затем – доктор Уильям Холл, что некогда спас жизнь треклятому Ральфу Тренчу, главному виновнику всех ее бед; затем – мистер Айвз, владелец «Герба» (не он ли шарахался от нее как от чумы, подобно многим другим односельчанам), и, конечно же, эта его нахалка-дочь – «Ты только вообрази себе, Ларком, мерзавка утверждает, будто знает меня лучше, чем я сама себя знаю!» – и викарий Скаттергуд, бедный доверчивый олух, влюбленный в свои наивные, детские верования, и его вредина-жена – «Она, конечно, малютка весьма смазливая; хотела бы я видеть в своем зеркале ее черты; увы, муженек ее вмешался… что ж, очень скоро он об этом пожалеет». Есть и другие: две особы из Грей-Лоджа, обе – в родстве с домом Тренчей; и этот тип Хой, омерзительный великан с гулким голосом и с голодными псами; и, разумеется, сам гнусный отпрыск дома Тренчей, нынешний хозяин Далройда, вместе со своим приживалой-приятелем из города; и много еще кто. Все они в ближайшие дни нанесут визит в Проспект-Коттедж – и никому пощады не будет!
– Да, вот еще, Ларком, – продолжала миссис Доггер, многозначительно наклоняя голову, – помни: на этом моя месть не заканчивается. Завтра мы приготовим еще зеленого чая – и побольше, побольше! – а ты займешься его раздачей. Ты выльешь мой чай в общественные колодцы, а заодно и в те, что находятся в частных садах, по возможности, чтобы вся питьевая вода в деревне обогатилась этой смесью. Как только обитатели Шильстон-Апкота выпьют свою дозу снадобья, они почувствуют, как их необъяснимо влечет в Скайлингден, к древним руинам аббатства, где еще немало предстоит потрудиться и есть на что посмотреть.
А как только это все свершится, переедем на новое место и мы. Мы покинем Проспект-Коттедж и переселимся в Скайлингден, к моей дочери, которую я по-матерински бдительно опекала столько лет. Увы, мистер Эдгар, ее благоверный, нас несколько разочаровал… впрочем, польза от него тоже есть. После того, как он в пух и прах проигрался, бедняга вынужден был взять себе новое имя и подыскивать новое пристанище. Обремененный долгами и ссорами, наш джентльмен окончательно запутался; пришлось ему бежать от кредиторов. Вот так моя дочь и ее семья перебрались в Талботшир, прихватив с собою то, что осталось от ее небольшого наследства. Ежели мистер Джордж Эдгар не пожелает остаться с нами в Скайлингдене, где мы обустроимся заново, он получит свою чашку чая – и более беспокоить нас не станет. Помни и ты, Ларком, – предостерегла миссис Доггер, усаживаясь на кровати поудобнее, высокая и статная, нисколечко не похожая на прежнюю невзрачную толстушку, – не вздумай сбиться с пути послушания и услужливости, а не то отправишься в колодец заодно с остальными.
Парком кивнул; он, разумеется, не вполне понял, о каком колодце идет речь, но каким-то образом догадался, что туда ему совсем не хочется.
– А я, мэм? – вопросила кухарка, выпученными глазами глядя на свою новую, такую грозную хозяйку.
– Ты, Симпкинс, разумеется, поедешь с нами.
– Да, мэм, – отвечала миссис Симпкинс, не зная, радоваться ей или огорчаться.
– И у нас будут пироги с айвой и айвовое повидло. Ох, как же давно я не ела пирогов с айвой и повидла! А еще – печенье «мадлен», и листвянниковый пудинг, и бланманже, и грушевые пирожки, и силлабаб, и разваренный хлеб с сахаром и пряностями, и коньячные вафли, и прочие вкусности. Ты нам все это приготовишь, Симпкинс, как только мы обоснуемся в Скайлингдене.
– Да, мэм.
– А еще мы будем ходить по ежевику, – радостно продолжала миссис Доггер. – Будем варить варенье, делать сидр, печь овсяные лепешки и пироги с крольчатиной, по утрам пить сладкое молоко, разбавленное водой, а по вечерам – горячий флип*. Однако всех предупреждаю: никакую птицу мы есть не будем, в холодном ли виде или в горячем! Мы станем играть в ломбер, в кадриль, в добрый старый пикет; станем бренчать на пианино «Хоровод Селлинджера». Словом, Скайлингден – наш, что захотим, то с ним и сделаем; да и по окрестностям нагуляемся всласть, вот только на лодках кататься по Одинокому озеру – ни-ни!
