Я объясню вам. Этот очаровательный домик укреплен настолько надежно, что голыми руками его не возьмешь.
Посейдон недоверчиво хмыкнул:
– Это Маэстро не возьмет? С его-то людьми? Да там один Гусар все разнесет к чертовой матери...
Клюнтин усмехнулся:
– Вот этого и не хотелось бы. У нас нет ни малейшего желания устраивать войсковую операцию в центре Парижа.
– А Моссад? У Моссада есть такое желание?
Клюнтин махнул рукой:
– Мне нет дела до того, как там будет действовать Моссад. В конце концов, им, может быть, и в самом деле нужен только сам Валентино. А старик как-никак выползает из своей норы. Кости погреть, мир посмотреть... Его можно похитить или просто тупо ликвидировать... Не наша это забота, – повторил генерал-майор. – Наша забота – содержимое его сейфа.
– Но если сухопутная боевая операция исключена, то...
– То это означает, что вы пойдете под водой. Канализационный коллектор, трубы, подкопы – что угодно, там должен быть какой-то вход.
Каретников подумал:
– Данные предварительной разведки?
– Их нет! – развел руками генерал. Чувствовалось, что этот ответ дался ему с известным усилием.
Очередная странность.
Обычно в таких случаях проводится тщательная разведка, устанавливаются пути подхода и отхода.
А здесь – ничего.
Как будто Клюнтин действует на свой страх и риск, не прибегая к обычному в подобных ситуациях содействию параллельных ведомственных структур.
История с эсминцем повторялась – там тоже не было никакой поддержки, как, впрочем, и внятных разъяснений по поводу ее отсутствия.
Повторялась и малопонятная история с тотальной и ненужной зачисткой баронского особняка.
«Ну ладно, – сказал про себя Каретников. – Придет время, и все встанет на свои места». Вслух же он произнес:
– Это все, что мне положено знать, товарищ генерал-майор?
– С одной стороны – да. С другой – нет.
– Я вас не понимаю...
– Вам положено знать еще меньше. Я хочу сказать, что вашей группе под страхом военного трибунала запрещено знакомиться с содержанием документов, которые вы выкрадете у Валентино.
Вот даже как.
Посейдон смотрел на него ошарашенно.
– Но, товарищ генерал-майор, возможны случайности... бумаги могут рассыпаться... у Магеллана, в конце концов, фотографическая память, он специально обучен... мы не можем исключить, в конце концов, необходимости. Как нам поступать, если возникнет прямая угроза их уничтожения? Не лучше ли запомнить?
– Они не должны рассыпаться, – жестко ответил Клюнтин. – И мы не в каменном веке, капитан. Вряд ли это бумаги – скорее всего, электронные носители. И вы должны полностью исключить угрозу, как вы выразились, их уничтожения.
– Но если все же...
– А если все же, то...
* * *
Повисла долгая пауза. Каретников все понял.
Их просто убьют, причем свои же.
И у капитана немедленно зародилось предположение даже худшее и вообще бредовое: их убьют е любом случае, страховки ради.
С этим несчастным эсминцем была связана какая-то дикая некрасивая история. И в Управлении существовали силы, которые не хотели, чтобы эта история всплыла. Он давно это подозревал, и подозрения неуклонно усиливались.
Посейдон принял решение: он ознакомится с документами.
Возможно, таким образом он сумеет обезопасить себя и своих людей – Мину, Торпеду, Флинта и Магеллана. Да и Чайку – ее в особенности. Убить человека, находящегося в больнице, – задача для первоклашек.
* * *
Доктор Валентино очень и очень постарел.
Кожа высохла, стала дряблой и покрылась рыжевато-коричневыми пигментными пятнами; нос сделался малиновым, испещренным прожилками. Руки дрожали, а с ногами вообще была беда: деформирующий артроз в стадии, когда помочь человеку уже ничем нельзя. Ноги у него изогнулись причудливым колесом, и Валентино передвигался с великим трудом. Чаще всего он предпочитал пользоваться креслом-каталкой. До недавнего времени на ней был установлен мотор, но потом Валентино от него отказался, приняв решение упражнять уже давно увядшие мускулы рук.
Плюс сотня других обычных старческих недугов – и тебе одышка, и перебои в сердце, и надсадный кашель по ночам, и аденома; всего не перечесть.
И еще память.
Которая не отказывала – наоборот, работала слишком хорошо. Конечно, события далекого прошлого помнились лучше, чем вчерашние, как и положено в глубокой старости, но жаловаться было грех.
