Всё же остальные солдаты и сержанты взвода отнеслись к нам с полнейшим пренебрежением, хотя и без грубости. Командиры отделений обращались к нам, когда это было необходимо, солдаты передавали ту информацию, которую мы должны были знать. Во всём остальном мы оставались вне коллектива.
В этом не было ничего личного. Трое других новых парней – Уотсон, Гэймэн и Маккин – встретились с точно таким же отношением, чему были две причины. Первая заключалась в том, что новички появляются в составе взвода после того, как из него выбывает кто-то из старых товарищей, а эвфемизм «выбыл» по большей части означает «погиб». Если рассматривать армию как общественный институт, солдат в ней можно заменять, как винтики. Однако на уровне взвода и отделения ты замещаешь чьего-то друга, товарища по оружию, который сражался рядом с остальными, побеждал, а потом погиб. Сама мысль о том, что ты можешь заменить умершего друга, соседа по строю и окопу, является в некотором роде оскорблением для тех, кто знал его или её.
Во-вторых же, дело просто в том, что ты ещё не участвовал в боях. И пока это не произойдёт, ты не станешь одним из них. Не сможешь стать. Здесь нет никакой твоей вины, и это положение быстро исправится. Но до выхода на поле боя ты всего лишь парень, занимающий место человека, которому и в подмётки не годишься.
Я заметил разницу сразу же после сражения с консу. Меня стали окликать по имени, приглашать присесть за стол в столовой, предлагали сыграть на бильярде и принять участие в беседе. Виверос, командовавшая моим отделением, спрашивала, что я думаю по тому или иному вопросу, вместо того чтобы безапелляционно сообщать мне, как следует к ним относиться. Лейтенант Кейес рассказал мне о сержанте Руисе, дочери колониальщика и грузовике такую историю, в которую я никак не мог поверить. Короче говоря, я стал одним из них – одним из нас. Этому помогли моя выдумка насчёт того, как стрелять в консу, и последовавшая благодарность в приказе. Но отношение к Алану, Гэймэну и Маккину тоже изменилось, хотя никому из них, в отличие от меня, на этот раз не пришло в голову ничего полезного – они просто участвовали в сражении и уцелели. Этого было достаточно.
Теперь же, по прошествии трёх месяцев, мы успели получить ещё несколько порций свежего пушечного мяса, увидели, как новички заменяют тех, с кем мы успели сдружиться, и сами знали, что чувствовал взвод, когда прибыли мы. Наша реакция была точно такой же: пока вы не прошли боевое крещение, вы – никто и просто занимаете чьё-то место. Большинство новичков врубились в это, поняли и терпеливо старались пережить первые несколько дней – от своего прибытия до начала очередной операции.
А вот рядовой посол-сенатор-госсекретарь Бендер ничего не понял. С момента прибытия он в лепёшку расшибался, пытаясь добиться расположения к себе взвода. Он приставал ко всем и каждому со своими попытками установить глубокие личные отношения и немыслимо раздражал всех.
– Такое впечатление, будто он проводит предвыборную кампанию, – пожаловался Алан.
Да, именно так и выглядело поведение Бендера. Конечно, человек, достаточно долго отиравшийся в хитросплетениях коридоров власти, вряд ли сможет быстро избавиться от нажитых там привычек. Он просто не в состоянии понять, что бывают ситуации, когда эти привычки нужно засунуть куда подальше.
Что касается рядового сенатора-посла-госсекретаря Бендера, то у него за плечами была целая жизнь, на протяжении которой множество людей подобострастно интересовались его мнением по всем вопросам жизни на Земле, и поэтому он не умолкал никогда – даже в те минуты, когда его никто не желал слушать. Так что, попытавшись завязать в столовой диспут о целях и средствах ССК, он, по существу, говорил сам с собой. Но, увы, выбранная им тема не могла не вызвать раздражения у Виверос, в обществе которой я вкушал прекрасный ленч.
– Прошу прощения, – сказала она. – Не могли бы вы повторить ваши последние слова?
– Я сказал, что считаю проблемой ССК не то, что они имеют какие-то недостатки как боевая сила, а то, что их слишком легко использовать, – повторил Бендер.
– Да, – задумчиво произнесла Виверос, – именно это я и услышала.