– Скайлингден! – прошептал Ларком. Грудь его вздымалась от гордости (этого добра природа ему отпустила в избытке, так что ему то и дело требовалось выпустить малость, чтобы облегчить давление). В голове его под желтыми лохмами вращались бесчисленные колесики. Торжественно-серьезный взгляд достойного слуги обратился к створным окнам, и к усадьбе вдали, и к огромному круглому «Скайлингденскому глазу» над лесом, что взирал на них сверху вниз; теперь этот глаз не казался ему оком злого великана-людоеда, напротив – словно бы сердечно, гостеприимно подмигивал. Они презрели его, жалкие жители Шильстон-Апкота, они дразнили его самодовольным хлыщом и фатом; они потешались над ним, над его длинными костлявыми голенями, над бриджами, над треуголкой с пером. О, сколько обид и колкостей пришлось ему вынести – тысячу и еще одну! А теперь мир вдруг перевернулся с ног на голову, и он, Ларком, вот-вот станет главным управляющим Скайлингдена!
– Хозяйством буду распоряжаться я, – объявила миссис Доггер, одарив Ларкома суровым предостерегающим взглядом, так что слуга задумался про себя, уж не читает ли она чужие мысли. – Пусть всяк зарубит это себе на носу. Вы двое станете прислуживать мне, моей дочери, ее мужу-банкроту и маленькой Ровене. И смотрите, вы оба, не вздумайте заноситься! – Миссис Доггер вновь взяла ручное зеркальце и внимательно вгляделась в собственное отражение. – До чего ж славно вновь обрести человеческий облик, пусть и не самый приглядный. Но до поры хватит самовосхвалений. У нас еще дел невпроворот.
Окажись он на несколько шагов ближе к створному окну и выгляни он наружу, надменный Ларком, возможно, углядел бы затаившегося в кустах человека: человека, который слышал весь этот примечательный разговор в спальне миссис Доггер от слова до слова, приземистого толстяка лет шестидесяти в черных, порыжевших от времени одеждах и с потрепанной накладкой из волос на голове. Но поскольку Ларком стоял там, где стоял, он никого и не заметил и не стал кричать, привлекая к чужаку внимание своей могущественной хозяйки. В результате помянутый чужак, дрожа от страха и паники, незамеченным улизнул прочь.
POST SCRIPTUM
Мой попутчик замолчал и сокрушенно оглянулся по сторонам. В бледном, унылом лице его читалась тревога: похоже, он дошел до самой жуткой и самой прискорбной части своего рассказа. Не подумав, я предложил ему воды из кувшина, стоявшего на пристенном столике, но он отказался и вместо того кликнул трактирщика.
– Да, сэр, мистер Лэнгли, сэр? – откликнулся владелец заведения, дюжий парень в необъятном переднике и с грубоватым лицом – типичный представитель породы практичных, большеруких трактирщиков в ботинках со стразовыми пряжками, – заглядывая в дверь наших апартаментов в «Перевозчике», так назывался постоялый двор в прелестном городке Джей.
Невзирая на поздний час, попутчик мой попросил подать ему напиток покрепче, нежели вода в кувшине.
– Однажды поздним утром меня разбудил жалобный вой в коридоре за дверью спальни, – продолжил рассказчик, раскурив трубку и глотнув принесенного спиртного, дабы укрепить нервы. – Лежа в постели, я обнаружил, что в доме до странности тихо. Обычно повсюду вокруг царили шум и суматоха; слышались шаги и беготня в коридорах, на лестницах, в комнатах сверху и снизу – ведь слуги сложа руки не сидели; а вот сегодня до меня не доносилось ни звука, кроме горестного поскуливания за порогом. Я тут же признал голос Забавника и лишний раз убедился: что-то неладно, ведь терьерчик на моей памяти никогда себя так не вел.
