Рохейн ковырялась в своей тарелке, притворяясь, что ест, но от волнения чувствовала тошноту. Она не могла придумать, что сказать в такой ситуации, и мечтала только о том, чтобы опять оказаться под защитой своей комнаты.
За пределами дворцовых стен гром катал железный мяч по металлической поверхности неба, а ветер, ухватившись обеими руками за крышу замка, пытался ее сорвать.
Перед десертом убрали последнюю обеденную посуду, обнажив строгую белизну скатертей. Теперь леди, относящиеся к сливкам общества, наскучившие друг другу, с удовольствием занялись Рохейн и бросали короткие фразы, полные то притворной слащавости, то довольно резкие и язвительные. Дамы с необыкновенной легкостью жонглировали ее чувством собственного достоинства, перекидывая с одного шипа на другой, пока от него не остались одни клочья.
Прозрачные желе, глянцевые сиропы, гладкие кремы и бланманже, творог с корицей, глазированные пирожные, фруктовые тарталетки заполнили столы. Рохейн представила себе, какое количество жирных тарелок заняло свое место в дворцовых кухнях.
— Когда нам разрешат уйти? — шепотом спросила девушка у служанки.
Ее мутило, но не из-за тех картин, которые предлагало воображение.
— Не раньше, чем маркиз Рано покинет стол.
— Надеюсь, что он живет в соответствии со своим именем.
— Вы не хотите нам сказать, о чем шепчетесь со своей служанкой? — спросила леди Эльмаретта.
— Да, дорогая, скажите нам! — хором откликнулись остальные. Их глаза горели нетерпением еще раз получить возможность поиздеваться над девушкой.
— Ничего серьезного.
— Не будьте такой скрытной, — воскликнули они.
— Фи! — Эльмаретта погрозила ей пальцем с позолоченным ногтем и наставительным тоном заметила: — Вы не должны так поступать. Некрасиво шептаться за столом.
— Кроме того, дорогая, для ваших друзей все, что вы скажете, очень важно! — жизнерадостно добавила Дайанелла.
— Ну что ж, — угрюмо согласилась Рохейн. — Я просто рассказала Вивиане, что посоветовала лиса голодным собакам, собирающимся ее съесть.
— Да? И что же она посоветовала?
— Чтобы, когда они будут ее есть, самая слабая собака внимательно наблюдала за этим процессом.
Леди обменялись взглядами.
— К этому надо отнестись, как к шутке? — спросила Калприсия, — Мне кажется, что она совсем не смешная.
— Нет, это не смешно, — согласились с ней друзья. — Какое странное высказывание!
— Вы уверены, дорогая, что не выпили слишком много вина? — заботливо спросила Дайанелла. — А может быть, наоборот, слишком мало. Посмотрите, она едва сделала глоток. Лакей, наполни бокал леди Рохейн.
Несколько человек угодливо засмеялись.
Рохейн изо всех сил пыталась держать себя в руках. Если она потеряет терпение, это будет окончательным унижением. Посчитав, что она в очередной раз удачно сострила, Дайанелла потеряла интерес к Рохейн и отвернулась.
Наконец маркиз, набив свой и без того раздутый живот еще и сладкой пшеничной кашей с корицей, поднялся при помощи слуг и направился к выходу. Слава богу, обед подошел к концу.
За стенами дворца продолжал бушевать шторм.
Комната с золотыми цветами акации казалась раем.
— У лордов не такие злые языки, как у леди, — устало пробормотала Рохейн. — Никто из них не сказал ни единого язвительного слова.
— У лордов свои собственные правила при Дворе, миледи.
Рохейн поднялась по ступенькам к кровати и улеглась на мягкую перину. Вивиана тихо сказала:
— Ваша светлость так мало поела. У вас аппетит, как у цыпленка.
— Ты очень добрая, — заметила Рохейн, — и поддерживала меня, как только могла. Какие странные люди! Но совершенно ясно, что ничего не получилось, и я потерпела фиаско. Теперь уж меня никогда не примут в общество. Я оказалась изгоем, не успев вступить в него.
Как будто тяжесть всего мира легла ей на плечи. Вивиана помогла хозяйке улечься и пошла обедать с остальными служанками.
Пара нечеловеческих глаз, красных как угольки, прорезала взглядом темноту.
