– Получается, что кто-нибудь может запросто подойти и прикончить меня и это не будет иметь никаких юридических последствий?
– Думаю, не так, – сказала женщина, задумавшись на пару секунд. – Если кто-нибудь убьёт вас, когда вы будете юридически мертвы, то, полагаю, здесь, в штате Огайо, это может быть расценено как осквернение могилы.
– Восхитительно, – усмехнулся я.
– Однако, – продолжала она до отвращения равнодушным тоном, – обычно до таких крайностей дело не доходит. В любой момент – до истечения семидесяти двух часов – вы можете просто-напросто отменить своё решение о вступлении в армию. Достаточно позвонить мне сюда. Если меня не окажется на месте, назовите автоответчику своё имя. Как только мы удостоверимся, что с просьбой об аннулировании вербовочного документа обратились именно вы, договор будет расторгнут. Только имейте в виду, в таком случае вы навсегда лишаетесь возможности завербоваться. Повторная процедура невозможна.
– Это я тоже понял, – сказал я. – Теперь вы, наверно, должны привести меня к присяге?
– Ничего подобного, – отрезала женщина. – Я должна всего лишь обработать эту форму и вручить вам билет.
Она снова склонилась к своему компьютеру, несколько минут печатала, а затем нажала «ВВОД».
– Сейчас компьютер оформляет ваш билет, – пояснила она. – Это займёт несколько минут.
– Отлично, – отозвался я. – Вы позволите мне задать вам вопрос?
– Я замужем, – резко бросила она.
– Вообще-то я собирался спросить совсем не об этом. А что, к вам действительно обращаются с такими предложениями?
– Всё время, – с ударением заявила она. – Это ужасно раздражает.
– Сочувствую вам, – сказал я. Она кивнула в ответ.
– Но я собирался спросить, приходилось ли вам когда-нибудь встречаться хоть с кем-нибудь из ССК.
– Вы имеете в виду, кроме новобранцев?
Я кивнул.
– Нет. ССК содержит здесь корпорацию, которая занимается вербовкой, но никто из нас не числится в армии. Я думаю, даже генеральный директор. Мы получаем всю информацию и материалы от сотрудников посольства Союза колоний, а не напрямую из ССК. По всей видимости, они вообще не бывают на поверхности Земли.
– А вас не тревожит, что вы работаете на организацию, с которой никогда не имели прямого контакта?
– Нет. Работа нормальная, а платят просто на удивление хорошо, особенно если учитывать, как мало денег они тратят на содержание этой лавочки. Но ведь и вы собираетесь вступить в организацию, о которой не знаете ровным счётом ничего. Вас это не тревожит?
– Нет, – признался я. – Я уже стар, моя жена умерла, и я не вижу особых причин оставаться здесь дальше. Вы-то сами намерены записаться, когда придёт время?
Женщина пожала плечами:
– Я ничего не имею против старости.
– Я тоже ничего не имел, пока был молод. Эта мысль пришла ко мне вместе со старостью.
Принтер её компьютера негромко зажужжал, и из него выползла картонка делового вида, похожая на банковскую карточку.
– Вот ваш билет. Он же служит удостоверением личности. Тут написано, что вы Джон Перри, новобранец ССК. Не потеряйте. Ваш шаттл отбывает прямо от этого офиса через три дня. Вас доставят в Дейтонский аэропорт. Отправление в восемь тридцать утра. Мы надеемся, что вы подойдёте сюда заранее. Вам разрешат взять только одну не слишком большую сумку, так что постарайтесь тщательно отобрать вещи.
Из Дейтона вы одиннадцатичасовым рейсом вылетите в Чикаго. Там в два часа дня будет пересадка на Найроби. Разница во времени с Найроби составляет девять часов, значит, вы прилетите туда примерно в полночь по местному времени. Вас встретит представитель ССК, и у вас будет выбор: или двигаться дальше с «бобовым зёрнышком», которое отправляется в два часа ночи, или отдохнуть и отправиться девятичасовым «зёрнышком». А там вы окажетесь уже в руках ССК.
Я взял билет.
– Что мне делать, если какой-нибудь из этих перелётов задержат или отменят?
– За все пять лет, которые я тут работаю, ни один рейс не задержался хотя бы на минуту.
– Ничего себе! – воскликнул я. – Готов держать пари, что поезда у ССК тоже всегда ходят строго по расписанию.
Она посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом.
– Вы знаете, – сознался я, – всё время, пока я здесь находился, я пытался как-нибудь сострить.