И вновь попутчик прервался. Он щедро отхлебнул спиртного, набираясь мужества, несколько раз затянулся трубкой, взъерошил буйные, припорошенные сединой кудри и наконец продолжил:
– Сэр, до самой смерти не суждено мне забыть сцен того кошмарного дня под пасмурным небом – ибо краткое горное лето близилось к концу; сцены эти навеки запечатлелись в моей памяти. Накануне вечером мой хозяин уехал в Проспект-Коттедж, получив приглашение от миссис Томас Доггер. Звали и меня; но, поскольку я еще не вполне оправился после падения с лошади, я предпочел остаться в Далройде и попросил Марка извиниться. Плечо мое все еще болело; как выяснилось, перелома не было, зато растянулись мышцы, да и сустав ныл немилосердно; кость слегка сместилась, однако доктор Холл умело вправил ее на место. Плечо туго забинтовали, и руку я носил на перевязи. Помимо прочего, доктор прописал мне жидкую мазь для растирания, хотя результата от нее не было никакого, только вся комната пропахла этой гадостью. Перед отъездом в Проспект-Коттедж сквайр, надеясь меня подбодрить, принес в мою комнату первосортного бренди. Бренди оказалось более чем уместно и сослужило мне добрую службу, не чета мази; так что в результате к кувшину с водой, поставленному у моего изголовья, я накануне вечером даже не притронулся. Я и не подозревал, что тем самым сквайр спас мне жизнь; более того, даже не догадывался, что видел Марка Тренча в последний раз.
По-быстрому одевшись – насколько позволяли обездвиженная рука и плечо, – я вышел в коридор проверить, в чем дело. И обнаружил, что весь дом, от погребов до красно-бурой черепичной крыши, от крытой галереи до обширной лужайки за зданием, по всей видимости, обезлюдел. Похоже, слуги сбежали, побросав дела, ибо повсюду вокруг взгляд различал следы прерванной деятельности. Я заглянул в библиотеку, в гостиную, в бильярдную, в спальню к сквайру, в его кабинет, в кухни, в помещения для слуг. Я заглянул в каморку к мистеру Смидерзу, обнаружил целые залежи Скотта, но дворецкого – ни следа; хотя совсем недавно он был здесь. Малыш Забавник бегал за мной по пятам, как привязанный, сопя и поскуливая. Песик искал хозяина – но хозяин, подобно всем прочим, исчез бесследно.
Оставив пса в доме, я направился в конюшни и выяснил, что Медника на месте нет; и, что еще хуже, судя по виду денника, конь вообще не возвращался из Проспект-Коттеджа, а значит, и Марк тоже. Поскольку и конюх Далройда пропал неизвестно куда, я сам оседлал гнедую кобылку – в моем состоянии дело не из простых – и поскакал по дороге посмотреть, что происходит. Охватившее меня поначалу любопытство быстро сменялось озабоченностью, а затем и тревогой – с каждым новым открытием.
Еще не спустившись с холма, я окинул взглядом окрестности, от «Деревенского герба» до шпиля церкви Святой Люсии и деревенских крыш, вплоть до бухты и Скайлингдена. Тут-то я их и увидел – повсюду, здесь и там, со всей деревни, из каждого переулка и каждой улочки, из каждой рощицы бессчетные крохотные фигурки стекались к Скайлингденской дороге и двигались вверх. Кое-кто ехал на лошади; большинство шло пешком. Я пришпорил гнедую кобылку и вскорости поравнялся с одной из таких групп. Кое в ком я опознал завсегдатаев «Герба», прочих мельком видел в деревне и на Нижней улице; их приветливые, доброжелательные лица были мне знакомы, а вот имена – нет. Но сейчас в этих лицах не осталось и тени сердечности, люди глядели бессмысленно и отрешенно; пустые глаза казались просто-напросто нарисованными; руки бессильно болтались по бокам, как если бы энергия их иссякла. Шагали селяне неуклюже и медленно и словно бы не сознавая, что делают. Подобно толпе заведенных автоматов, неуклонно брели они все дальше и дальше, невзирая на препятствия, точно повинуясь неодолимому зову. Как я вскорости обнаружил, остановить их было невозможно.
