Не сумели мы и внести смятение в ряды «вольников» и помочь штурмующим Блямбу отрядам. Что делать дальше? Отстреливаться и через несколько минут полечь всем до единого? Сдаться на милость победителя? Ни то ни другое меня не устраивало.
Кирилл Корин подобрался ко мне, каким-то чудом уцелев под беглым огнем нескольких вражеских стрелков. На его левом рукаве расплывалось свежее красное пятно, а из-под шапки седых волос стекала густая темно-малиновая струйка. Пуля прошла по касательной, срезав ему кусочек скальпа.
Я быстро наложил Корину повязки. Обессиленно распластавшись на паркете под прикрытием груды касок, он очухивался. Грудь ходила ходуном, гимнастерка была насквозь пропитана потом.
Огонь ненадолго стих. Наверное, противник собирался с силами, чтобы перейти в контратаку и покончить с нами. Есть время помолиться, поцеловать фотографию родных, пересчитать оставшиеся патроны, продышаться как следует и прочитать самозаговор, возвращая себе достойное и-чу спокойствие, – словом, приготовиться встретить смерть с честью.
Но вместо того чтобы заняться этими важными делами, я лежал и думал: «Слишком много славных и-чу встали под знамена „вольников“. Почему они с такой легкостью преступили наши святые заповеди? Быть может, они знают нечто, о чем мы и не догадываемся? Тогда Почему Воевода не посвятил меня в этот секрет, не попытался перетянуть на свою сторону? Или причина всему – грандиозный заговор некой третьей силы? Нас искусно стравили, и мы, убивая друг друга, свято верим в собственную правоту».
– Тебе надо вырваться отсюда. Мы прикроем, – проговорил Кирилл Корин. – Ты нужен Гильдии. Здесь – бесполезная смерть. Там – долгая борьба.
– А ты?
– Мне не уйти. Остальным тоже. Если уж подыхать, так с пользой. В одиночку у тебя есть шанс. Главное – вырваться из зала. Снимешь повязку и затеряешься среди защитников. Вдруг повезет?
– Никуда я не пойду.
– Пойдешь как миленький. – Корин вытащил из кармана «бульдог».
– Стреляй.
Но он и не думал наводить на меня револьвер, а приставил дуло к собственному виску. И сказал вкрадчиво:
– Ты веришь моему честному слову?
– Не вздумай!
– Клянусь: если ты не пойдешь…
– Черт с тобой! – сдался я.
Он вымазал мне лицо собственной кровью, сочащейся сквозь повязку на руке.
– Так будет труднее узнать.
Он свистнул особенным образом – трижды коротко и один раз длинно. Наши открыли бешеный огонь. Корин тоже стрелял из снайперской винтовки – по одному ему ведомым целям. «Вольники» дружно отвечали. Пули решетили стены и разбитый остов планера, барабанили по скрывавшей нас с Кириллом груде касок. Пробитые каски подскакивали и, кувыркаясь, катились вниз.
А, я, сжимая в обеих руках по маузеру с полными обоймами, перебежками-перекатами – от одного укрытия к другому – ринулся к дверям зала. Стрелял редко – лишь когда кто-нибудь высовывался, чтобы выстрелить в меня, или бросался наперехват. Чаще в упор. И без промаха.
Заветная дверь все ближе. Еще один ринувшийся навстречу перцовец – выстрел. Тень слева, взмах меча – выстрел… Лезвие проходит в вершке от шеи. Вижу движение за грудой ящиков у самого выхода. Выстрел, выстрел, выстрел… Бью с обеих рук, пытаясь достать изготовившегося к стрельбе пулеметчика. Мимо! Выстрел, выстрел, выстрел… Пулеметный ствол дергается вверх, и очередь уходит в потолок. Прыгаю через баррикаду и кубарем выкатываюсь в коридор. А в зале все так же гремят выстрелы.
Поблизости ни души, а на повороте коридора двое «вольников» установили станкач и залегли. Того гляди, сыпанут пулями – от стены к стене.
– Чего ждете?! – со злостью кричу я. – Где подмога?! – И сломя голову несусь в сторону парадной лестницы, жду очереди в спину. Пулемет молчит.
Итак, я остался один. Сорвав с рукава повязку и вырвавшись из зала, я стал неотличим от «вольников»: форма та же самая, лицо перемазано кровью. Я несся по длинному и широкому коридору штаб-квартиры и, словно оглохнув от разрыва гранаты, во всю глотку орал бегущим навстречу бойцам:
– Где Шульгин?!
Чаще всего «вольники» бросали мне:
– Не знаю! – и устремлялись дальше.
Иногда мне отвечали, мол, видели его там-то и там-то. Я менял направление, переспрашивая на бегу у встречных. И вскоре выяснял, что Назар Шульгин совсем в другом месте. Я бежал туда.
