Мастера-щитоделы пришли в ярость, и скитальцам опять пришлось уносить ноги.
Не лучший прием ожидал их и в третьем городе, где они занялись было сапожным ремеслом. Манавидан ловко и быстро кроил башмаки, а Придери не менее ловко шил их. Местные сапожники, естественно, невзлюбили гостей, и тем не оставалось ничего иного, как возвратиться в свой неласковый Дифед и заняться охотой.
Однажды охотничьи собаки Манавидана и Придери вспугнули белого дикого вепря. Охотники погнались за странным зверем, и тот вскоре привел их в глухое место к загадочному замку, которого, как хорошо знали охотники, еще вчера здесь не было. Вепрь поспешно вбежал в замок; собаки последовали за ним. Манавидан и Придери некоторое время ждали, что те вернутся, но напрасно. Тогда Придери заявил, что он отправится в замок и разузнает, что же стряслось с собаками. Манавидан попытался было отговорить его, убеждая друга, что этот замок магическими чарами возвели те же самые незримые враги, которые превратили в пустыню их добрый Дифед. Однако Придери все же решил идти в замок. Войдя в странный замок, он не обнаружил ни вепря, ни собак и вообще никаких следов человека. В нем не было ничего, кроме родника, бившего посреди внутреннего двора, а возле родника стояла красивая золотая чаша, прикованная толстой цепью к массивной мраморной плите.
Придери настолько понравилась эта чаша, что он протянул руки и хотел было взять ее. Но его руки тотчас прилипли к ней, так что он не мог двинуться с места.
Манавидан ждал его до позднего вечера, а затем возвратился во дворец и рассказал Рианнон о случившемся. Она, будучи более решительной, чем ее супруг, принялась упрекать его за трусость и тотчас поспешила в волшебный замок. Вбежав в него, она увидела во дворе бедного Придери, руки которого по-прежнему были приклеены к чаше, а ноги — к мраморной плите. Рианнон попыталась было освободить его, но сама прилипла к нему и тоже стала узницей замка. И тут раздался оглушительный удар грома, с небес опустился волшебный туман, и замок вместе со своими пленниками исчез.
Теперь Манавидан и Кигфа, жена Придери, остались одни. Манавидан успокоил бедную женщину и обещал защитить ее. В довершение всех бед их собаки пропали в замке, так что они не могли более охотиться. Им пришлось возвращаться в Ллогир, чтобы Манавидан вновь попробовал там заработать на жизнь своим старым ремеслом — ремеслом сапожника. Но тамошние сапожники опять сговорились убить чужеземцев, и те были вынуждены вернуться в свой Дифед.
Однако на этот раз Манавидан успел захватить с собой в Арбет мешок зерна и, засеяв им три надела земли, получил богатые всходы.
Когда настало время убирать урожай, Манавидан отправился на первое поле и увидел, что колосья созрели. «Сейчас уже поздно, и я уберу урожай завтра», — решил он; но когда наутро он вернулся на поле, то увидел на нем лишь солому. На всем наделе не нашлось ни единого колоска.
Он поспешил на второе поле; и на нем зерно тоже созрело. Когда же на следующий день Манавидан пришел собирать урожай, оказалось, что все колосья, как и на первом поле, исчезли. И тогда он догадался, что зерно у него крадет та же самая колдовская сила, которая так ужасно опустошила Дифед и похитила Рианнон и Придери.
Зерно созрело и на третьем поле, и на этот раз Манавидан решил выследить коварного похитителя. Вечером он захватил с собой оружие и уселся в засаду. В полночь он услышал странный шум и, выглянув из засады, увидел целые полчища мышей. Каждая мышка срезала колосок и спешила наутек. Манавидан бросился в погоню за ними, но ему удалось схватить одну-единственную мышку, оказавшуюся менее проворной, чем остальные. Он посадил ее в рукавицу, принес домой и показал Кигфе.
— Завтра утром я ее повешу, — проговорил он.