Добравшись до верхней точки центральной улицы, я увидел, что со стороны нижней деревни идут и другие, направляясь к перекрестку и к Скайлингдену. Я узнал мистера Тадуэя, деревенского бакалейщика, и школьного учителя мистера Лэша, и мистера Линкота, кондитера, а также и их домашних. Увещеваний они не слушали, на оклики не реагировали. Все эти люди вели себя так, словно даже не подозревали о моем присутствии; если я натягивал поводья и останавливался посреди дороги, они просто-напросто обходили мою кобылку с двух сторон. А за ними поспешал еще народ, группами по четыре-пять человек; кого-то везли на открытых телегах, точно преступников – к виселице или французских предателей – к гильотине. На одной из таких повозок я заметил мисс Вайолет Кримп, владелицу вафельной, – ту самую мисс Кримп, что втайне мечтала вырваться за пределы скучной повседневности, и похоже было на то, что ее желание вот-вот сбудется. Мисс Кримп, и ее престарелая мать, и Молли, матушкина служанка и сиделка, – все трое глядели на мир стеклянным невидящим взором. Подобно прочим, на мои настойчивые уговоры они никак не откликнулись. В толпе были женщины, и мужчины, и дети – Господи милосердный, невинные маленькие дети, сэр! – и они тоже отрешенно смотрели в одну точку, не слыша ни звука. Подняв взгляд, я обнаружил, что вверх по Скайлингденской дороге прямиком к усадьбе катится карета, запряженная четверкой, – по характерной раскраске я узнал в ней карету из Малбери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– Да, вот еще, Ларком, – продолжала миссис Доггер, многозначительно наклоняя голову, – помни: на этом моя месть не заканчивается. Завтра мы приготовим еще зеленого чая – и побольше, побольше! – а ты займешься его раздачей. Ты выльешь мой чай в общественные колодцы, а заодно и в те, что находятся в частных садах, по возможности, чтобы вся питьевая вода в деревне обогатилась этой смесью. Как только обитатели Шильстон-Апкота выпьют свою дозу снадобья, они почувствуют, как их необъяснимо влечет в Скайлингден, к древним руинам аббатства, где еще немало предстоит потрудиться и есть на что посмотреть.
А как только это все свершится, переедем на новое место и мы. Мы покинем Проспект-Коттедж и переселимся в Скайлингден, к моей дочери, которую я по-матерински бдительно опекала столько лет. Увы, мистер Эдгар, ее благоверный, нас несколько разочаровал… впрочем, польза от него тоже есть. После того, как он в пух и прах проигрался, бедняга вынужден был взять себе новое имя и подыскивать новое пристанище. Обремененный долгами и ссорами, наш джентльмен окончательно запутался; пришлось ему бежать от кредиторов. Вот так моя дочь и ее семья перебрались в Талботшир, прихватив с собою то, что осталось от ее небольшого наследства. Ежели мистер Джордж Эдгар не пожелает остаться с нами в Скайлингдене, где мы обустроимся заново, он получит свою чашку чая – и более беспокоить нас не станет. Помни и ты, Ларком, – предостерегла миссис Доггер, усаживаясь на кровати поудобнее, высокая и статная, нисколечко не похожая на прежнюю невзрачную толстушку, – не вздумай сбиться с пути послушания и услужливости, а не то отправишься в колодец заодно с остальными.
Парком кивнул; он, разумеется, не вполне понял, о каком колодце идет речь, но каким-то образом догадался, что туда ему совсем не хочется.
– А я, мэм? – вопросила кухарка, выпученными глазами глядя на свою новую, такую грозную хозяйку.
– Ты, Симпкинс, разумеется, поедешь с нами.
– Да, мэм, – отвечала миссис Симпкинс, не зная, радоваться ей или огорчаться.
– И у нас будут пироги с айвой и айвовое повидло. Ох, как же давно я не ела пирогов с айвой и повидла! А еще – печенье «мадлен», и листвянниковый пудинг, и бланманже, и грушевые пирожки, и силлабаб, и разваренный хлеб с сахаром и пряностями, и коньячные вафли, и прочие вкусности. Ты нам все это приготовишь, Симпкинс, как только мы обоснуемся в Скайлингдене.
– Да, мэм.
– А еще мы будем ходить по ежевику, – радостно продолжала миссис Доггер. – Будем варить варенье, делать сидр, печь овсяные лепешки и пироги с крольчатиной, по утрам пить сладкое молоко, разбавленное водой, а по вечерам – горячий флип*. Однако всех предупреждаю: никакую птицу мы есть не будем, в холодном ли виде или в горячем! Мы станем играть в ломбер, в кадриль, в добрый старый пикет; станем бренчать на пианино «Хоровод Селлинджера». Словом, Скайлингден – наш, что захотим, то с ним и сделаем; да и по окрестностям нагуляемся всласть, вот только на лодках кататься по Одинокому озеру – ни-ни!
– Скайлингден! – прошептал Ларком. Грудь его вздымалась от гордости (этого добра природа ему отпустила в избытке, так что ему то и дело требовалось выпустить малость, чтобы облегчить давление). В голове его под желтыми лохмами вращались бесчисленные колесики. Торжественно-серьезный взгляд достойного слуги обратился к створным окнам, и к усадьбе вдали, и к огромному круглому «Скайлингденскому глазу» над лесом, что взирал на них сверху вниз; теперь этот глаз не казался ему оком злого великана-людоеда, напротив – словно бы сердечно, гостеприимно подмигивал. Они презрели его, жалкие жители Шильстон-Апкота, они дразнили его самодовольным хлыщом и фатом; они потешались над ним, над его длинными костлявыми голенями, над бриджами, над треуголкой с пером. О, сколько обид и колкостей пришлось ему вынести – тысячу и еще одну! А теперь мир вдруг перевернулся с ног на голову, и он, Ларком, вот-вот станет главным управляющим Скайлингдена!