Нет, Валентино не испытывал ни малейшего сожаления по поводу своих людоедских лагерных подвигов. У него по сей день, бывало, чесались руки – так хотелось засадить какому-нибудь ублюдочному недоделку добрую дозу фенола в сердце. У него даже хранился дома этот фенол – уже готовый к введению, в шприце. Наподобие сувенира из прошлого.
Но что-то грызло его.
Он чувствовал, что отвечать в итоге придется.
Казалось бы – чего ему бояться? Он слишком стар, чтобы страшиться смерти. Хотя никто не цепляется за жизнь сильнее, чем старики. Он никогда не верил в Бога, но изо дня в день к нему будто подступало что-то, словно подкрадывалось какое-то неоформленное опасение, некое сомнение и подозрение.
Да еще проклятое воображение, чересчур обедненное повседневным опытом.
В те редкие дни, когда верный Лютер вывозил его на прогулку – конечно, под усиленной охраной, – и он обозревал веселый Париж, знать не знавший, кого приютил, все виделось ему в убогом лагерном свете.
Воды Сены были начисто отравлены «Циклоном», повсюду мерещились сутулые виселицы и пулеметные вышки; везде была накручена кольцами колючая проволока под током, а вместо заливистого уличного аккордеона в ушах звучала ефрейторская губная гармошка. В воздухе плавал невидимый пепел, ноздри улавливали примесь сладковатой гари.
Он сидел в инвалидном кресле, укрытый клетчатым пледом, и мрачно рассматривал собственные ладони с истонченными венами, когда кошачьей поступью вошел Лютер. Адъютант, по совместительству – нянька, батька, постельничий и медбрат, – почтительно поклонился и замер, демонстративно не отваживаясь раскрывать рот по собственному почину.
– Что тебе, Лютер? – проскрежетал Валентино, не оборачиваясь. Он и так знал, кто стоит у него за спиной.
– Санта вышел на связь, герр Мендель, – доложил Лютер. – Четыре минуты назад; он пока что в относительной безопасности.
Для пущей конспирации Валентино умышленно выбрал себе еврейскую фамилию.
– Как ты сказал? – старик приложил к уху ладонь.
– Я осмелился доложить вам, что Санта вышел на связь.
На лице доктора Валентино зазмеилась слабая улыбка. Это означало высшую степень удовлетворенности.
Глава пятая
НАТУРАЛИЗАЦИЯ
Поживиться в стариковском доме было особенно нечем, но капитан Гладилин изрядно проголодался и устал. Он подумал, что поспешил с отказом перекусить и привести себя в божеский – если это слово было уместно в его отношении – вид. Самое время наверстать упущенное.
Но перво-наперво он с грохотом откинул крышку подпола, ухватил труп сторожа за ноги и сбросил вниз. По полу протянулся кровавый след, и Гладилин не поленился замыть его. Теперь были шансы, что старика найдут не сразу, – дело лесное: ушел человек и ушел, и когда воротится – неизвестно. А в том, что сюда придут и поищут хотя бы наскоро, Гладилин не сомневался.
«Что же он здесь все-таки сторожил, старый черт?»
Капитан отыскал фонарь и нырнул в пахнувшее гнилью отверстие, куда только что отправил хозяина сторожки.
Ну, понятно.
Шкурки беличьи да лисьи. Старый браконьер. Что ж, получил по заслугам. В принципе, совесть и так не донимала Гладилина, но при виде преступной деятельности убиенного он почувствовал себя немного лучше. Сказался уже привившийся сыскной инстинкт, требовавший удовлетворения.
Переступив через тело хозяина, капитан принялся изучать содержимое подпола. Банки с соленьями, связки сушеных боровиков. Гладилин снял с полки первую же банку, вскрыл, до отрыжки наглотался груздей.
Стал шарить дальше, нашел шмат сала да вяленую рыбу; прибрал все. Остановился перед бутылью с мутным самогоном. Поколебавшись, откупорил и сделал несколько добрых глотков. Он пережил серьезное напряжение, и его необходимо было снять. Но и напиваться не стоило, он должен был сохранять контроль.
Он сохранил его настолько, что протер все ручки, все поверхности, до которых дотрагивался. Тоже довольно бессмысленно. Ищеек, идущих по его следу, такими штуками не собьешь. Но все же надежнее перестраховаться.