– На самом деле все очень просто, – заявил Бендер и принял позу, которую я очень хорошо помнил по бесчисленным фотографиям и телерепортажам земных времён: поднял согнутые в локтях руки перед собой ладонями внутрь, как будто намеревался схватить излагаемую концепцию и вручить благодарным слушателям. Я ощутил, насколько высокомерным и, пожалуй, даже презрительным был этот жест.
– В том, что Силы самообороны колоний представляют собой чрезвычайно мощные воинские силы, не может быть никакого сомнения. Но при реалистичном взгляде на вещи оказывается, что проблема вовсе не в боеспособности. Проблему можно сформулировать так: что мы делаем, чтобы избежать использования этой военной силы? Нет ли у нас оснований считать, что в ряде случаев интенсивные дипломатические усилия могли бы привести к лучшим результатам?
– Вы, по-видимому, не слышали той речи, которая произвела такое сильное впечатление на меня, – вставил я. – Там говорилось, что вселенная – далеко не идеальное место и борьба за владение недвижимостью в ней проводится очень оперативно и жестоко.
– О, я слышал этот тезис, – ответил Бендер, – вот только не знаю, можно ли принимать его на веру. Сколько звёзд насчитывается в этой галактике? Примерно сто миллиардов, верно? У большинства этих звёзд имеются планетные системы. Так что на самом деле недвижимость во вселенной практически неисчерпаема. Нет, реальная проблема в том, что мы прибегаем к силе, сталкиваясь с чужими разумными расами, потому что сделать это легче всего. Всё происходит быстро, напрямик и к тому же примитивно, если сравнивать со сложностями дипломатии. Или вы владеете куском земли, или нет. В противоположность дипломатии, которая в интеллектуальном отношении является намного более трудным делом.
Виверос быстро взглянула на меня и снова перевела взгляд на Бендера.
– Вы считаете то, чем мы занимаемся, примитивным?
– Нет-нет. – Бендер широко улыбнулся и картинно воздел руки. – Я сказал «примитивно» в сравнении с дипломатией. Если я даю вам ружьё и говорю, что вы должны отобрать холм у его обитателей, ситуация довольно проста. Но если я прошу вас отправиться к ним и достигнуть соглашения, позволяющего завладеть этим холмом, то сразу же возникает много побочных проблем: что делать с нынешними жителями, какую компенсацию им предоставить, какие прямые или косвенные права на этот холм у них сохраняются и так далее.
– Если только жители холма не пристрелят вас, как только вы направитесь к ним с верительными грамотами в руке, – заметил я.
Бендер улыбнулся уже мне и энергично кивнул.
– Видите ли, как раз в этом всё дело. Мы предполагаем, что наши оппоненты точно так же настроены воевать, как и мы. Но что, если… что, если дверь для дипломатии всё же приоткрыта, хотя бы на крохотную щёлку? Неужели не найдутся такие разумные расы, которые захотят открыть эту дверь? Взять, например, вхайдиан. Мы ведь отправляемся на войну именно с ними, не так ли?
Он сказал чистую правду. Вхайдиане и люди уже более десятка лет пребывали в состоянии вялотекущей войны за систему Эрнхардта, в которой имелись сразу три планеты, подходящие для жизни обеих рас. Системы, в которых имелось несколько планет, пригодных для колонизации, попадались довольно редко. Вхайдиане были упорными, но не такими уж сильными противниками; освоенные ими планеты были крайне немногочисленными, и основная часть их промышленности ещё базировалась в родном мире. Поскольку вхайдиане не желали понимать самых прозрачных намёков и продолжали цепляться за систему Эрнхардта, был разработан план, согласно которому следовало ворваться к ним, уничтожить космопорт и главные промышленные объекты. Это отбросило бы их экспансионистские возможности на несколько десятков лет назад. Двести двадцать третий батальон входил в ударную группу. Нам было поручено высадиться в их столице и немного пошуметь там. Мы должны были по возможности избегать убийства гражданских жителей, но при этом пробить несколько дырок в здании парламента, религиозных центрах и так далее. Стратегический смысл здесь отсутствовал. Просто таким образом мы прямо и чётко говорили им, что, дескать, можем в любое время разделаться с ними, когда сочтём нужным. Это должно было бы их отрезвить.
– Так что вы хотели о них рассказать? – спросила Виверос.