– Хозяйством буду распоряжаться я, – объявила миссис Доггер, одарив Ларкома суровым предостерегающим взглядом, так что слуга задумался про себя, уж не читает ли она чужие мысли. – Пусть всяк зарубит это себе на носу. Вы двое станете прислуживать мне, моей дочери, ее мужу-банкроту и маленькой Ровене. И смотрите, вы оба, не вздумайте заноситься! – Миссис Доггер вновь взяла ручное зеркальце и внимательно вгляделась в собственное отражение. – До чего ж славно вновь обрести человеческий облик, пусть и не самый приглядный. Но до поры хватит самовосхвалений. У нас еще дел невпроворот.
Окажись он на несколько шагов ближе к створному окну и выгляни он наружу, надменный Ларком, возможно, углядел бы затаившегося в кустах человека: человека, который слышал весь этот примечательный разговор в спальне миссис Доггер от слова до слова, приземистого толстяка лет шестидесяти в черных, порыжевших от времени одеждах и с потрепанной накладкой из волос на голове. Но поскольку Ларком стоял там, где стоял, он никого и не заметил и не стал кричать, привлекая к чужаку внимание своей могущественной хозяйки. В результате помянутый чужак, дрожа от страха и паники, незамеченным улизнул прочь.
POST SCRIPTUM
Мой попутчик замолчал и сокрушенно оглянулся по сторонам. В бледном, унылом лице его читалась тревога: похоже, он дошел до самой жуткой и самой прискорбной части своего рассказа. Не подумав, я предложил ему воды из кувшина, стоявшего на пристенном столике, но он отказался и вместо того кликнул трактирщика.
– Да, сэр, мистер Лэнгли, сэр? – откликнулся владелец заведения, дюжий парень в необъятном переднике и с грубоватым лицом – типичный представитель породы практичных, большеруких трактирщиков в ботинках со стразовыми пряжками, – заглядывая в дверь наших апартаментов в «Перевозчике», так назывался постоялый двор в прелестном городке Джей.
Невзирая на поздний час, попутчик мой попросил подать ему напиток покрепче, нежели вода в кувшине.
– Однажды поздним утром меня разбудил жалобный вой в коридоре за дверью спальни, – продолжил рассказчик, раскурив трубку и глотнув принесенного спиртного, дабы укрепить нервы. – Лежа в постели, я обнаружил, что в доме до странности тихо. Обычно повсюду вокруг царили шум и суматоха; слышались шаги и беготня в коридорах, на лестницах, в комнатах сверху и снизу – ведь слуги сложа руки не сидели; а вот сегодня до меня не доносилось ни звука, кроме горестного поскуливания за порогом. Я тут же признал голос Забавника и лишний раз убедился: что-то неладно, ведь терьерчик на моей памяти никогда себя так не вел.
И вновь попутчик прервался. Он щедро отхлебнул спиртного, набираясь мужества, несколько раз затянулся трубкой, взъерошил буйные, припорошенные сединой кудри и наконец продолжил:
– Сэр, до самой смерти не суждено мне забыть сцен того кошмарного дня под пасмурным небом – ибо краткое горное лето близилось к концу; сцены эти навеки запечатлелись в моей памяти. Накануне вечером мой хозяин уехал в Проспект-Коттедж, получив приглашение от миссис Томас Доггер. Звали и меня; но, поскольку я еще не вполне оправился после падения с лошади, я предпочел остаться в Далройде и попросил Марка извиниться. Плечо мое все еще болело; как выяснилось, перелома не было, зато растянулись мышцы, да и сустав ныл немилосердно; кость слегка сместилась, однако доктор Холл умело вправил ее на место. Плечо туго забинтовали, и руку я носил на перевязи. Помимо прочего, доктор прописал мне жидкую мазь для растирания, хотя результата от нее не было никакого, только вся комната пропахла этой гадостью. Перед отъездом в Проспект-Коттедж сквайр, надеясь меня подбодрить, принес в мою комнату первосортного бренди. Бренди оказалось более чем уместно и сослужило мне добрую службу, не чета мази; так что в результате к кувшину с водой, поставленному у моего изголовья, я накануне вечером даже не притронулся. Я и не подозревал, что тем самым сквайр спас мне жизнь; более того, даже не догадывался, что видел Марка Тренча в последний раз.