— Подумай как следует: ведь вешать мышей — ниже твоего достоинства, — возразила та.
— И все-таки я ее повешу, — отвечал Манавидан. На следующее утро он отправился на волшебный холм и воткнул в землю двое вил, чтобы устроить виселицу. Едва он покончил с этим, как к нему приблизился странный человек в одеянии бедного ученого и почтительно приветствовал его.
— Что это ты делаешь, достопочтенный господин? — спросил он.
— Да вот, собираюсь повесить вора, — отозвался Манавидан.
— И что же это за вор? Я вижу в руках у тебя всего лишь жалкого зверька, мышку. Но ведь человеку твоего ранга не подобает прикасаться к столь низменным тварям. Отпусти ее.
— Я поймал ее в тот миг, когда она грабила мое поле, — возразил Манавидан. — И кто бы она ни была, она должна умереть смертью вора. — Никогда не думал, что мне доведется увидеть столь почтенного мужа, занимающегося подобными делами, — вздохнул ученый. — Я дам тебе целый фунт [92], только отпусти ее.
— Я же сказал, — стоял на своем Манавидан, — что не желаю ни отпускать, ни продавать ее.
— Как тебе будет угодно, достопочтенный господин. Это не мое дело, — пошел на попятный ученый. Затем он молча удалился прочь.
Манавидан тем временем положил на вилы перекладину. Едва он покончил с этим, как откуда ни возьмись появился другой незнакомец, на этот раз — священник верхом на коне. Он тоже спросил Манавидана, чем это он занят, и услышал тот же ответ.
— Господин мой, — произнес священник, — столь низкая тварь не стоит никаких денег, но, чтобы ты больше не унижал свое достоинство, притрагиваясь к ней, я готов дать тебе за нее целых три фунта. Подумай, это большие деньги.
— Я не возьму за нее никаких денег, — возразил Манавидан. — Я решил повесить ее — и повешу.
— Что ж, воля твоя — вешай, — вздохнул священник и ускакал прочь.
Манавидан накинул мышке на шейку петлю и собрался было затянуть веревку, как вдруг перед ним предстал епископ в сопровождении свиты.
— Благослови, святейший владыка, — проговорил изумленный Манавидан.
— Всевышний да благословит тебя, сын мой, — отвечал епископ. — Что это ты делаешь?
— Да вот, вора вешаю, — отозвался Манавидан. — Эта мышь коварно обокрала меня.
— Так мне довелось присутствовать на ее казни, я готов дать за нее выкуп, — заявил епископ. — Вот тебе семь фунтов. Возьми их и отпусти мышку.
— Нет, не отпущу, — возразил Манавидан.
— Хорошо, я выплачу тебе целых двадцать четыре фунта наличными, только отпусти ее.
— Не отпущу ни за какие деньги, — стоял на своем упрямый лорд.
— Ну, раз ты не хочешь отпустить ее за деньги, — заметил епископ, — я отдам тебе за нее всех моих коней со всей поклажей в придачу.
— Не хочу, — отозвался Манавидан.
— Тогда назови свою цену, — вздохнул почтенный прелат.
— На это я согласен, — удовлетворенно отвечал Манавидан. — Моя цена такова: Рианнон и Придери должны получить свободу.
— Они получат ее, — поспешно согласился епископ.
— Но это еще не все; за них одних я не отпущу проклятую мышь, — заявил Манавидан.
— Чего еще ты просишь? — спросил епископ.
— Чтобы с моего Дифеда были сняты колдовские чары, — проговорил несговорчивый лорд.
— Они будут сняты, — пообещал епископ. — А теперь отпусти мышь.
— И не подумаю, — отвечал Манавидан, — пока не узнаю, кто она на самом деле.
— Это моя жена, — признался епископ. — А меня самого зовут Ллвид, сын Килкоэда; это я напустил волшебные чары на твой Дифед, на Рианнон и Придери, чтобы отомстить за Гвавла фаб Клуда, который в игре «барсук в мешке» проиграл самому Пвиллу, владыке Аннвна. Это мои слуги под видом мышей приходили по ночам на твои поля и уносили зерно. Но поскольку моя жена оказалась твоей пленницей, я тотчас отпущу Рианнон и Придери и сниму все чары с Дифеда, как только ты отпустишь ее.