– А вот что. Я провёл небольшое исследование, – сказал Бендер. – Вы знаете, у них существует замечательная культура. Наивысшее из существующих у них искусств – это искусство массового хорового пения, имеющее некоторое сходство с нашими грегорианскими песнопениями. Представьте себе: собирается целый вхайдианский город и они начинают петь. Я читал, что их песни слышны за много километров и они могут петь по многу часов.
– И что же?
– То, что это культура, знакомству с которой мы должны радоваться, которую мы должны любовно исследовать, а вовсе не закупоривать её на планете лишь потому, что ей выпало несчастье оказаться на нашем пути. А предприняли ли власти Союза колоний хотя бы попытку установить мир с этими людьми? Я не нашёл никаких свидетельств, которые говорили бы о чем-нибудь подобном. Я думаю, мы должны предпринять такую попытку. Возможно, это следует сделать именно нам.
Виверос громко фыркнула.
– Между прочим, Бендер, ведение мирных переговоров – это не ваше дело.
– Во время моего первого сенатского срока я поехал в составе торговой делегации в Северную Ирландию, итогом этой поездки оказался мирный договор между католиками и протестантами. Я не имел полномочий на ведение таких переговоров, и по возвращении в Штаты мне пришлось долго оправдываться. Когда возникает возможность для заключения мира, мы должны ею воспользоваться, – заявил Бендер.
– Я помню этот договор, – сказал я. – Сразу же после его заключения последовал сезон самых кровопролитных за два столетия столкновений между общинами. Не самое успешное из мирных соглашений.
– Виной этому явилось вовсе не соглашение, – слегка извиняющимся тоном ответил Бендер. – Какой-то одурманенный наркотиками мальчишка католик бросил гранату в шествие оранжистов, что испортило все дело.
– Да уж, чёрт бы побрал этих реальных живых людишек, загораживающих дорогу к вашим мирным идеалам, – съязвил я.
– Послушайте, я ведь уже сказал, что дипломатия очень нелёгкое дело, – возразил Бендер. – Но думаю, что в конечном счёте мы получим значительно больше пользы от работы с этим народом, чем от попытки его истребить. Это альтернатива, которую, по меньшей мере, необходимо принять к рассмотрению.
– Благодарю вас за семинар, Бендер, – сказала Виверос. – А теперь, если вы позволите мне взять слово, то я хотела бы указать вам на два пункта. Первый заключается в том, что пока ваша единственная обязанность – драться, и мне, и всем остальным насрать на то, что вы думаете или, по вашему мнению, знаете. Здесь не Северная Ирландия, и не Вашингтон, округ Колумбия, и даже не планета Земля. Когда вы подписывали контракт, то согласились на единственное предложение – стать солдатом, – и было бы хорошо, если бы вы об этом не забывали. Во-вторых, независимо от того, что и о чём вы думаете, рядовой, вы сейчас несёте ответственность не перед вселенной и не перед человечеством в целом, а передо мною, перед вашими товарищами по отделению, вашим взводом и ССК. Когда вам дадут приказ – будете его выполнять. Если выйдете за пределы ваших полномочий, то придётся держать ответ передо мною. Вам понятно?
Бендер смерил Виверос прямо-таки ледяным взглядом:
– Со словами «я только выполнял приказ» было сделано неизмеримо много зла. Надеюсь, что нам никогда не придётся оправдываться этой сакраментальной фразой.
Виверос прищурилась.
– Я уже сыта. – Она поднялась, взяв свой поднос. Бендер, выгнув брови, взглянул ей вслед.
– Я совершенно не хотел её оскорбить, – сказал он мне.
Я посмотрел Бендеру в глаза.
– Скажите, Бендер, а вам ничего не говорит фамилия Виверос?
Он слегка нахмурился:
– Не помню, чтобы мне приходилось её слышать.
– Поройтесь в памяти, – сказал я. – Нам с вами тогда было лет пять-шесть или что-то в этом роде.
В его глазах мелькнуло понимание.
– Был такой перуанский президент по имени Виверос. Если я не ошибаюсь, он был убит.
