Исправляйте что напортачили – тогда у вас появятся перспективы... хватит впустую сотрясать воздух.
...На обратном пути Клюнтин утратил способность осознавать действительность. Он не помнил, как вышел за ворота; не помнил, как сел за руль и доехал до дома. Как он попал в квартиру – тоже не отложилось в памяти.
Какое-то время Клюнтин бесцельно шатался по пустым, затемненным комнатам; брался то за одно, то за другое. Все казалось ему бессмысленным и бесполезным.
Он снял телефонную трубку, чтобы отдать приказ о ликвидации групп Посейдона и Маэстро, но двумя секундами позже положил ее на место. Его люди исполнят любой приказ, но после акции такого масштаба ему не удастся выйти сухим из воды. Это приговор. Ему конец, даже если случится чудо, и акция увенчается успехом.
С отрешенным лицом генерал-майор уселся за письменный стол. Выдвинул ящик, достал именной пистолет. На рукоятке была выгравирована дарственная надпись, стояла подпись: «Андропов».
У генерала мелькнула безумная мысль: пистолет-то и есть сам Андропов. Это не личная воля Клюнтина, это беспощадный генсек дотянулся до него с того света своими холодными руками. Все вокруг наполнилось символами и знаками, приобрело новый смысл, о котором генерал никогда не подозревал.
Выстрел в висок очень часто, но не всегда приводит к желаемому эффекту. Дрогнет рука – и пуля не затронет жизненно важных центров. Чекистское провидение рассудило, что провинности Клюнтина слишком велики, чтобы даровать ему мгновенную смерть. Генерал нажал на спусковой крючок, ударил выстрел, но Клюнтин остался жив. Он повалился на пол, истекая кровью; скорее всего, он все-таки отправился бы к праотцам и пообщался с генсеком лицом к лицу, не явись домработница.
Она точно знала, что генерал-майор дома; своих ключей у нее, естественно, не было. Обеспокоившись, она вызвала подмогу. Клюнтина отвезли в ведомственную больницу, и там, в реанимации, врачи постарались на славу. Через несколько дней они объявили всем, кого это касалось, что жизнь генерала как таковая вне опасности, но он навсегда останется растением.
...Жаворонок, когда ему доложили о неудачной попытке самоубийства Клюнтина, не выказал никаких эмоций. Он просто связался с другими людьми, не менее прочно сидевшими на крючке, и перепоручил задание им.
* * *
Аэропорт Орли жил своей обычной жизнью: глухо бурлил, оглашался мелодичными голосами, объявлявшими посадку; залы были пропитаны запахами кофе и освежителей.
Когда посадка на рейс до Санкт-Петербурга закончилась, «Сирены» заполошно ворвались в зал, всячески изображая предельное отчаяние и потрясая билетами.
– Береженого Бог бережет, – сказал накануне Посейдон.
Вопреки всем инструкциям и приказам он решил задержаться. Отряд сделает вид, будто опоздал по не зависящим от него причинам. Начнется морока, волокита, но это они как-нибудь переживут. Если бы не четкий приказ, Каретников вообще предпочел бы ехать поездом, но сроки не позволяли. Хотя они и так будут нарушены...
Посейдон нутром чувствовал опасность.
Он понимал, что какие бы силы ни стояли за Клюнтиным, они вряд ли решатся организовывать «Сиренам» засаду или истреблять их поодиночке. Выйдет кровавая бойня с непредсказуемыми результатами, поднимется ужасный шум, и дело никто не сможет замять. Поэтому ему пришел в голову вариант, не раз использованный писателями-детективщиками. Если ты хочешь скрыть убийство – соверши его в составе целой серии убийств, спрячь. И пусть потом желающие гадают, кто был истинной мишенью убийцы.
Авиалайнер для этого – идеальная штука.
Заинтересованные лица наверняка в курсе, каким рейсом вознамерились лететь «Сирены». На захват самолета безумным «террористом» с последующим самоподрывом никто не пойдет. Эта затея требует очень долгой и тщательной подготовки. А вот заложить взрывное устройство куда проще.
Конечно, никто не застрахован от возможности того, что предатели подсуетятся и заминируют заодно и следующий самолет, на котором уже точно отбудут «опоздавшие» бойцы.
Но это уже куда менее вероятно.