— Я не отпущу ее до тех пор, — возразил Манавидан, — пока ты не поклянешься, что опять не напустишь колдовские чары на Дифед.
— Клянусь, что никогда этого не сделаю, — заяви.! Ллвид. — Ну а теперь отпусти ее.
— Я не отпущу ее до тех пор, — продолжал упорствовать владелец Дифеда, — пока ты не поклянешься никогда не мстить мне.
— Ты поступил мудро, потребовав этой клятвы, — со вздохом отозвался Ллвид. — Если бы ты этого не сделал, на твою голову обрушилось бы немало бед. Что ж, клянусь. Отпусти же теперь мою жену.
— И не подумаю, — стоял на своем Манавидан, — пока не увижу собственными глазами Рианнон и Придери. Не успел он договорить эти слова, как увидел, что Рианнон и Придери приближаются к нему, радостно приветствуя его. — Как видишь, они свободны, — пробурчал епископ.
— Вижу и радуюсь, — отозвался Манавидан. Затем он отпустил мышку, и Ллвид, прикоснувшись к ней своей волшебной палочкой, превратил ее в «молодую женщину, самую прекрасную, которую только можно себе вообразить».
Оглядевшись вокруг, Манавидан обнаружил, что его Дифед опять стал таким, как и прежде, — цветущим и ухоженным краем. На этот раз силы света одержали победу. Мало-помалу они все увеличивали и увеличивали свои владения в царстве тьмы, и в следующий раз мы встречаем уцелевших потомков Ллира и Пвилла уже в качестве вассалов Артура.
Глава 22. ПОБЕДЫ СИЛ СВЕТА НАД ТЬМОЙ
Однако силы света далеко не всегда одерживали столь блистательные победы над исчадиями тьмы. Даже сам Гвидион фаб Дон был вынужден заплатить изрядную дань неудаче. Напав на Кэр Сиди — одно из многочисленных метонимических титулов Потустороннего мира, — он был захвачен в плен Пвиллом и Придери и надолго попал в темницу (см. описание ограбления Аннвна, приведенное в главе 23, «Явление Артура в мифологии»). Страдания, перенесенные им в темнице, сделали его великим бардом. В этом веровании нашла свое отражение излюбленная мысль древних кельтов (сохранившаяся, кстати сказать, в популярных преданиях) о том, что тот, кто проведет хотя бы одну ночь либо в кресле гиганта Идриса [93] (вершина Кадайр Идрис в Гвинедде) либо под населенным духами и призраками Черным Камнем в Ардду на Лланберисской стороне Сноудона, наутро станет одержимым или просто потеряет рассудок. Как именно Гвидиону удалось вырваться из темницы, предание не говорит, однако этот эпизод явно не убавил его ненависти к исконным врагам его рода — силам тьмы.
С помощью своего брата Амаэтона, бога земледелия, и своего собственного сына, Ллеу, он одержал победу в битве при Годеу, что означает «Деревья». Этот подвиг занимает весьма любопытное место в кельтской мифологии. Сражение это известно также под названием битвы при Ахрене или Охрене, что опять-таки представляет собой одно из названий Аида, значение которого неизвестно. Оно встречается в одной широко известной валлийской поэме, повествующей об «Ограблении Аннвна» самим легендарным Артуром. Королем Ахрена тогда был Аравн, и ему активно помогал Бран, который, надо полагать, тогда еще не успел совершить свое роковое плавание в Ирландию. Война велась ради того, чтобы закрепить за людьми право на три божьи твари — собаку, оленя и чибиса. Дело в том, что все эти животные по той или иной причине считались посвященными богам подземного царства.