– Совершенно верно. Педро Виверос, – подтвердил я. – И не только он – во время военного переворота убили его жену, брата, жену его брата и вообще почти всех родственников. Уцелела только одна из дочерей Педро. Нянька сбросила её в прачечную по жёлобу для грязного белья, когда солдаты переворачивали президентский дворец, разыскивая родных президента. Кстати, няньку жестоко изнасиловали, а потом перерезали ей горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
В этом не было ничего личного. Трое других новых парней – Уотсон, Гэймэн и Маккин – встретились с точно таким же отношением, чему были две причины. Первая заключалась в том, что новички появляются в составе взвода после того, как из него выбывает кто-то из старых товарищей, а эвфемизм «выбыл» по большей части означает «погиб». Если рассматривать армию как общественный институт, солдат в ней можно заменять, как винтики. Однако на уровне взвода и отделения ты замещаешь чьего-то друга, товарища по оружию, который сражался рядом с остальными, побеждал, а потом погиб. Сама мысль о том, что ты можешь заменить умершего друга, соседа по строю и окопу, является в некотором роде оскорблением для тех, кто знал его или её.
Во-вторых же, дело просто в том, что ты ещё не участвовал в боях. И пока это не произойдёт, ты не станешь одним из них. Не сможешь стать. Здесь нет никакой твоей вины, и это положение быстро исправится. Но до выхода на поле боя ты всего лишь парень, занимающий место человека, которому и в подмётки не годишься.
Я заметил разницу сразу же после сражения с консу. Меня стали окликать по имени, приглашать присесть за стол в столовой, предлагали сыграть на бильярде и принять участие в беседе. Виверос, командовавшая моим отделением, спрашивала, что я думаю по тому или иному вопросу, вместо того чтобы безапелляционно сообщать мне, как следует к ним относиться. Лейтенант Кейес рассказал мне о сержанте Руисе, дочери колониальщика и грузовике такую историю, в которую я никак не мог поверить. Короче говоря, я стал одним из них – одним из нас. Этому помогли моя выдумка насчёт того, как стрелять в консу, и последовавшая благодарность в приказе. Но отношение к Алану, Гэймэну и Маккину тоже изменилось, хотя никому из них, в отличие от меня, на этот раз не пришло в голову ничего полезного – они просто участвовали в сражении и уцелели. Этого было достаточно.
Теперь же, по прошествии трёх месяцев, мы успели получить ещё несколько порций свежего пушечного мяса, увидели, как новички заменяют тех, с кем мы успели сдружиться, и сами знали, что чувствовал взвод, когда прибыли мы. Наша реакция была точно такой же: пока вы не прошли боевое крещение, вы – никто и просто занимаете чьё-то место. Большинство новичков врубились в это, поняли и терпеливо старались пережить первые несколько дней – от своего прибытия до начала очередной операции.
А вот рядовой посол-сенатор-госсекретарь Бендер ничего не понял. С момента прибытия он в лепёшку расшибался, пытаясь добиться расположения к себе взвода. Он приставал ко всем и каждому со своими попытками установить глубокие личные отношения и немыслимо раздражал всех.
– Такое впечатление, будто он проводит предвыборную кампанию, – пожаловался Алан.
Да, именно так и выглядело поведение Бендера. Конечно, человек, достаточно долго отиравшийся в хитросплетениях коридоров власти, вряд ли сможет быстро избавиться от нажитых там привычек. Он просто не в состоянии понять, что бывают ситуации, когда эти привычки нужно засунуть куда подальше.
Что касается рядового сенатора-посла-госсекретаря Бендера, то у него за плечами была целая жизнь, на протяжении которой множество людей подобострастно интересовались его мнением по всем вопросам жизни на Земле, и поэтому он не умолкал никогда – даже в те минуты, когда его никто не желал слушать. Так что, попытавшись завязать в столовой диспут о целях и средствах ССК, он, по существу, говорил сам с собой. Но, увы, выбранная им тема не могла не вызвать раздражения у Виверос, в обществе которой я вкушал прекрасный ленч.
– Прошу прощения, – сказала она. – Не могли бы вы повторить ваши последние слова?
– Я сказал, что считаю проблемой ССК не то, что они имеют какие-то недостатки как боевая сила, а то, что их слишком легко использовать, – повторил Бендер.
– Да, – задумчиво произнесла Виверос, – именно это я и услышала.
– На самом деле все очень просто, – заявил Бендер и принял позу, которую я очень хорошо помнил по бесчисленным фотографиям и телерепортажам земных времён: поднял согнутые в локтях руки перед собой ладонями внутрь, как будто намеревался схватить излагаемую концепцию и вручить благодарным слушателям. Я ощутил, насколько высокомерным и, пожалуй, даже презрительным был этот жест.