Упаковался, прихватил телефоны. Стало быть, хутор Славяновка, двадцать километров лесом. Он вышел из сторожки, прищурился на солнце. Если ему повезет, и он не заблудится, то к ночи наверняка дойдет; а может, и пораньше.
Через два часа пути лесными тропами дорогу ему преградила болотная топь. Капитан не имел опыта переправы через болота, но сознавал, что на рожон лезть не следует, и проявил исключительную осторожность. Выдернув тощее деревце, Гладилин совал его в каждую прогалину; шагал мелко, по десять раз пробовал ступней зыбкий мох. Четыре раза он проваливался, однако не глубоко; словно бы незримая сила вела его, нашептывая верный маршрут, и капитан доверился ей полностью, ошибочно принимая за интуицию.
...Он заблудился, но в итоге все-таки выбрался на правильную дорогу и, двигаясь по тракторному следу, объявился в Славяновке, когда солнце уже садилось.
* * *
Гладилина немного удивляло существование зарубежной агентуры в этом Богом забытом месте. С таким же успехом можно было наладить филиал ЦРУ в милицейском обезьяннике. С десяток одинаково серых, покосившихся избенок; переломанные плетни, жалкие огороды, поганые сараюшки, редкие унылые подсолнухи. Лопухи, лебеда, похмельное сонное марево. Пьянь и рвань, голь перекатная.
Чем живут – непонятно.
Никто не работает – это ясно как день.
Все что можно давно разворовано, причем разворовано всерьез – не то что в сторожке, где он так наследил.
Пропили небось даже гвозди. Прямо тебе Кижи, без гвоздей построенные. Гладилин презрительно сплюнул.
Номеров на избах, конечно, не было никаких. И улица никак не называлась, потому что ее тоже не было. Капитан отсчитал четвертый дом справа и в очередной раз снял ПМ с предохранителя.
За дверью его могло ждать что угодно.
У него явно начиналась паранойя: ему уже повсюду мерещился свирепый спецназ. Против спецназа с придурковатым «макаром» не попрешь, но оружие придавало хоть какую-то уверенность.
Он вообразил вдруг внутреннее убранство этого убогого жилища: замаскированный шпионский центр, под завязку набитый аппаратурой. А в ближайшем поганом пруду, подернутом ряской, затаилась подлодка, которая должна вывезти его за кордон по тайным подземным рекам.
Тут Гладилин невольно улыбнулся: местные хлопцы-удальцы разобрали бы этот центр по винтику, как разобрали тракторы и бульдозеры. А подлодку порезали бы на лом куда быстрее, чем это сделают с эсминцем «Хюгенау» в месте его последнего упокоения.
Переведя дыхание, он взошел на скрипучее крыльцо и трижды постучал. Ему отворили мгновенно, так что Гладилин отпрянул, уже готовый выстрелить.
– Кто вы такой? – прозвучал спокойный вопрос. Голос, подчеркнуто равнодушный, принадлежал женщине.
Ответ мог быть только один. – Санта, – назвался Гладилин.
– Заходите.
Женщина повернулась к капитану спиной, направилась в горницу. Оглянувшись в последний раз, Гладилин последовал за ней.
Когда он вошел в горницу, хозяйка уже сидела за столом, сложив перед собой руки. Сидела очень прямо. Лет пятьдесят – а впрочем, шут ее разберет. Может быть, сорок, а может – и все шестьдесят пять. На столе – пусто, нет даже скатерти, голые доски. И никакого угощения, чему капитан почему-то не удивился.
Лицо у женщины было строгое, редкие седые волосы аккуратно собраны в плотный пучок, тонкие губы поджаты. Одета обычно для здешних нищенских мест: какая-то застиранная кофта, юбка из грубой ткани. Обута в резиновые сапоги: неужто и дома в них разгуливает?
– Покажите товар, – приказала женщина.
В ее бесстрастном тоне было нечто, вынуждавшее подчиниться любого, будь он даже полоумным маньяком.
Гладилин покорно снял рюкзак – впервые за всю свою одиссею; развязал его и вынул связку стальных капсул. Если бы в этот момент его увидел Каретников, то проклял бы себя тысячу раз! Такие штуковины не разобьются ни при каком ударе, поэтому Гладилин и отказался их засветить, когда Посейдон потребовал доказательств. Впрочем, понимание этого факта не мешало самому капитану по-прежнему обращаться с грузом с максимальной осмотрительностью. В этом таился иррациональный страх перед неизвестной смертельной угрозой.