На этот раз Гвидион вступил в бой не в одиночестве, как во время своей первой неудачной попытки вторгнуться в Аид. Кроме брата и сына, в его распоряжении теперь всегда было огромное войско. Дело в том, что особые магические чары, коими овладел Гвидион, позволяли ему обойтись без постоянной армии. В нужный момент он мог, так сказать, материализовать с помощью своих чар целые отряды воинов, а когда надобность в них отпадала, — вернуть в небытие. Само название битвы показывает, что именно так он и поступил на этот раз. Бард Талиесин воспевает это сражение в таких строках:
Я тоже был при Годеу и зрел Гвидиона и Ллеу:
они превращали в воинов деревья, осоку, кусты.
В поэме, посвященной этой битве, бард во всех подробностях описывает ход сражения. Деревья и травы, по его словам, так и рвались в бой. Кусты ольхи успели первыми, ивы и рябины немного отстали, а береза, хотя и была храбрым воином, замешкалась, слишком долго собираясь в битву. Вяз стойко держался в самой гуще битвы, не отступая ни на шаг. Когда же в бой двинулся могучий дуб, расшвыривая врагов, то от его поступи задрожали небеса и земля. Отважные боярышник и падуб стойко держали оборону, разя врагов своими шипами. Верески теснили противника с обоих флангов, а ракитник наступал по всему фронту. А вот папоротник был повержен, и дрок тоже не устоял. Стройная сосна, раскидистая груша, сумрачный ясень, тенистый орешник, развеситый бук, стойкий тополь, скудная плодами слива, ищущие укромного уголка бирючина и жимолость, дикий чужеземец золотой дождь, «боб, собирающий в своей тени целое войско призраков», розовый куст, малина, плющ, вишня и мушмула — все стояли на своих местах.
Не менее странные бойцы были и в рядах воинов Аида. Так, в поэме говорится о некоем стоглавом чудовище, под языком которого помещался немалый отряд воинов, а другой такой же отряд восседал у него на затылке. Рядом с ним скакала отвратительная черная жаба с доброй сотней челюстей и извивалась крестовая змея, переливавшаяся всеми цветами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Не лучший прием ожидал их и в третьем городе, где они занялись было сапожным ремеслом. Манавидан ловко и быстро кроил башмаки, а Придери не менее ловко шил их. Местные сапожники, естественно, невзлюбили гостей, и тем не оставалось ничего иного, как возвратиться в свой неласковый Дифед и заняться охотой.
Однажды охотничьи собаки Манавидана и Придери вспугнули белого дикого вепря. Охотники погнались за странным зверем, и тот вскоре привел их в глухое место к загадочному замку, которого, как хорошо знали охотники, еще вчера здесь не было. Вепрь поспешно вбежал в замок; собаки последовали за ним. Манавидан и Придери некоторое время ждали, что те вернутся, но напрасно. Тогда Придери заявил, что он отправится в замок и разузнает, что же стряслось с собаками. Манавидан попытался было отговорить его, убеждая друга, что этот замок магическими чарами возвели те же самые незримые враги, которые превратили в пустыню их добрый Дифед. Однако Придери все же решил идти в замок. Войдя в странный замок, он не обнаружил ни вепря, ни собак и вообще никаких следов человека. В нем не было ничего, кроме родника, бившего посреди внутреннего двора, а возле родника стояла красивая золотая чаша, прикованная толстой цепью к массивной мраморной плите.
Придери настолько понравилась эта чаша, что он протянул руки и хотел было взять ее. Но его руки тотчас прилипли к ней, так что он не мог двинуться с места.
Манавидан ждал его до позднего вечера, а затем возвратился во дворец и рассказал Рианнон о случившемся. Она, будучи более решительной, чем ее супруг, принялась упрекать его за трусость и тотчас поспешила в волшебный замок. Вбежав в него, она увидела во дворе бедного Придери, руки которого по-прежнему были приклеены к чаше, а ноги — к мраморной плите. Рианнон попыталась было освободить его, но сама прилипла к нему и тоже стала узницей замка. И тут раздался оглушительный удар грома, с небес опустился волшебный туман, и замок вместе со своими пленниками исчез.