– В том, что Силы самообороны колоний представляют собой чрезвычайно мощные воинские силы, не может быть никакого сомнения. Но при реалистичном взгляде на вещи оказывается, что проблема вовсе не в боеспособности. Проблему можно сформулировать так: что мы делаем, чтобы избежать использования этой военной силы? Нет ли у нас оснований считать, что в ряде случаев интенсивные дипломатические усилия могли бы привести к лучшим результатам?
– Вы, по-видимому, не слышали той речи, которая произвела такое сильное впечатление на меня, – вставил я. – Там говорилось, что вселенная – далеко не идеальное место и борьба за владение недвижимостью в ней проводится очень оперативно и жестоко.
– О, я слышал этот тезис, – ответил Бендер, – вот только не знаю, можно ли принимать его на веру. Сколько звёзд насчитывается в этой галактике? Примерно сто миллиардов, верно? У большинства этих звёзд имеются планетные системы. Так что на самом деле недвижимость во вселенной практически неисчерпаема. Нет, реальная проблема в том, что мы прибегаем к силе, сталкиваясь с чужими разумными расами, потому что сделать это легче всего. Всё происходит быстро, напрямик и к тому же примитивно, если сравнивать со сложностями дипломатии. Или вы владеете куском земли, или нет. В противоположность дипломатии, которая в интеллектуальном отношении является намного более трудным делом.
Виверос быстро взглянула на меня и снова перевела взгляд на Бендера.
– Вы считаете то, чем мы занимаемся, примитивным?
– Нет-нет. – Бендер широко улыбнулся и картинно воздел руки. – Я сказал «примитивно» в сравнении с дипломатией. Если я даю вам ружьё и говорю, что вы должны отобрать холм у его обитателей, ситуация довольно проста. Но если я прошу вас отправиться к ним и достигнуть соглашения, позволяющего завладеть этим холмом, то сразу же возникает много побочных проблем: что делать с нынешними жителями, какую компенсацию им предоставить, какие прямые или косвенные права на этот холм у них сохраняются и так далее.
– Если только жители холма не пристрелят вас, как только вы направитесь к ним с верительными грамотами в руке, – заметил я.
Бендер улыбнулся уже мне и энергично кивнул.
– Видите ли, как раз в этом всё дело. Мы предполагаем, что наши оппоненты точно так же настроены воевать, как и мы. Но что, если… что, если дверь для дипломатии всё же приоткрыта, хотя бы на крохотную щёлку? Неужели не найдутся такие разумные расы, которые захотят открыть эту дверь? Взять, например, вхайдиан. Мы ведь отправляемся на войну именно с ними, не так ли?
Он сказал чистую правду. Вхайдиане и люди уже более десятка лет пребывали в состоянии вялотекущей войны за систему Эрнхардта, в которой имелись сразу три планеты, подходящие для жизни обеих рас. Системы, в которых имелось несколько планет, пригодных для колонизации, попадались довольно редко. Вхайдиане были упорными, но не такими уж сильными противниками; освоенные ими планеты были крайне немногочисленными, и основная часть их промышленности ещё базировалась в родном мире. Поскольку вхайдиане не желали понимать самых прозрачных намёков и продолжали цепляться за систему Эрнхардта, был разработан план, согласно которому следовало ворваться к ним, уничтожить космопорт и главные промышленные объекты. Это отбросило бы их экспансионистские возможности на несколько десятков лет назад. Двести двадцать третий батальон входил в ударную группу. Нам было поручено высадиться в их столице и немного пошуметь там. Мы должны были по возможности избегать убийства гражданских жителей, но при этом пробить несколько дырок в здании парламента, религиозных центрах и так далее. Стратегический смысл здесь отсутствовал. Просто таким образом мы прямо и чётко говорили им, что, дескать, можем в любое время разделаться с ними, когда сочтём нужным. Это должно было бы их отрезвить.
– Так что вы хотели о них рассказать? – спросила Виверос.