– Как я могу быть уверена, что в капсулах именно то, что должно быть? – ровным голосом осведомилась хозяйка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Посейдон недоверчиво хмыкнул:
– Это Маэстро не возьмет? С его-то людьми? Да там один Гусар все разнесет к чертовой матери...
Клюнтин усмехнулся:
– Вот этого и не хотелось бы. У нас нет ни малейшего желания устраивать войсковую операцию в центре Парижа.
– А Моссад? У Моссада есть такое желание?
Клюнтин махнул рукой:
– Мне нет дела до того, как там будет действовать Моссад. В конце концов, им, может быть, и в самом деле нужен только сам Валентино. А старик как-никак выползает из своей норы. Кости погреть, мир посмотреть... Его можно похитить или просто тупо ликвидировать... Не наша это забота, – повторил генерал-майор. – Наша забота – содержимое его сейфа.
– Но если сухопутная боевая операция исключена, то...
– То это означает, что вы пойдете под водой. Канализационный коллектор, трубы, подкопы – что угодно, там должен быть какой-то вход.
Каретников подумал:
– Данные предварительной разведки?
– Их нет! – развел руками генерал. Чувствовалось, что этот ответ дался ему с известным усилием.
Очередная странность.
Обычно в таких случаях проводится тщательная разведка, устанавливаются пути подхода и отхода.
А здесь – ничего.
Как будто Клюнтин действует на свой страх и риск, не прибегая к обычному в подобных ситуациях содействию параллельных ведомственных структур.
История с эсминцем повторялась – там тоже не было никакой поддержки, как, впрочем, и внятных разъяснений по поводу ее отсутствия.
Повторялась и малопонятная история с тотальной и ненужной зачисткой баронского особняка.
«Ну ладно, – сказал про себя Каретников. – Придет время, и все встанет на свои места». Вслух же он произнес:
– Это все, что мне положено знать, товарищ генерал-майор?
– С одной стороны – да. С другой – нет.
– Я вас не понимаю...
– Вам положено знать еще меньше. Я хочу сказать, что вашей группе под страхом военного трибунала запрещено знакомиться с содержанием документов, которые вы выкрадете у Валентино.
Вот даже как.
Посейдон смотрел на него ошарашенно.
– Но, товарищ генерал-майор, возможны случайности... бумаги могут рассыпаться... у Магеллана, в конце концов, фотографическая память, он специально обучен... мы не можем исключить, в конце концов, необходимости. Как нам поступать, если возникнет прямая угроза их уничтожения? Не лучше ли запомнить?
– Они не должны рассыпаться, – жестко ответил Клюнтин. – И мы не в каменном веке, капитан. Вряд ли это бумаги – скорее всего, электронные носители. И вы должны полностью исключить угрозу, как вы выразились, их уничтожения.
– Но если все же...
– А если все же, то...
* * *
Повисла долгая пауза. Каретников все понял.
Их просто убьют, причем свои же.
И у капитана немедленно зародилось предположение даже худшее и вообще бредовое: их убьют е любом случае, страховки ради.
С этим несчастным эсминцем была связана какая-то дикая некрасивая история. И в Управлении существовали силы, которые не хотели, чтобы эта история всплыла. Он давно это подозревал, и подозрения неуклонно усиливались.
Посейдон принял решение: он ознакомится с документами.
Возможно, таким образом он сумеет обезопасить себя и своих людей – Мину, Торпеду, Флинта и Магеллана. Да и Чайку – ее в особенности. Убить человека, находящегося в больнице, – задача для первоклашек.
* * *
Доктор Валентино очень и очень постарел.
Кожа высохла, стала дряблой и покрылась рыжевато-коричневыми пигментными пятнами; нос сделался малиновым, испещренным прожилками. Руки дрожали, а с ногами вообще была беда: деформирующий артроз в стадии, когда помочь человеку уже ничем нельзя. Ноги у него изогнулись причудливым колесом, и Валентино передвигался с великим трудом. Чаще всего он предпочитал пользоваться креслом-каталкой. До недавнего времени на ней был установлен мотор, но потом Валентино от него отказался, приняв решение упражнять уже давно увядшие мускулы рук.
Плюс сотня других обычных старческих недугов – и тебе одышка, и перебои в сердце, и надсадный кашель по ночам, и аденома; всего не перечесть.
И еще память.
Которая не отказывала – наоборот, работала слишком хорошо. Конечно, события далекого прошлого помнились лучше, чем вчерашние, как и положено в глубокой старости, но жаловаться было грех.