По-быстрому одевшись – насколько позволяли обездвиженная рука и плечо, – я вышел в коридор проверить, в чем дело. И обнаружил, что весь дом, от погребов до красно-бурой черепичной крыши, от крытой галереи до обширной лужайки за зданием, по всей видимости, обезлюдел. Похоже, слуги сбежали, побросав дела, ибо повсюду вокруг взгляд различал следы прерванной деятельности. Я заглянул в библиотеку, в гостиную, в бильярдную, в спальню к сквайру, в его кабинет, в кухни, в помещения для слуг. Я заглянул в каморку к мистеру Смидерзу, обнаружил целые залежи Скотта, но дворецкого – ни следа; хотя совсем недавно он был здесь. Малыш Забавник бегал за мной по пятам, как привязанный, сопя и поскуливая. Песик искал хозяина – но хозяин, подобно всем прочим, исчез бесследно.
Оставив пса в доме, я направился в конюшни и выяснил, что Медника на месте нет; и, что еще хуже, судя по виду денника, конь вообще не возвращался из Проспект-Коттеджа, а значит, и Марк тоже. Поскольку и конюх Далройда пропал неизвестно куда, я сам оседлал гнедую кобылку – в моем состоянии дело не из простых – и поскакал по дороге посмотреть, что происходит. Охватившее меня поначалу любопытство быстро сменялось озабоченностью, а затем и тревогой – с каждым новым открытием.
Еще не спустившись с холма, я окинул взглядом окрестности, от «Деревенского герба» до шпиля церкви Святой Люсии и деревенских крыш, вплоть до бухты и Скайлингдена. Тут-то я их и увидел – повсюду, здесь и там, со всей деревни, из каждого переулка и каждой улочки, из каждой рощицы бессчетные крохотные фигурки стекались к Скайлингденской дороге и двигались вверх. Кое-кто ехал на лошади; большинство шло пешком. Я пришпорил гнедую кобылку и вскорости поравнялся с одной из таких групп. Кое в ком я опознал завсегдатаев «Герба», прочих мельком видел в деревне и на Нижней улице; их приветливые, доброжелательные лица были мне знакомы, а вот имена – нет. Но сейчас в этих лицах не осталось и тени сердечности, люди глядели бессмысленно и отрешенно; пустые глаза казались просто-напросто нарисованными; руки бессильно болтались по бокам, как если бы энергия их иссякла. Шагали селяне неуклюже и медленно и словно бы не сознавая, что делают. Подобно толпе заведенных автоматов, неуклонно брели они все дальше и дальше, невзирая на препятствия, точно повинуясь неодолимому зову. Как я вскорости обнаружил, остановить их было невозможно.
Добравшись до верхней точки центральной улицы, я увидел, что со стороны нижней деревни идут и другие, направляясь к перекрестку и к Скайлингдену. Я узнал мистера Тадуэя, деревенского бакалейщика, и школьного учителя мистера Лэша, и мистера Линкота, кондитера, а также и их домашних. Увещеваний они не слушали, на оклики не реагировали. Все эти люди вели себя так, словно даже не подозревали о моем присутствии; если я натягивал поводья и останавливался посреди дороги, они просто-напросто обходили мою кобылку с двух сторон. А за ними поспешал еще народ, группами по четыре-пять человек; кого-то везли на открытых телегах, точно преступников – к виселице или французских предателей – к гильотине. На одной из таких повозок я заметил мисс Вайолет Кримп, владелицу вафельной, – ту самую мисс Кримп, что втайне мечтала вырваться за пределы скучной повседневности, и похоже было на то, что ее желание вот-вот сбудется. Мисс Кримп, и ее престарелая мать, и Молли, матушкина служанка и сиделка, – все трое глядели на мир стеклянным невидящим взором. Подобно прочим, на мои настойчивые уговоры они никак не откликнулись. В толпе были женщины, и мужчины, и дети – Господи милосердный, невинные маленькие дети, сэр! – и они тоже отрешенно смотрели в одну точку, не слыша ни звука. Подняв взгляд, я обнаружил, что вверх по Скайлингденской дороге прямиком к усадьбе катится карета, запряженная четверкой, – по характерной раскраске я узнал в ней карету из Малбери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61