Теперь Манавидан и Кигфа, жена Придери, остались одни. Манавидан успокоил бедную женщину и обещал защитить ее. В довершение всех бед их собаки пропали в замке, так что они не могли более охотиться. Им пришлось возвращаться в Ллогир, чтобы Манавидан вновь попробовал там заработать на жизнь своим старым ремеслом — ремеслом сапожника. Но тамошние сапожники опять сговорились убить чужеземцев, и те были вынуждены вернуться в свой Дифед.
Однако на этот раз Манавидан успел захватить с собой в Арбет мешок зерна и, засеяв им три надела земли, получил богатые всходы.
Когда настало время убирать урожай, Манавидан отправился на первое поле и увидел, что колосья созрели. «Сейчас уже поздно, и я уберу урожай завтра», — решил он; но когда наутро он вернулся на поле, то увидел на нем лишь солому. На всем наделе не нашлось ни единого колоска.
Он поспешил на второе поле; и на нем зерно тоже созрело. Когда же на следующий день Манавидан пришел собирать урожай, оказалось, что все колосья, как и на первом поле, исчезли. И тогда он догадался, что зерно у него крадет та же самая колдовская сила, которая так ужасно опустошила Дифед и похитила Рианнон и Придери.
Зерно созрело и на третьем поле, и на этот раз Манавидан решил выследить коварного похитителя. Вечером он захватил с собой оружие и уселся в засаду. В полночь он услышал странный шум и, выглянув из засады, увидел целые полчища мышей. Каждая мышка срезала колосок и спешила наутек. Манавидан бросился в погоню за ними, но ему удалось схватить одну-единственную мышку, оказавшуюся менее проворной, чем остальные. Он посадил ее в рукавицу, принес домой и показал Кигфе.
— Завтра утром я ее повешу, — проговорил он.
— Подумай как следует: ведь вешать мышей — ниже твоего достоинства, — возразила та.
— И все-таки я ее повешу, — отвечал Манавидан. На следующее утро он отправился на волшебный холм и воткнул в землю двое вил, чтобы устроить виселицу. Едва он покончил с этим, как к нему приблизился странный человек в одеянии бедного ученого и почтительно приветствовал его.
— Что это ты делаешь, достопочтенный господин? — спросил он.
— Да вот, собираюсь повесить вора, — отозвался Манавидан.
— И что же это за вор? Я вижу в руках у тебя всего лишь жалкого зверька, мышку. Но ведь человеку твоего ранга не подобает прикасаться к столь низменным тварям. Отпусти ее.
— Я поймал ее в тот миг, когда она грабила мое поле, — возразил Манавидан. — И кто бы она ни была, она должна умереть смертью вора. — Никогда не думал, что мне доведется увидеть столь почтенного мужа, занимающегося подобными делами, — вздохнул ученый. — Я дам тебе целый фунт [92], только отпусти ее.
— Я же сказал, — стоял на своем Манавидан, — что не желаю ни отпускать, ни продавать ее.
— Как тебе будет угодно, достопочтенный господин. Это не мое дело, — пошел на попятный ученый. Затем он молча удалился прочь.
Манавидан тем временем положил на вилы перекладину. Едва он покончил с этим, как откуда ни возьмись появился другой незнакомец, на этот раз — священник верхом на коне. Он тоже спросил Манавидана, чем это он занят, и услышал тот же ответ.
— Господин мой, — произнес священник, — столь низкая тварь не стоит никаких денег, но, чтобы ты больше не унижал свое достоинство, притрагиваясь к ней, я готов дать тебе за нее целых три фунта. Подумай, это большие деньги.
— Я не возьму за нее никаких денег, — возразил Манавидан. — Я решил повесить ее — и повешу.
— Что ж, воля твоя — вешай, — вздохнул священник и ускакал прочь.
Манавидан накинул мышке на шейку петлю и собрался было затянуть веревку, как вдруг перед ним предстал епископ в сопровождении свиты.