Нет, Валентино не испытывал ни малейшего сожаления по поводу своих людоедских лагерных подвигов. У него по сей день, бывало, чесались руки – так хотелось засадить какому-нибудь ублюдочному недоделку добрую дозу фенола в сердце. У него даже хранился дома этот фенол – уже готовый к введению, в шприце. Наподобие сувенира из прошлого.
Но что-то грызло его.
Он чувствовал, что отвечать в итоге придется.
Казалось бы – чего ему бояться? Он слишком стар, чтобы страшиться смерти. Хотя никто не цепляется за жизнь сильнее, чем старики. Он никогда не верил в Бога, но изо дня в день к нему будто подступало что-то, словно подкрадывалось какое-то неоформленное опасение, некое сомнение и подозрение.
Да еще проклятое воображение, чересчур обедненное повседневным опытом.
В те редкие дни, когда верный Лютер вывозил его на прогулку – конечно, под усиленной охраной, – и он обозревал веселый Париж, знать не знавший, кого приютил, все виделось ему в убогом лагерном свете.
Воды Сены были начисто отравлены «Циклоном», повсюду мерещились сутулые виселицы и пулеметные вышки; везде была накручена кольцами колючая проволока под током, а вместо заливистого уличного аккордеона в ушах звучала ефрейторская губная гармошка. В воздухе плавал невидимый пепел, ноздри улавливали примесь сладковатой гари.
Он сидел в инвалидном кресле, укрытый клетчатым пледом, и мрачно рассматривал собственные ладони с истонченными венами, когда кошачьей поступью вошел Лютер. Адъютант, по совместительству – нянька, батька, постельничий и медбрат, – почтительно поклонился и замер, демонстративно не отваживаясь раскрывать рот по собственному почину.
– Что тебе, Лютер? – проскрежетал Валентино, не оборачиваясь. Он и так знал, кто стоит у него за спиной.
– Санта вышел на связь, герр Мендель, – доложил Лютер. – Четыре минуты назад; он пока что в относительной безопасности.
Для пущей конспирации Валентино умышленно выбрал себе еврейскую фамилию.
– Как ты сказал? – старик приложил к уху ладонь.
– Я осмелился доложить вам, что Санта вышел на связь.
На лице доктора Валентино зазмеилась слабая улыбка. Это означало высшую степень удовлетворенности.
Глава пятая
НАТУРАЛИЗАЦИЯ
Поживиться в стариковском доме было особенно нечем, но капитан Гладилин изрядно проголодался и устал. Он подумал, что поспешил с отказом перекусить и привести себя в божеский – если это слово было уместно в его отношении – вид. Самое время наверстать упущенное.
Но перво-наперво он с грохотом откинул крышку подпола, ухватил труп сторожа за ноги и сбросил вниз. По полу протянулся кровавый след, и Гладилин не поленился замыть его. Теперь были шансы, что старика найдут не сразу, – дело лесное: ушел человек и ушел, и когда воротится – неизвестно. А в том, что сюда придут и поищут хотя бы наскоро, Гладилин не сомневался.
«Что же он здесь все-таки сторожил, старый черт?»
Капитан отыскал фонарь и нырнул в пахнувшее гнилью отверстие, куда только что отправил хозяина сторожки.
Ну, понятно.
Шкурки беличьи да лисьи. Старый браконьер. Что ж, получил по заслугам. В принципе, совесть и так не донимала Гладилина, но при виде преступной деятельности убиенного он почувствовал себя немного лучше. Сказался уже привившийся сыскной инстинкт, требовавший удовлетворения.
Переступив через тело хозяина, капитан принялся изучать содержимое подпола. Банки с соленьями, связки сушеных боровиков. Гладилин снял с полки первую же банку, вскрыл, до отрыжки наглотался груздей.
Стал шарить дальше, нашел шмат сала да вяленую рыбу; прибрал все. Остановился перед бутылью с мутным самогоном. Поколебавшись, откупорил и сделал несколько добрых глотков. Он пережил серьезное напряжение, и его необходимо было снять. Но и напиваться не стоило, он должен был сохранять контроль.
Он сохранил его настолько, что протер все ручки, все поверхности, до которых дотрагивался. Тоже довольно бессмысленно. Ищеек, идущих по его следу, такими штуками не собьешь. Но все же надежнее перестраховаться.
Упаковался, прихватил телефоны. Стало быть, хутор Славяновка, двадцать километров лесом. Он вышел из сторожки, прищурился на солнце. Если ему повезет, и он не заблудится, то к ночи наверняка дойдет; а может, и пораньше.