Во-первых, времени будет немного – кто знает, насколько затянется волокита. С рейсом могут определиться в последний момент, незадолго до вылета. А во-вторых, две авиакатастрофы подряд – это чересчур... если, конечно, зарядом в первом самолете не будут управлять с земли, если там окажется обычный часовой механизм. Если заряд будет дистанционно управляемый, то за отсутствием на борту «Сирен» лайнер не тронут...
...Магеллан, извивавшийся у стойки, очень правдоподобно заламывал руки и выражал крайнее отчаяние.
– Как же нам быть?.. О господи!.. У нас срываются контракты... зачем я только сунулся в этот тур?
Мина, мрачно топтавшийся рядом, не менее убедительно матерился.
– Задержите самолет! – умолял Торпеда. – Плачу любые деньги...
Ему вежливо объяснили, что – увы! – самолет уже мчится по взлетной полосе и через считаные секунды окажется в небе.
Посейдон, вне себя от расстройства, с силой ударил себя кулаком в ладонь. Флинт свернул шею водочной бутылке и начал пить из горлышка, дабы убедить персонал в некоторых вещах – своей глубокой печали, верности русским традициям в зарубежном о них представлении, а также собственном кретинизме и, следовательно, невозможности быть хитроумным агентом спецслужбы. Сильвер изображал безуспешные попытки дозвониться до кого-то по мобильному телефону.
– Алло! – кричал он на весь зал. – Наташа? Я не слышу тебя!..
В том, что самолет уже мчался по полосе и даже начал отрываться от земли, в скором времени убедился весь аэропорт.
Взрыв был настолько мощным, что стекла вылетели в строениях, расположенных в полукилометровом радиусе. У многих заложило уши. Над взлетной полосой расцветал огромный огненный цветок; обломками машины побило технику и здания; погиб ремонтник, которому оторвало голову куском фюзеляжа.
Часть пассажиров попросту испарилась, останки других разметало по всему аэродрому.
Магеллан вдруг отошел от стойки и без сил опустился в пластиковое кресло.
Это не было инсценировкой.
Глава тридцать первая
ТАКТИЧЕСКИЙ СОЮЗ
Нешера продержали в участке до утра.
То есть очень недолго.
Факт беспрецедентный: в центре Парижа задержан вооруженный до зубов иностранец, принимавший активное участие в массовом побоище с угрозой для жизни мирных парижан. По всем статьям его следовало переправить в контрразведку, и комиссар Дювалье, которого выдернули из постели по случаю ЧП, так и намеревался сделать. Но израильтянин убедил его дать разрешение на телефонный звонок.
– Независимо от того, в чем меня обвиняют, я имею на это право по закону, – настойчиво твердил Нешер.
– Я вижу, как вы уважаете наши законы, – буркнул комиссар.
Он пребывал в сомнении.
Что-то подсказывало ему, что этот звонок может пойти ему на пользу. Дело явно политическое, и если пленник подключит к происходящему сильных мира сего, то гроза пронесется над головой комиссара. Он пригнется и переждет, он слишком мелок, чтобы ввязываться в такие опасные истории.
– Звоните, – разрешил комиссар.
– Благодарю, – Нешер церемонно поклонился. Он уже полностью пришел в себя и очень тревожился за свой отряд.
Дювалье оказался прав в своих предположениях. Через пять минут после короткого разговора Нешера с невидимым собеседником (комиссар не понял ни слова) раздался ответный звонок. Звонили с уровня столь высокого, что Дювалье встал.
Он отвечал односложно и при каждом слове кивал; в итоге на лице его написалось плохо скрываемое удовлетворение. Положив трубку, комиссар одернул на себе пиджак и строго приказал жандарму, дежурившему при дверях:
– Снимите с этого господина наручники.
Без тени эмоций жандарм шагнул вперед, щелкнул замок. Дювалье уже протягивал пачку:
– Сигарету?
– Благодарю, – Нешер покачал головой. – Я не курю. Могу ли я считать себя свободным и покинуть ваше гостеприимное учреждение?
Возникла секундная заминка.
Приказ есть приказ, и в данном случае весьма желанный, но все существо Дювалье по укоренившейся привычке возражало против освобождения громилы.
– Можете, мсье, – комиссар вышел из-за стола и собственноручно распахнул дверь. Но моссадовец продолжал стоять.
– Ваши люди изъяли у меня спецсредства, – сказал он спокойно. – Мне хотелось бы получить их назад.
Дювалье сострадательно развел руками:
– Простите, но таких полномочий мне никто не давал. Спецсредства оформлены и могут быть возвращены только официальным путем.