– Я знаю, – ответила женщина. – К великому сожалению, чувство юмора у меня хирургически ампутировали ещё в раннем детстве.
– О… – протянул я.
– Это шутка. – Она поднялась и протянула мне руку.
– О… – повторил я и пожал расслабленную ладонь.
– Поздравляю вас, новобранец, – сказала она. – Желаю вам удачи там, на звёздах. Я говорю совершенно искренне, – добавила она.
– Спасибо, – ответил я, – я это ценю.
Женщина кивнула и тут же снова села и уставилась в экран компьютера. Это значило, что я получил разрешение уйти.
Выйдя на улицу, я увидел пожилую женщину, которая пересекала площадку для стоянки машин, направляясь к двери вербовочной конторы.
– Синтия Смит? – спросил я, подойдя к ней.
– Да, – удивилась она. – А откуда вы знаете?
– Я только хотел поздравить вас с днём рождения, – сказал я и указал в небо. – Возможно, мы с вами ещё встретимся там.
Она улыбнулась, поняв, что я имел в виду. Всё же сегодня мне удалось заставить улыбнуться хотя бы одного человека. Дела, похоже, налаживались.
2
Найроби буквально выдернули из-под нас, и город быстро уходил вниз. Мы поднимались, как на скоростном лифте (которым, собственно говоря, «бобовое зёрнышко» и является), и смотрели на отползающую в сторону Землю.
– Отсюда они похожи на муравьёв! – кудахтал рядом со мной Леон Дик. – На чёрных муравьёв!
Я испытывал сильнейшее искушение разнести вдребезги стекло и вышвырнуть Леона наружу. Увы, стекла, которое можно было бы разбить, просто не имелось. То, что выполняло в «бобовом зёрнышке» роль окна, представляло собой тот же самый композитный материал, превосходящий по твёрдости алмаз, из которого состояла вся платформа. Просто часть её была сделана прозрачной, чтобы путешественники могли видеть, что происходит внизу. Преимущества этой герметичной платформы мы смогли оценить уже через несколько минут, когда оказались на такой высоте, что трещина в окне вызвала бы взрывную декомпрессию, гипоксию и смерть.
Так что Леону не светило очень быстрое и совершенно неожиданное возвращение в объятия Земли. Очень жаль. Этот жирдяй прилип ко мне в Чикаго, словно толстый клещ, насосавшийся пива и набитый баварскими сардельками. Я был немало изумлён, что человек, кровь которого наполовину состояла из свиного жира, ухитрился прожить семьдесят пять лет. Значительную часть полёта до Найроби он громко пукал и мрачно разъяснял мне свою теорию расового состава колоний. Звуки, которые он издавал своим задом, были самой переносимой частью его монолога. Эх, надеть бы сейчас наушники и спокойно слушать в полёте какую-нибудь музыку.
На вид Леон Дик казался одним из тех парней, которые никак не могут обойтись без хорошего отдыха после того, как проведут целый день «под газом». Поэтому, в надежде отвязаться от него, я решил отправиться из Найроби с первым «бобом». Но я жестоко ошибся. И сейчас мысль о том, что мне придётся провести рядом с ним ещё шесть часов, слушая дурацкую болтовню и нюхая его бздень, была совершенно невыносимой. Пришлось сказать единственную вещь, которую он всё же должен был принять во внимание: мне необходимо пойти облегчиться. Леон невнятно хрюкнул, что, видимо, означало позволение. Я побрёл примерно туда, где находились туалетные комнаты, пытаясь отыскать место, где можно было бы скрыться от Леона.
Это оказалось не так-то легко. Платформа «зёрнышка» представляла собой бублик диаметром около ста футов. Дырка его, через которую проходил «бобовый стебель» (вы, конечно, помните детскую сказку о том, как бобовое зёрнышко проросло на полу бедной лачуги, стебель дорос до неба и хозяин лачуги, забравшись туда, раздобыл неслыханное богатство), имела примерно футов двадцать в поперечнике. Диаметр троса был, очевидно, немного меньше: где-то футов восемнадцать, что, если задуматься, явно недостаточно для верёвки длиной в несколько тысяч миль. На остальной части пространства размещались удобные кабинки и кушетки, где можно было сидеть и болтать, а также небольшие площадки для просмотра телепередач, еды или игр. Многие участки в стенах оставались прозрачными, позволяя наблюдать уплывавшую вниз Землю, другие тросы «бобового стебля» и колониальную станцию вверху.