Через два часа пути лесными тропами дорогу ему преградила болотная топь. Капитан не имел опыта переправы через болота, но сознавал, что на рожон лезть не следует, и проявил исключительную осторожность. Выдернув тощее деревце, Гладилин совал его в каждую прогалину; шагал мелко, по десять раз пробовал ступней зыбкий мох. Четыре раза он проваливался, однако не глубоко; словно бы незримая сила вела его, нашептывая верный маршрут, и капитан доверился ей полностью, ошибочно принимая за интуицию.
...Он заблудился, но в итоге все-таки выбрался на правильную дорогу и, двигаясь по тракторному следу, объявился в Славяновке, когда солнце уже садилось.
* * *
Гладилина немного удивляло существование зарубежной агентуры в этом Богом забытом месте. С таким же успехом можно было наладить филиал ЦРУ в милицейском обезьяннике. С десяток одинаково серых, покосившихся избенок; переломанные плетни, жалкие огороды, поганые сараюшки, редкие унылые подсолнухи. Лопухи, лебеда, похмельное сонное марево. Пьянь и рвань, голь перекатная.
Чем живут – непонятно.
Никто не работает – это ясно как день.
Все что можно давно разворовано, причем разворовано всерьез – не то что в сторожке, где он так наследил.
Пропили небось даже гвозди. Прямо тебе Кижи, без гвоздей построенные. Гладилин презрительно сплюнул.
Номеров на избах, конечно, не было никаких. И улица никак не называлась, потому что ее тоже не было. Капитан отсчитал четвертый дом справа и в очередной раз снял ПМ с предохранителя.
За дверью его могло ждать что угодно.
У него явно начиналась паранойя: ему уже повсюду мерещился свирепый спецназ. Против спецназа с придурковатым «макаром» не попрешь, но оружие придавало хоть какую-то уверенность.
Он вообразил вдруг внутреннее убранство этого убогого жилища: замаскированный шпионский центр, под завязку набитый аппаратурой. А в ближайшем поганом пруду, подернутом ряской, затаилась подлодка, которая должна вывезти его за кордон по тайным подземным рекам.
Тут Гладилин невольно улыбнулся: местные хлопцы-удальцы разобрали бы этот центр по винтику, как разобрали тракторы и бульдозеры. А подлодку порезали бы на лом куда быстрее, чем это сделают с эсминцем «Хюгенау» в месте его последнего упокоения.
Переведя дыхание, он взошел на скрипучее крыльцо и трижды постучал. Ему отворили мгновенно, так что Гладилин отпрянул, уже готовый выстрелить.
– Кто вы такой? – прозвучал спокойный вопрос. Голос, подчеркнуто равнодушный, принадлежал женщине.
Ответ мог быть только один. – Санта, – назвался Гладилин.
– Заходите.
Женщина повернулась к капитану спиной, направилась в горницу. Оглянувшись в последний раз, Гладилин последовал за ней.
Когда он вошел в горницу, хозяйка уже сидела за столом, сложив перед собой руки. Сидела очень прямо. Лет пятьдесят – а впрочем, шут ее разберет. Может быть, сорок, а может – и все шестьдесят пять. На столе – пусто, нет даже скатерти, голые доски. И никакого угощения, чему капитан почему-то не удивился.
Лицо у женщины было строгое, редкие седые волосы аккуратно собраны в плотный пучок, тонкие губы поджаты. Одета обычно для здешних нищенских мест: какая-то застиранная кофта, юбка из грубой ткани. Обута в резиновые сапоги: неужто и дома в них разгуливает?
– Покажите товар, – приказала женщина.
В ее бесстрастном тоне было нечто, вынуждавшее подчиниться любого, будь он даже полоумным маньяком.
Гладилин покорно снял рюкзак – впервые за всю свою одиссею; развязал его и вынул связку стальных капсул. Если бы в этот момент его увидел Каретников, то проклял бы себя тысячу раз! Такие штуковины не разобьются ни при каком ударе, поэтому Гладилин и отказался их засветить, когда Посейдон потребовал доказательств. Впрочем, понимание этого факта не мешало самому капитану по-прежнему обращаться с грузом с максимальной осмотрительностью. В этом таился иррациональный страх перед неизвестной смертельной угрозой.
– Как я могу быть уверена, что в капсулах именно то, что должно быть? – ровным голосом осведомилась хозяйка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32