— Благослови, святейший владыка, — проговорил изумленный Манавидан.
— Всевышний да благословит тебя, сын мой, — отвечал епископ. — Что это ты делаешь?
— Да вот, вора вешаю, — отозвался Манавидан. — Эта мышь коварно обокрала меня.
— Так мне довелось присутствовать на ее казни, я готов дать за нее выкуп, — заявил епископ. — Вот тебе семь фунтов. Возьми их и отпусти мышку.
— Нет, не отпущу, — возразил Манавидан.
— Хорошо, я выплачу тебе целых двадцать четыре фунта наличными, только отпусти ее.
— Не отпущу ни за какие деньги, — стоял на своем упрямый лорд.
— Ну, раз ты не хочешь отпустить ее за деньги, — заметил епископ, — я отдам тебе за нее всех моих коней со всей поклажей в придачу.
— Не хочу, — отозвался Манавидан.
— Тогда назови свою цену, — вздохнул почтенный прелат.
— На это я согласен, — удовлетворенно отвечал Манавидан. — Моя цена такова: Рианнон и Придери должны получить свободу.
— Они получат ее, — поспешно согласился епископ.
— Но это еще не все; за них одних я не отпущу проклятую мышь, — заявил Манавидан.
— Чего еще ты просишь? — спросил епископ.
— Чтобы с моего Дифеда были сняты колдовские чары, — проговорил несговорчивый лорд.
— Они будут сняты, — пообещал епископ. — А теперь отпусти мышь.
— И не подумаю, — отвечал Манавидан, — пока не узнаю, кто она на самом деле.
— Это моя жена, — признался епископ. — А меня самого зовут Ллвид, сын Килкоэда; это я напустил волшебные чары на твой Дифед, на Рианнон и Придери, чтобы отомстить за Гвавла фаб Клуда, который в игре «барсук в мешке» проиграл самому Пвиллу, владыке Аннвна. Это мои слуги под видом мышей приходили по ночам на твои поля и уносили зерно. Но поскольку моя жена оказалась твоей пленницей, я тотчас отпущу Рианнон и Придери и сниму все чары с Дифеда, как только ты отпустишь ее.
— Я не отпущу ее до тех пор, — возразил Манавидан, — пока ты не поклянешься, что опять не напустишь колдовские чары на Дифед.
— Клянусь, что никогда этого не сделаю, — заяви.! Ллвид. — Ну а теперь отпусти ее.
— Я не отпущу ее до тех пор, — продолжал упорствовать владелец Дифеда, — пока ты не поклянешься никогда не мстить мне.
— Ты поступил мудро, потребовав этой клятвы, — со вздохом отозвался Ллвид. — Если бы ты этого не сделал, на твою голову обрушилось бы немало бед. Что ж, клянусь. Отпусти же теперь мою жену.
— И не подумаю, — стоял на своем Манавидан, — пока не увижу собственными глазами Рианнон и Придери. Не успел он договорить эти слова, как увидел, что Рианнон и Придери приближаются к нему, радостно приветствуя его. — Как видишь, они свободны, — пробурчал епископ.
— Вижу и радуюсь, — отозвался Манавидан. Затем он отпустил мышку, и Ллвид, прикоснувшись к ней своей волшебной палочкой, превратил ее в «молодую женщину, самую прекрасную, которую только можно себе вообразить».
Оглядевшись вокруг, Манавидан обнаружил, что его Дифед опять стал таким, как и прежде, — цветущим и ухоженным краем. На этот раз силы света одержали победу. Мало-помалу они все увеличивали и увеличивали свои владения в царстве тьмы, и в следующий раз мы встречаем уцелевших потомков Ллира и Пвилла уже в качестве вассалов Артура.