В целом платформа очень походила на вестибюль популярной гостиницы экономического класса, вдруг оказавшейся на геостационарной орбите. Единственная проблема состояла в том, что из-за открытой планировки здесь было трудно спрятаться. Этот рейс был не слишком загруженным, так что среди других пассажиров тоже нельзя было укрыться. В конце концов я решил что-нибудь выпить у киоска, расположенного возле центра платформы, примерно напротив того места, где остался Леон. Поскольку прямой видимости здесь не было, то и шансы подольше прятаться от него казались наилучшими.
В физическом плане расставание с Землёй оказалось довольно нервным событием – благодаря редкостно неприятному обществу Леона, – зато с эмоциональной стороны всё прошло на удивление легко. Ещё год назад я твёрдо решил, что да, я завербуюсь в ССК, и с тех пор мне оставалось лишь делать какие-то необходимые поступки и понемногу прощаться с окружающими. Десять лет назад мы с Кэти записали нашего сына Чарли совладельцем дома вместе с нами, чтобы он мог вступить в права собственности без всяких формальностей, связанных с рассмотрением и утверждением завещания. Кроме того, у нас не было никакого имущества, представлявшего реальную ценность, – одни только безделушки из числа тех, которые накапливаются едва ли не у каждого человека на протяжении жизни. Большую часть мало-мальски достойных вещей я за минувший год раздал друзьям и родственникам, с остальным придётся разбираться Чарли.
Прощание с людьми тоже не было тяжёлым. Все реагировали на известие с разной степенью удивления и печали, так как доподлинно знали, что человек, вступивший в Силы самообороны колоний, никогда не вернётся назад. Но это вовсе не похоже на смерть. Все знают, что где-то там ты всё ещё жив. Чёрт возьми, да ведь не исключено, что через некоторое время они отправятся тем же маршрутом и даже встретятся где-нибудь с тобой. Как мне представляется, эти ощущения похожи на то, что люди испытывали сотни лет назад, когда кто-нибудь из знакомых нагружал фургон и отправлялся на запад. Оставшиеся плакали и горевали, скучали по уехавшим, но потом неизбежно возвращались к своим делам.
Что касается меня, то я начал оповещать знакомых о предстоящем отбытии за год до срока. Год – вполне достаточное время, чтобы сказать всё, что считаешь нужным, уладить дела и помириться с кем-нибудь, с кем ты в ссоре. Я посидел со многими старыми друзьями и родственниками, разбередил немало старых ран и болячек, причём почти во всех случаях это окончилось хорошо. Несколько раз я просил прощения за что-то такое, в чём не чувствовал себя особенно виноватым, и даже оказался в постели с одной женщиной, чего при иных обстоятельствах, скорее всего, не случилось бы. Ты просто делаешь то, что должен, чтобы немного приблизить людей к себе; они благодаря этому чувствуют себя лучше, а тебе это ровным счётом ничего не стоит. Я предпочитаю принести извинения за что-нибудь такое, чему всю жизнь не придавал ровно никакого значения, и оставить на Земле ещё одного человека, желающего мне добра, чем упрямиться и добиться лишь того, чтобы кто-то из остающихся радостно представлял себе, как какой-нибудь чужак вышибает мне мозги. Можно назвать это страхованием кармы.
Чарли вызывал у меня наибольшее беспокойство. Как у многих родителей с детьми, у нас имелись свои заморочки: я был не самым внимательным отцом, а он – не самым собранным и целеустремлённым сыном. Свою дорогу в жизни он выбрал, когда ему перевалило далеко за тридцать. Впервые узнав о нашем с Кэти намерении вступить в ССК, Чарли прямо-таки взорвался. Он напомнил нам все: как мы учили его, что насилие не может служить ответом ни на что, как мы страстно выступали против Субконтинентальной войны и даже как мы когда-то целый месяц пилили его за то, что он отправился с Биллом Янгом стрелять по мишеням. (Мы с Кэти считали, что тридцатипятилетний мужчина вполне мог бы и забыть о таком мелком происшествии.)
Наши баталии прекратились со смертью Кэти, так как и он, и я поняли, что большинство вещей, о которых мы спорили, ровным счётом ничего не значат. Я был вдовцом, он – холостяком, и у нас не осталось никого, кроме друг друга. Однако вскоре после этого он познакомился с Лайзой и женился на ней, а спустя ещё примерно год стал отцом и был вновь избран мэром. Оба события произошли в один и тот же невероятно беспокойный вечер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48