Пахнуло гнилостным смрадом. По углам раздавался скрежет, шуршание и повизгивание. Какие-то живые существа топали, толкались. Темные силуэты карабкались друг на друга, скатывались со спин, но сзади тут же наплывала другая волна. Они были в огромном количестве везде: под кроватью, в складках портьер, на диване, с мягким тяжелым стуком падали с ламбрекенов. Существа извивались, толкались по углам, карабкались на медные элегантные ножки каминного экрана, скользили по инкрустированной золотом поверхности полированного стола, сидели в вазе с апельсинами, помещенной на серебряный пьедестал, который поддерживали четыре амура.
Это были крысы, и они пищали.
Их крадущиеся шаги и скрежет когтей по полу наводили ужас. Когда они подобрались ближе, Рохейн увидела, что у каждой из крыс злорадное лицо одного из придворных. Оборотни ускорили шаг, и сплошной черный поток стал заполнять ступеньки, а потом хлынул на кровать, по вышитому постельному белью, прямо к ее лицу. Мерзкие животные покрыли ее теплыми зловонными телами и острыми как иголки когтями раздирали кожу, потом выели глаза и через пустые глазницы проникли в мозг. В конце концов крысы сожрали ее плоть, а кровь по шелковым подушкам стекала на ковер, похожий на цветущий луг. А от нее остался только череп с пустыми глазницами.
Закричав, Рохейн проснулась.
В окна проникал бледный жемчужный свет. Над собой Рохейн видела гроздья акации, поддерживающие балдахин. Она осмотрела комнату. В блюде на столе лежали не апельсины, а груши, гранаты, сливы, яблоки и аметистовый виноград.
Нет и следа пребывания крыс. Девушка провела рукой по лбу. Ее дыхание с шумом вырывалось из груди, лицо заливал холодный пот.
В комнату вбежала встревоженная Вивиана.
— Что случилось, миледи?
— Ничего страшного. Просто ночной кошмар.
Вивиана подошла к окнам и отодвинула кружевные занавески. В комнату проник солнечный свет. После шторма небо очистилось.
Снаружи на зеленом холме около стены сада прогуливались белые павлины, не подозревая о цели своего существования по мнению Королевских поваров. Няни выводили из дворца одетых детей. Они играли с карликовыми лошадками ростом с небольшую собаку. Жители Каэрмелора смотрели на детей сквозь железные решетки ограды, надеясь увидеть кого-нибудь из Королевской семьи. А дети с интересом смотрели на них. Младший сын графа проехал мимо окна в игрушечной карете, которую тянула овца. Он с остервенением хлестал животное кнутом.
— Чего ты боишься? — спросила вдруг Рохейн.
— Я не совсем понимаю вас, миледи, — нерешительно проговорила служанка.
— Я очень боюсь крыс, — объяснила Рохейн. — Страх сильный и абсолютно беспричинный. В конце концов, они всего-навсего маленькие животные, в общем-то безвредные. Крыс едят рыси и лисы. Почему я их так ненавижу — ума не приложу.
— Мой кузен Руперт не переносит звук рвущейся ткани, — заметила Вивиана.
— Как странно.
— А мне кажется, в этом нет ничего странного, миледи. У него был врожденный вывих бедра, поэтому его очень туго бинтовали, чтобы оно выровнялось. При этом отрывали длинные полосы полотна, чтобы использовать их в качестве бинтов, и это служило сигналом к началу его мучений. Он сильный, крепкий мужчина, но страх остался. Моя мама обычно говорит, что у каждого человека должен быть хотя бы один необъяснимый страх, потому что люди так устроены. Я, например, боюсь пауков.
— Пауков? Но они такие приятные существа, умные, безобидные…
Вивиана содрогнулась.
— Даже говорить о них спокойно не могу, миледи. Меня в дрожь бросает.
— Откуда у нас эти страхи?
— Не знаю, миледи. Но говорят, что они зарождаются в раннем детстве.
— Значит, — прошептала Рохейн, — в моем детстве меня сильно напугали крысы.
Вивиана опять посмотрела в окно.
— Прошлой ночью был ужасный шторм, правда, миледи? Сейчас он закончился, но ветер все еще сильный, хотя уже перевалило за полдень.
— За полдень? Я так долго проспала? В общем, я хорошо отдохнула, за исключением последних моментов сна.
— Это очень хорошо, ваша светлость, что вы проснулись, — сказала Вивиана, — потому что у меня для вас важное известие. Рано утром приходил лакей герцога Роксбурга с запиской, но я не стала вас будить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— У меня дела с герцогом Роксбургом.
Ее на некоторое время оставили в покое, но это было недолгое затишье.
Повернувшись к лорду, сидевшему рядом, Дайанелла что-то сказала на «перезвоне».