Раза два меня узнали – но, видно, не поверили своим глазам, а в кутерьме некогда было разбираться. Я же делал вид, будто впервые вижу этих и-чу.
Я мчался по коридорам, птицей взлетал и вприпрыжку сбегал по лестницам, пригибаясь одолевал простреливаемые с улицы залы. Огромное здание Блямбы представляло собой восьмерку, выписанную вокруг двух внутренних дворов-колодцев. И я успел вычертить две такие восьмерки по ходу своих безрезультатных поисков. Воевода был неуловим.
Дважды рядом со мной падали подстреленные «вольники». Взрыв выпущенного из бомбомета снаряда разметал паркетины и доски в трех шагах впереди меня, и тяжело нагруженный цинками боец с криком провалился меж перекрытий.
А потом перцовский Воевода Андрей Хржанский увидел меня на одной из лестниц – пролетом выше, – замер на мгновение и тотчас закричал, перекрыв треск пулеметных очередей:
– Это Пришвин! Держи его!
Кто-то озирался, не понимая, о ком идет речь. Кто-то вскинул винтовку и начал стрелять в мелькнувшую на другом этаже фигуру, приняв ее за этого самого Пришвина. Кто-то кинулся мне навстречу, на ходу расстегивая кобуру.
Я взмахнул мечом. Со свистом лезвие прорезало воздух, отрубив моему противнику кисть руки вместе с нацеленным на меня револьвером. Многие нынешние бойцы недооценивают холодное оружие. Сегодня мне еще неоднократно предстояло в этом убедиться.
«Вольник», держась за культю, валился на ступени. «Отвоевался, парень, – мелькнула мысль где-то на третьем уровне сознания. – Повезло…» И спустя мгновение я кубарем катился вниз по ступеням, а позади автоматная очередь выбивала дробь на розовом мраморе.
Отчаянно размахнувшись, я бросил финку. Стоящий на лестничной площадке стрелок вставлял в автомат новый рожок и прозевал мое движение. Финка воткнулась ему в кадык. Он взмахнул руками, выронил «петров» на ступени, повалился назад, обрушив огромную фарфоровую вазу династии Тан.
Я пружинно вскочил на ноги и ринулся вверх по лестнице. К «петрову» уже тянулась рука молодого парня в офицерской форме, но без ремней и погон, который по-мальчишески съехал по перилам. Он должен был первым схватить автомат. И все-таки первым был я. «Вольник» пока не умел ускоряться.
Мы замерли, уставившись друг на друга. Но я-то был с «петровым», а парнишка – без ничего.
Он был высокий, стройный, белобрысый, веснушчатый, с высоким лбом и ошеломленным взглядом серых глаз. Мне было жаль его убивать, но и позволить уйти я не мог. Когда он понял, сейчас я выстрелю, румянец схлынул со щек, сменившись зеленоватой бледностью. Я подпрыгнул и, резко взмахнув в воздухе ногой, кончиком сапога коснулся точки на его лице, известной всем обученным и-чу. Парень придет в себя через пару часов.
Здесь слишком много сопляков, которые не знают моих приемов. А ведь они тоже называют себя Истребителями Чудовищ. Значит, я схлестнулся с ускоренным выпуском и-чу – штамповкой военного времени. Что-то вроде трехмесячных курсов прапорщиков времен Мировой войны.
Выходит, очень спешил Воевода, решил взять не умением, а числом. Дохлый номер…
Я начал стрелять в коридоре третьего этажа. Бил одиночными – берег патроны. В ответ мне палили челрвек пять или шесть, стремительно (как им казалось) высовывая из дверей головы и руки с револьверами и автоматами. Я целил в кисть или запястье – не в лоб же стрелять этим мальчишкам. И скоро в коридоре скрипело зубами, стонало от боли и обиды целое отделение одноруких юнцов. Где же их командиры? Где Шульгин, черт его дери?!
Пройдя отрезок коридора, как нож – теплое масло, я оказался в просторном холле. Позади скрипели и хлопали на ветру раскрытые двери, корчились на полу раненые. А здесь были пальмы в кадках по углам, высоченные стрельчатые окна, зеркально натертый дубовый паркет. Как будто и нет никакой войны. Недоставало только вальсирующих пар в бальных нарядах или увешанных орденами чинов, занятых изобильным фуршетом.
Командиры возникли передо мной мгновенно – я едва уловил молниеносное движение по коридору. И вот они совсем рядом. Это был совсем другой уровень, это был класс. К тому же их оказалось двое. Боюсь, не потяну…
– Зачем пожаловал? – осведомился первый, скинув с плеч парадный китель с аксельбантами. – Смерти ищешь?