Глава 22. ПОБЕДЫ СИЛ СВЕТА НАД ТЬМОЙ
Однако силы света далеко не всегда одерживали столь блистательные победы над исчадиями тьмы. Даже сам Гвидион фаб Дон был вынужден заплатить изрядную дань неудаче. Напав на Кэр Сиди — одно из многочисленных метонимических титулов Потустороннего мира, — он был захвачен в плен Пвиллом и Придери и надолго попал в темницу (см. описание ограбления Аннвна, приведенное в главе 23, «Явление Артура в мифологии»). Страдания, перенесенные им в темнице, сделали его великим бардом. В этом веровании нашла свое отражение излюбленная мысль древних кельтов (сохранившаяся, кстати сказать, в популярных преданиях) о том, что тот, кто проведет хотя бы одну ночь либо в кресле гиганта Идриса [93] (вершина Кадайр Идрис в Гвинедде) либо под населенным духами и призраками Черным Камнем в Ардду на Лланберисской стороне Сноудона, наутро станет одержимым или просто потеряет рассудок. Как именно Гвидиону удалось вырваться из темницы, предание не говорит, однако этот эпизод явно не убавил его ненависти к исконным врагам его рода — силам тьмы.
С помощью своего брата Амаэтона, бога земледелия, и своего собственного сына, Ллеу, он одержал победу в битве при Годеу, что означает «Деревья». Этот подвиг занимает весьма любопытное место в кельтской мифологии. Сражение это известно также под названием битвы при Ахрене или Охрене, что опять-таки представляет собой одно из названий Аида, значение которого неизвестно. Оно встречается в одной широко известной валлийской поэме, повествующей об «Ограблении Аннвна» самим легендарным Артуром. Королем Ахрена тогда был Аравн, и ему активно помогал Бран, который, надо полагать, тогда еще не успел совершить свое роковое плавание в Ирландию. Война велась ради того, чтобы закрепить за людьми право на три божьи твари — собаку, оленя и чибиса. Дело в том, что все эти животные по той или иной причине считались посвященными богам подземного царства.
На этот раз Гвидион вступил в бой не в одиночестве, как во время своей первой неудачной попытки вторгнуться в Аид. Кроме брата и сына, в его распоряжении теперь всегда было огромное войско. Дело в том, что особые магические чары, коими овладел Гвидион, позволяли ему обойтись без постоянной армии. В нужный момент он мог, так сказать, материализовать с помощью своих чар целые отряды воинов, а когда надобность в них отпадала, — вернуть в небытие. Само название битвы показывает, что именно так он и поступил на этот раз. Бард Талиесин воспевает это сражение в таких строках:
Я тоже был при Годеу и зрел Гвидиона и Ллеу:
они превращали в воинов деревья, осоку, кусты.
В поэме, посвященной этой битве, бард во всех подробностях описывает ход сражения. Деревья и травы, по его словам, так и рвались в бой. Кусты ольхи успели первыми, ивы и рябины немного отстали, а береза, хотя и была храбрым воином, замешкалась, слишком долго собираясь в битву. Вяз стойко держался в самой гуще битвы, не отступая ни на шаг. Когда же в бой двинулся могучий дуб, расшвыривая врагов, то от его поступи задрожали небеса и земля. Отважные боярышник и падуб стойко держали оборону, разя врагов своими шипами. Верески теснили противника с обоих флангов, а ракитник наступал по всему фронту. А вот папоротник был повержен, и дрок тоже не устоял. Стройная сосна, раскидистая груша, сумрачный ясень, тенистый орешник, развеситый бук, стойкий тополь, скудная плодами слива, ищущие укромного уголка бирючина и жимолость, дикий чужеземец золотой дождь, «боб, собирающий в своей тени целое войско призраков», розовый куст, малина, плющ, вишня и мушмула — все стояли на своих местах.
Не менее странные бойцы были и в рядах воинов Аида. Так, в поэме говорится о некоем стоглавом чудовище, под языком которого помещался немалый отряд воинов, а другой такой же отряд восседал у него на затылке. Рядом с ним скакала отвратительная черная жаба с доброй сотней челюстей и извивалась крестовая змея, переливавшаяся всеми цветами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81