Он со смехом ей что-то ответил.
— Вы должны понимать, что я не владею этим языком, — взволнованно сказала Рохейн. — Почему же вы разговариваете на нем в моем присутствии?
Едва успев произнести эти слова, она уже поняла, что совершила очередной промах. Улыбка Дайанеллы тут же исчезла с лица. Она удивленно подняла брови.
— Должна заметить, что мы не с вами разговариваем. Мне кажется, леди хотела бы подслушать наши разговоры. Фу! Как это невоспитанно!
За этими словами последовала очередная фраза на «перезвоне».
— Дайанелла, ну в самом деле… — не очень искренне запротестовал ее собеседник, потупив взгляд.
Но в ответ девушка, не обращая внимания на увещевания, продолжала говорить на непонятном для Рохейн языке. Присутствующие в очередной раз разразились смехом. Лорд Персиваль надулся и стал доедать свою рыбу. Рохейн чувствовала себя полностью уничтоженной.
— Ростбиф! — оповестил распорядитель.
Прибыло третье блюдо. Вошел специальный человек с ножами в руках, за ним следовали люди, пробующие пищу. Человек с ножами, как жонглер, нарезал мясо на крупные куски, насаживая на большие вилки, а потом острым ножом разделял на тонкие ломтики. Чтобы подготовить последние кусочки, он предварительно подточил нож. Прежде чем мясо предложили присутствующим, его слегка посолили. Придворные сами накладывали себе еду в тарелки из гравированных блюд, которые проносили вдоль столов, добавляя овощи и густо сдабривая мясо соусами и различными подливами. Кое-кто позволял себе использовать личные терки для мускатных орехов, висевшие на поясах: маленькие серебряные коробочки со стальной шершавой поверхностью и крышечками сверху и снизу.
Сквозь негромкие монотонные разговоры, прерывающиеся звонким, искусственным смехом, вдруг раздался далекий жуткий вой, заставивший гостей вздрогнуть. Потом звук стал еще выше, и уже скорее чувствовался, чем слышался. По полу прошла сильная вибрация, вино стало выплескиваться из бокалов на стол. Маленькие ручные собачки завыли, коты зашипели. За столами раздались изумленные восклицания, а за окнами засверкали слепящие молнии.
— Это обычный шторм, — уверяли друг друга придворные.
Нет, это был не обычный шторм!
Казалось, ярость, до этого момента где-то запертая, выпущена на свободу, угрожая разбить город на куски, а дворец превратить в пыль до самого основания. Ветер завывал на сотни голосов. Можно было расслышать и плач женщин, потерявших любимых, и стоны стариков, страдающих от боли, голоса волков, воющих на луну, пронзительный свист ветра в трубах и рев огромного чудовища в глубинах океана. Знамена и штандарты на башнях замка предусмотрительно опустили из опасения, что буря разорвет их в клочья. С крыш срывало кровлю и разбивало на куски о землю во внутренних дворах. Деревья со стоном клонились к земле, некоторые ломались. Внезапные порывы ветра срывали с них листья и, закрутив в водовороте, уносили прочь.
В Королевском Обеденном зале слуги задвинули на окнах тяжелые портьеры, но, казалось, никакая ткань, даже самая плотная, не в силах скрыть мощные вспышки молний. Сверкающие копья сыпались с неба одно за другим. Трио музыкантов заиграло громче, стараясь заглушить шум дождя, ветра и грома.
Пожиратель огня и человек на ходулях тоже старались отвлечь присутствующих от происходящего за окнами. Жонглер искусно подбрасывал в воздух тарелки, мячи и горящие факелы. Он был абсолютно безучастен, пока не уронил что-то себе на ногу и не запрыгал по залу на другой ноге, пронзительно крича. Двор счел это лучшей частью его выступления и зааплодировал.
Четвертое блюдо представляло собой пару лебедей. Их внесли на серебряном блюде две молодые девушки в костюмах, украшенных перьями. С птиц аккуратно сняли кожу вместе с оперением так, что она осталась неповрежденной, потом их нафаршировали и зажарили.
Вспомнив девушку-лебедя в доме Маэвы, Рохейн пришла в ужас, прикрыв рот платком, который ей предложила служанка. Потом с необыкновенным облегчением вспомнила, что та девушка относилась к нежити, а значит, ее нельзя убить.
Служанки, изображающие лебедей, поднесли блюдо к престарелому маркизу и только после этого разрезали птиц на порционные куски.