Он городил вздор, но не мог допустить, чтобы Нешер покинул участок с оружием в руках.
Тот не стал возражать, пожал плечами:
– Хорошо, комиссар, я улажу формальности. Мы с вами еще увидимся.
Он повернулся к двери, и Дювалье, не сдержавшись, спросил:
– Прямо так и пойдете?
Моссадовец недоуменно обернулся:
– Что вы сказали?
– Прямо так и пойдете? – повторил комиссар. – Вот в этом... в том виде, в каком вы есть?
Он дернул подбородком, имея в виду одежду Нешера, которая мало чем походила на одеяние обыкновенного прохожего.
Тот криво усмехнулся:
– У вас тут люди как только не ходят. Не беспокойтесь за меня, господин комиссар.
– Я просто боюсь, что вас вскоре доставят обратно...
– А вы не бойтесь. Это маловероятно.
Тон Нешера свидетельствовал о глубокой убежденности.
Дювалье не стал спорить и приветливо помахал ему рукой. Когда израильтянин вышел, комиссар налил себе больше, чем обычно, и выпил залпом, не стесняясь присутствием жандарма, который продолжал стоять навытяжку и делал оловянные глаза.
* * *
Не имея возможности связаться с бойцами, Нешер томился неизвестностью. Добравшись до знакомой набережной, он сразу понял, что терзавшее его недоброе предчувствие не обмануло.
Консьерж продолжал спать подозрительно крепким сном. Чуткий нос командира мгновенно уловил всю гамму запахов: пороховой гари, крови и тех самых газоразбрасывающих спецсредств, которых Нешер, помимо прочего, лишился.
Ему было отчаянно неловко идти в квартиру безоружным. Он обыскал консьержа, нашел жалкий перочинный нож. В руках профессионала и осколок стекла бывает грозным оружием. Держа нож в отведенной за спину руке, Нешер крадучись двинулся по ступеням.
Тут же он услышал разгоряченные голоса. Дверь высадили, в апартаментах ожесточенно ругались. Его взору открылась дикая картина: несколько трупов, и люди, находящиеся в соседней комнате, ведут перебранку, тогда как должны были бы мочить друг дружку до полного взаимного истребления.
Ссорящиеся были настолько увлечены словесной баталией, что не сразу заметили Код-кода, остановившегося на пороге. Ругань стояла, похоже, уже не один час, и все заметно устали, так до сих пор и не придя к соглашению.
Баз, Намер и Цефа держали на мушке Фридриха фон Кирстова и двоих спецназовцев – все, что осталось от германского отряда.
– Вы не выйдете отсюда, – утомленным, уже механическим голосом повторял Баз. – Ваши утверждения бездоказательны. Пока мы не услышали ни единого убедительного довода и не можем вам верить. То, что вы немцы, лишь повышает возможность вашей принадлежности к неонацистской сволочи.
– Будь оно так, мы положили бы вас еще в особняке, – надменно возражал фон Кирстов. – На кой черт мне было бы распылять силы и устраивать засаду в этом вашем осином гнезде?
– Черта с два вы бы нас положили, – парировала Цефа. – Посчитайте лучше трупы.
– Других аргументов у вас нет?
– Вы сами напросились...
Щуря глаза, Нешер оценивал обстановку. Он сразу узнал фон Кирстова – конкурентов положено знать в лицо.
– Не ожидал я от вас этого, Фридрих, – изрек он доброжелательно.
Тот вздрогнул; пистолет прыгнул в его руке, перенацеливаясь на командира моссадовцев. В следующую секунду на лице фон Кирстова появилась гримаса – причудливая смесь раздражения, облегчения и стыда.
– Ах, это вы, Нешер, – произнес он с откровенной досадой. – Как, кстати, вас зовут на самом деле? Никогда не любил этой идиотской привычки к звучным псевдонимам.
– Может быть, прикажете вашим людям убрать оружие?
– Только на паритетных началах.
– Ребята, – распорядился командир, обращаясь к моссадовцам, – опустите стволы. Мы с господином фон Кирстовом старинные знакомые.
Намер и Баз перевели дыхание, а Цефа не смогла скрыть радости.
– Черт побери, Код-код! Мы тут уже решили, что лягушатники накачивают вас психотропами...
– Кишка тонка. Трусливая публика. Разрешили сделать звонок, и наши быстро прижали им хвост...
Обстановка немного разрядилась, хотя деваться от боевых потерь было некуда, и немцы явно жаждали отмщения.