– А вот что. Я провёл небольшое исследование, – сказал Бендер. – Вы знаете, у них существует замечательная культура. Наивысшее из существующих у них искусств – это искусство массового хорового пения, имеющее некоторое сходство с нашими грегорианскими песнопениями. Представьте себе: собирается целый вхайдианский город и они начинают петь. Я читал, что их песни слышны за много километров и они могут петь по многу часов.
– И что же?
– То, что это культура, знакомству с которой мы должны радоваться, которую мы должны любовно исследовать, а вовсе не закупоривать её на планете лишь потому, что ей выпало несчастье оказаться на нашем пути. А предприняли ли власти Союза колоний хотя бы попытку установить мир с этими людьми? Я не нашёл никаких свидетельств, которые говорили бы о чем-нибудь подобном. Я думаю, мы должны предпринять такую попытку. Возможно, это следует сделать именно нам.
Виверос громко фыркнула.
– Между прочим, Бендер, ведение мирных переговоров – это не ваше дело.
– Во время моего первого сенатского срока я поехал в составе торговой делегации в Северную Ирландию, итогом этой поездки оказался мирный договор между католиками и протестантами. Я не имел полномочий на ведение таких переговоров, и по возвращении в Штаты мне пришлось долго оправдываться. Когда возникает возможность для заключения мира, мы должны ею воспользоваться, – заявил Бендер.
– Я помню этот договор, – сказал я. – Сразу же после его заключения последовал сезон самых кровопролитных за два столетия столкновений между общинами. Не самое успешное из мирных соглашений.
– Виной этому явилось вовсе не соглашение, – слегка извиняющимся тоном ответил Бендер. – Какой-то одурманенный наркотиками мальчишка католик бросил гранату в шествие оранжистов, что испортило все дело.
– Да уж, чёрт бы побрал этих реальных живых людишек, загораживающих дорогу к вашим мирным идеалам, – съязвил я.
– Послушайте, я ведь уже сказал, что дипломатия очень нелёгкое дело, – возразил Бендер. – Но думаю, что в конечном счёте мы получим значительно больше пользы от работы с этим народом, чем от попытки его истребить. Это альтернатива, которую, по меньшей мере, необходимо принять к рассмотрению.
– Благодарю вас за семинар, Бендер, – сказала Виверос. – А теперь, если вы позволите мне взять слово, то я хотела бы указать вам на два пункта. Первый заключается в том, что пока ваша единственная обязанность – драться, и мне, и всем остальным насрать на то, что вы думаете или, по вашему мнению, знаете. Здесь не Северная Ирландия, и не Вашингтон, округ Колумбия, и даже не планета Земля. Когда вы подписывали контракт, то согласились на единственное предложение – стать солдатом, – и было бы хорошо, если бы вы об этом не забывали. Во-вторых, независимо от того, что и о чём вы думаете, рядовой, вы сейчас несёте ответственность не перед вселенной и не перед человечеством в целом, а передо мною, перед вашими товарищами по отделению, вашим взводом и ССК. Когда вам дадут приказ – будете его выполнять. Если выйдете за пределы ваших полномочий, то придётся держать ответ передо мною. Вам понятно?
Бендер смерил Виверос прямо-таки ледяным взглядом:
– Со словами «я только выполнял приказ» было сделано неизмеримо много зла. Надеюсь, что нам никогда не придётся оправдываться этой сакраментальной фразой.
Виверос прищурилась.
– Я уже сыта. – Она поднялась, взяв свой поднос. Бендер, выгнув брови, взглянул ей вслед.
– Я совершенно не хотел её оскорбить, – сказал он мне.
Я посмотрел Бендеру в глаза.
– Скажите, Бендер, а вам ничего не говорит фамилия Виверос?
Он слегка нахмурился:
– Не помню, чтобы мне приходилось её слышать.
– Поройтесь в памяти, – сказал я. – Нам с вами тогда было лет пять-шесть или что-то в этом роде.
В его глазах мелькнуло понимание.
– Был такой перуанский президент по имени Виверос. Если я не ошибаюсь, он был убит.
– Совершенно верно. Педро Виверос, – подтвердил я. – И не только он – во время военного переворота убили его жену, брата, жену его брата и вообще почти всех родственников. Уцелела только одна из дочерей Педро. Нянька сбросила её в прачечную по жёлобу для грязного белья, когда солдаты переворачивали президентский дворец, разыскивая родных президента. Кстати, няньку жестоко изнасиловали, а потом перерезали ей горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48