Во время этой процедуры Дайанелла и ее друзья демонстративно разговаривали на «перезвоне», время от времени бросая на Рохейн мимолетные взгляды; иногда хихикали, прикрывая рты руками. Рохейн ковырялась в своей тарелке, притворяясь, что ест, но от волнения чувствовала тошноту. Она не могла придумать, что сказать в такой ситуации, и мечтала только о том, чтобы опять оказаться под защитой своей комнаты.
За пределами дворцовых стен гром катал железный мяч по металлической поверхности неба, а ветер, ухватившись обеими руками за крышу замка, пытался ее сорвать.
Перед десертом убрали последнюю обеденную посуду, обнажив строгую белизну скатертей. Теперь леди, относящиеся к сливкам общества, наскучившие друг другу, с удовольствием занялись Рохейн и бросали короткие фразы, полные то притворной слащавости, то довольно резкие и язвительные. Дамы с необыкновенной легкостью жонглировали ее чувством собственного достоинства, перекидывая с одного шипа на другой, пока от него не остались одни клочья.
Прозрачные желе, глянцевые сиропы, гладкие кремы и бланманже, творог с корицей, глазированные пирожные, фруктовые тарталетки заполнили столы. Рохейн представила себе, какое количество жирных тарелок заняло свое место в дворцовых кухнях.
— Когда нам разрешат уйти? — шепотом спросила девушка у служанки.
Ее мутило, но не из-за тех картин, которые предлагало воображение.
— Не раньше, чем маркиз Рано покинет стол.
— Надеюсь, что он живет в соответствии со своим именем.
— Вы не хотите нам сказать, о чем шепчетесь со своей служанкой? — спросила леди Эльмаретта.
— Да, дорогая, скажите нам! — хором откликнулись остальные. Их глаза горели нетерпением еще раз получить возможность поиздеваться над девушкой.
— Ничего серьезного.
— Не будьте такой скрытной, — воскликнули они.
— Фи! — Эльмаретта погрозила ей пальцем с позолоченным ногтем и наставительным тоном заметила: — Вы не должны так поступать. Некрасиво шептаться за столом.
— Кроме того, дорогая, для ваших друзей все, что вы скажете, очень важно! — жизнерадостно добавила Дайанелла.
— Ну что ж, — угрюмо согласилась Рохейн. — Я просто рассказала Вивиане, что посоветовала лиса голодным собакам, собирающимся ее съесть.
— Да? И что же она посоветовала?
— Чтобы, когда они будут ее есть, самая слабая собака внимательно наблюдала за этим процессом.
Леди обменялись взглядами.
— К этому надо отнестись, как к шутке? — спросила Калприсия, — Мне кажется, что она совсем не смешная.
— Нет, это не смешно, — согласились с ней друзья. — Какое странное высказывание!
— Вы уверены, дорогая, что не выпили слишком много вина? — заботливо спросила Дайанелла. — А может быть, наоборот, слишком мало. Посмотрите, она едва сделала глоток. Лакей, наполни бокал леди Рохейн.
Несколько человек угодливо засмеялись.
Рохейн изо всех сил пыталась держать себя в руках. Если она потеряет терпение, это будет окончательным унижением. Посчитав, что она в очередной раз удачно сострила, Дайанелла потеряла интерес к Рохейн и отвернулась.
Наконец маркиз, набив свой и без того раздутый живот еще и сладкой пшеничной кашей с корицей, поднялся при помощи слуг и направился к выходу. Слава богу, обед подошел к концу.
За стенами дворца продолжал бушевать шторм.
Комната с золотыми цветами акации казалась раем.
— У лордов не такие злые языки, как у леди, — устало пробормотала Рохейн. — Никто из них не сказал ни единого язвительного слова.
— У лордов свои собственные правила при Дворе, миледи.
Рохейн поднялась по ступенькам к кровати и улеглась на мягкую перину. Вивиана тихо сказала:
— Ваша светлость так мало поела. У вас аппетит, как у цыпленка.
— Ты очень добрая, — заметила Рохейн, — и поддерживала меня, как только могла. Какие странные люди! Но совершенно ясно, что ничего не получилось, и я потерпела фиаско. Теперь уж меня никогда не примут в общество. Я оказалась изгоем, не успев вступить в него.
Как будто тяжесть всего мира легла ей на плечи. Вивиана помогла хозяйке улечься и пошла обедать с остальными служанками.
Пара нечеловеческих глаз, красных как угольки, прорезала взглядом темноту.