Это был Тимур Гаров. Горбоносый, смуглый, с огромными черными глазами навыкате – похожий на легендарного горского князя Аджибея. Один из лучших фехтовальщиков Гильдии, блестящий специалист по ядам и противоядиям. И вот он здесь – среди «вольников», а значит, мой смертельный враг.
– Чего вы ждали? – вопросом на вопрос ответил я. – Детей не жалко?
– Опоздали малость, – буркнул второй, Игнат Мостовой, еще один и-чу из старой команды моего отца. Он тоже остался в одной рубахе – приготовился к схватке. – Зато ты очень спешил…
Фигура Геркулеса. Медвежьей силы и скорости человек – чемпион губернии по рукопашному бою и вольной борьбе. Прямой, честный до неправдоподобия, а главное, наидобрейший. Много лет он вел начальные классы в каменской школе и-чу, и всякий раз ученики с первого дня буквально влюблялись в него. Как он оказался в этой компании – ума не приложу.
«Дело нечисто, – обожгло меня до самого нутра. – Нечисто дело! Кос-мо-се!!! Как остановить?! Как, пока не поздно?!» И тут я совершил поступок, не отрывая глаз от блистающих в свете люстр обнаженных клинков, я швырнул на пол свой обагренный кровью меч и сказал:
– Подождите, ребята. Вникните в мои слова. Нас предали.
Я использовал специальную интонацию, которой Истребителей Чудовищ обучают в Академии. Они обязаны были меня выслушать.
Меч еще долго звенел у меня под ногами. Мы трое молчали. Я закаменел в ожидании разящего удара. Лица у и-чу были сосредоточенные, они проверяли меня. Но я не врал, даже на золотник не хитрил, и это было легко обнаружить.
Гаров и Мостовой отмякли.
– Мы слушаем, – ответил за двоих Игнат. Оба кинули мечи обратно в ножны. – Что ты имеешь в виду?
Сердце мое забилось снова. Надо было спешить – ворвется сюда кто-нибудь и начнет стрелять-рубить, а уж потом мозговать ситуацию. И я заговорил, спеша и потому спотыкаясь:
– Назар не мог по своей воле… стравить и-чу. Я уверен. Кто бы ни победил в войне… Гильдия ослабнет десятикратно. Назар – не предатель. Назар – под контролем.
– Что ты несешь?! – поразился Мостовой. А Гаров, судя по выражению лица, все понял.
– Его сознанием завладели. – Я перестал спотыкаться. – Губернский Воевода – пост высокий, но не гарантирует безопасности. Пяток младших логиков, вместе войдя в транс, способны крепко его прижать. Я знаю такие случаи. Отец рассказывал…
Мостовой не верил, и я продолжал, хотя любая секунда могла оказаться для меня последней.
– Великий Логик фон Манштейн попал под контроль белого мага Циссимуса, которого наняло семейство речных певунов. Ему обещали философский камень, и Циссимус нарушил священную клятву. С помощью чар соблазнил жену Манштейна, и она, околдованная, выдала ему тайное имя мужа.
– Некогда болтать! – рявкнул Тимур Гаров. – Сами все выясним. Нужно объявить перемирие. А потом…
Он не договорил. Раздирая надвое мир, оглушительно хлопнул выстрел, и Тимур ничком повалился на зеркальный паркет.
– Не стрелять!!! – истошный крик вырвался из меня, ободрав горло. – Не стреля-ять!!!
Стрелок меня не слышал. Я хотел сунуться под назначенную Игнату Мостовому пулю. Не успел. Игнат покачнулся, приняв грудью порцию свинца, но удержался на ногах.
– Разбе… – Вторая пуля попала в лоб.
Он обрушился на паркет, казалось содрогнув всю залитую кровью Блямбу. Я увидел стрелка, показавшегося из-за угла стены, и цапнул свой лежащий на полу меч. Я взмахнул рукой сколь есть силы, швырнув меч в стрелка. Клинок полетел, вращаясь, как пропеллер.
Стрелок с лицом, закрытым черной, с прорезями для глаз шерстяной шапочкой, одетый в спецкостюм скрадывания, не ожидал моего броска и успел только вскинуть карабин, защищая грудную клетку. Клинок прошел ниже приклада и, вонзившись в живот, рассек позвоночник. Подкосились ноги, и стрелок без единого звука осел на пол.
Рядом никого не было. Вдалеке, в начале коридора, шла яростная рубка. Я еще не знал, что это ворвавшиеся в здание алтайцы расправляются с ротой курсантов и-чу.
Подскочив к убитому, я сорвал с него черную шапочку. Длинные русые волосы хлынули из-под нее как вода. Ох! Дрожащей рукой я убрал упавшие пряди с лица. И мне вдруг показалось, что я предчувствовал этот кошмар. Господи! Господи!..
На меня смотрела Сельма. Она была еще жива, но не могла шевельнуться. Такой красивой я ее никогда не видал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66