– Посмотрите, Нешер, что натворили ваши головорезы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
...На обратном пути Клюнтин утратил способность осознавать действительность. Он не помнил, как вышел за ворота; не помнил, как сел за руль и доехал до дома. Как он попал в квартиру – тоже не отложилось в памяти.
Какое-то время Клюнтин бесцельно шатался по пустым, затемненным комнатам; брался то за одно, то за другое. Все казалось ему бессмысленным и бесполезным.
Он снял телефонную трубку, чтобы отдать приказ о ликвидации групп Посейдона и Маэстро, но двумя секундами позже положил ее на место. Его люди исполнят любой приказ, но после акции такого масштаба ему не удастся выйти сухим из воды. Это приговор. Ему конец, даже если случится чудо, и акция увенчается успехом.
С отрешенным лицом генерал-майор уселся за письменный стол. Выдвинул ящик, достал именной пистолет. На рукоятке была выгравирована дарственная надпись, стояла подпись: «Андропов».
У генерала мелькнула безумная мысль: пистолет-то и есть сам Андропов. Это не личная воля Клюнтина, это беспощадный генсек дотянулся до него с того света своими холодными руками. Все вокруг наполнилось символами и знаками, приобрело новый смысл, о котором генерал никогда не подозревал.
Выстрел в висок очень часто, но не всегда приводит к желаемому эффекту. Дрогнет рука – и пуля не затронет жизненно важных центров. Чекистское провидение рассудило, что провинности Клюнтина слишком велики, чтобы даровать ему мгновенную смерть. Генерал нажал на спусковой крючок, ударил выстрел, но Клюнтин остался жив. Он повалился на пол, истекая кровью; скорее всего, он все-таки отправился бы к праотцам и пообщался с генсеком лицом к лицу, не явись домработница.
Она точно знала, что генерал-майор дома; своих ключей у нее, естественно, не было. Обеспокоившись, она вызвала подмогу. Клюнтина отвезли в ведомственную больницу, и там, в реанимации, врачи постарались на славу. Через несколько дней они объявили всем, кого это касалось, что жизнь генерала как таковая вне опасности, но он навсегда останется растением.
...Жаворонок, когда ему доложили о неудачной попытке самоубийства Клюнтина, не выказал никаких эмоций. Он просто связался с другими людьми, не менее прочно сидевшими на крючке, и перепоручил задание им.
* * *
Аэропорт Орли жил своей обычной жизнью: глухо бурлил, оглашался мелодичными голосами, объявлявшими посадку; залы были пропитаны запахами кофе и освежителей.
Когда посадка на рейс до Санкт-Петербурга закончилась, «Сирены» заполошно ворвались в зал, всячески изображая предельное отчаяние и потрясая билетами.
– Береженого Бог бережет, – сказал накануне Посейдон.
Вопреки всем инструкциям и приказам он решил задержаться. Отряд сделает вид, будто опоздал по не зависящим от него причинам. Начнется морока, волокита, но это они как-нибудь переживут. Если бы не четкий приказ, Каретников вообще предпочел бы ехать поездом, но сроки не позволяли. Хотя они и так будут нарушены...
Посейдон нутром чувствовал опасность.
Он понимал, что какие бы силы ни стояли за Клюнтиным, они вряд ли решатся организовывать «Сиренам» засаду или истреблять их поодиночке. Выйдет кровавая бойня с непредсказуемыми результатами, поднимется ужасный шум, и дело никто не сможет замять. Поэтому ему пришел в голову вариант, не раз использованный писателями-детективщиками. Если ты хочешь скрыть убийство – соверши его в составе целой серии убийств, спрячь. И пусть потом желающие гадают, кто был истинной мишенью убийцы.
Авиалайнер для этого – идеальная штука.
Заинтересованные лица наверняка в курсе, каким рейсом вознамерились лететь «Сирены». На захват самолета безумным «террористом» с последующим самоподрывом никто не пойдет. Эта затея требует очень долгой и тщательной подготовки. А вот заложить взрывное устройство куда проще.
Конечно, никто не застрахован от возможности того, что предатели подсуетятся и заминируют заодно и следующий самолет, на котором уже точно отбудут «опоздавшие» бойцы.
Но это уже куда менее вероятно.