Пахнуло гнилостным смрадом. По углам раздавался скрежет, шуршание и повизгивание. Какие-то живые существа топали, толкались. Темные силуэты карабкались друг на друга, скатывались со спин, но сзади тут же наплывала другая волна. Они были в огромном количестве везде: под кроватью, в складках портьер, на диване, с мягким тяжелым стуком падали с ламбрекенов. Существа извивались, толкались по углам, карабкались на медные элегантные ножки каминного экрана, скользили по инкрустированной золотом поверхности полированного стола, сидели в вазе с апельсинами, помещенной на серебряный пьедестал, который поддерживали четыре амура.
Это были крысы, и они пищали.
Их крадущиеся шаги и скрежет когтей по полу наводили ужас. Когда они подобрались ближе, Рохейн увидела, что у каждой из крыс злорадное лицо одного из придворных. Оборотни ускорили шаг, и сплошной черный поток стал заполнять ступеньки, а потом хлынул на кровать, по вышитому постельному белью, прямо к ее лицу. Мерзкие животные покрыли ее теплыми зловонными телами и острыми как иголки когтями раздирали кожу, потом выели глаза и через пустые глазницы проникли в мозг. В конце концов крысы сожрали ее плоть, а кровь по шелковым подушкам стекала на ковер, похожий на цветущий луг. А от нее остался только череп с пустыми глазницами.
Закричав, Рохейн проснулась.
В окна проникал бледный жемчужный свет. Над собой Рохейн видела гроздья акации, поддерживающие балдахин. Она осмотрела комнату. В блюде на столе лежали не апельсины, а груши, гранаты, сливы, яблоки и аметистовый виноград.
Нет и следа пребывания крыс. Девушка провела рукой по лбу. Ее дыхание с шумом вырывалось из груди, лицо заливал холодный пот.
В комнату вбежала встревоженная Вивиана.
— Что случилось, миледи?
— Ничего страшного. Просто ночной кошмар.
Вивиана подошла к окнам и отодвинула кружевные занавески. В комнату проник солнечный свет. После шторма небо очистилось.
Снаружи на зеленом холме около стены сада прогуливались белые павлины, не подозревая о цели своего существования по мнению Королевских поваров. Няни выводили из дворца одетых детей. Они играли с карликовыми лошадками ростом с небольшую собаку. Жители Каэрмелора смотрели на детей сквозь железные решетки ограды, надеясь увидеть кого-нибудь из Королевской семьи. А дети с интересом смотрели на них. Младший сын графа проехал мимо окна в игрушечной карете, которую тянула овца. Он с остервенением хлестал животное кнутом.
— Чего ты боишься? — спросила вдруг Рохейн.
— Я не совсем понимаю вас, миледи, — нерешительно проговорила служанка.
— Я очень боюсь крыс, — объяснила Рохейн. — Страх сильный и абсолютно беспричинный. В конце концов, они всего-навсего маленькие животные, в общем-то безвредные. Крыс едят рыси и лисы. Почему я их так ненавижу — ума не приложу.
— Мой кузен Руперт не переносит звук рвущейся ткани, — заметила Вивиана.
— Как странно.
— А мне кажется, в этом нет ничего странного, миледи. У него был врожденный вывих бедра, поэтому его очень туго бинтовали, чтобы оно выровнялось. При этом отрывали длинные полосы полотна, чтобы использовать их в качестве бинтов, и это служило сигналом к началу его мучений. Он сильный, крепкий мужчина, но страх остался. Моя мама обычно говорит, что у каждого человека должен быть хотя бы один необъяснимый страх, потому что люди так устроены. Я, например, боюсь пауков.
— Пауков? Но они такие приятные существа, умные, безобидные…
Вивиана содрогнулась.
— Даже говорить о них спокойно не могу, миледи. Меня в дрожь бросает.
— Откуда у нас эти страхи?
— Не знаю, миледи. Но говорят, что они зарождаются в раннем детстве.
— Значит, — прошептала Рохейн, — в моем детстве меня сильно напугали крысы.
Вивиана опять посмотрела в окно.
— Прошлой ночью был ужасный шторм, правда, миледи? Сейчас он закончился, но ветер все еще сильный, хотя уже перевалило за полдень.
— За полдень? Я так долго проспала? В общем, я хорошо отдохнула, за исключением последних моментов сна.
— Это очень хорошо, ваша светлость, что вы проснулись, — сказала Вивиана, — потому что у меня для вас важное известие. Рано утром приходил лакей герцога Роксбурга с запиской, но я не стала вас будить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63