Во-первых, времени будет немного – кто знает, насколько затянется волокита. С рейсом могут определиться в последний момент, незадолго до вылета. А во-вторых, две авиакатастрофы подряд – это чересчур... если, конечно, зарядом в первом самолете не будут управлять с земли, если там окажется обычный часовой механизм. Если заряд будет дистанционно управляемый, то за отсутствием на борту «Сирен» лайнер не тронут...
...Магеллан, извивавшийся у стойки, очень правдоподобно заламывал руки и выражал крайнее отчаяние.
– Как же нам быть?.. О господи!.. У нас срываются контракты... зачем я только сунулся в этот тур?
Мина, мрачно топтавшийся рядом, не менее убедительно матерился.
– Задержите самолет! – умолял Торпеда. – Плачу любые деньги...
Ему вежливо объяснили, что – увы! – самолет уже мчится по взлетной полосе и через считаные секунды окажется в небе.
Посейдон, вне себя от расстройства, с силой ударил себя кулаком в ладонь. Флинт свернул шею водочной бутылке и начал пить из горлышка, дабы убедить персонал в некоторых вещах – своей глубокой печали, верности русским традициям в зарубежном о них представлении, а также собственном кретинизме и, следовательно, невозможности быть хитроумным агентом спецслужбы. Сильвер изображал безуспешные попытки дозвониться до кого-то по мобильному телефону.
– Алло! – кричал он на весь зал. – Наташа? Я не слышу тебя!..
В том, что самолет уже мчался по полосе и даже начал отрываться от земли, в скором времени убедился весь аэропорт.
Взрыв был настолько мощным, что стекла вылетели в строениях, расположенных в полукилометровом радиусе. У многих заложило уши. Над взлетной полосой расцветал огромный огненный цветок; обломками машины побило технику и здания; погиб ремонтник, которому оторвало голову куском фюзеляжа.
Часть пассажиров попросту испарилась, останки других разметало по всему аэродрому.
Магеллан вдруг отошел от стойки и без сил опустился в пластиковое кресло.
Это не было инсценировкой.
Глава тридцать первая
ТАКТИЧЕСКИЙ СОЮЗ
Нешера продержали в участке до утра.
То есть очень недолго.
Факт беспрецедентный: в центре Парижа задержан вооруженный до зубов иностранец, принимавший активное участие в массовом побоище с угрозой для жизни мирных парижан. По всем статьям его следовало переправить в контрразведку, и комиссар Дювалье, которого выдернули из постели по случаю ЧП, так и намеревался сделать. Но израильтянин убедил его дать разрешение на телефонный звонок.
– Независимо от того, в чем меня обвиняют, я имею на это право по закону, – настойчиво твердил Нешер.
– Я вижу, как вы уважаете наши законы, – буркнул комиссар.
Он пребывал в сомнении.
Что-то подсказывало ему, что этот звонок может пойти ему на пользу. Дело явно политическое, и если пленник подключит к происходящему сильных мира сего, то гроза пронесется над головой комиссара. Он пригнется и переждет, он слишком мелок, чтобы ввязываться в такие опасные истории.
– Звоните, – разрешил комиссар.
– Благодарю, – Нешер церемонно поклонился. Он уже полностью пришел в себя и очень тревожился за свой отряд.
Дювалье оказался прав в своих предположениях. Через пять минут после короткого разговора Нешера с невидимым собеседником (комиссар не понял ни слова) раздался ответный звонок. Звонили с уровня столь высокого, что Дювалье встал.
Он отвечал односложно и при каждом слове кивал; в итоге на лице его написалось плохо скрываемое удовлетворение. Положив трубку, комиссар одернул на себе пиджак и строго приказал жандарму, дежурившему при дверях:
– Снимите с этого господина наручники.
Без тени эмоций жандарм шагнул вперед, щелкнул замок. Дювалье уже протягивал пачку:
– Сигарету?
– Благодарю, – Нешер покачал головой. – Я не курю. Могу ли я считать себя свободным и покинуть ваше гостеприимное учреждение?
Возникла секундная заминка.
Приказ есть приказ, и в данном случае весьма желанный, но все существо Дювалье по укоренившейся привычке возражало против освобождения громилы.
– Можете, мсье, – комиссар вышел из-за стола и собственноручно распахнул дверь. Но моссадовец продолжал стоять.
– Ваши люди изъяли у меня спецсредства, – сказал он спокойно. – Мне хотелось бы получить их назад.
Дювалье сострадательно развел руками:
– Простите, но таких полномочий мне никто не давал. Спецсредства оформлены и могут быть возвращены только официальным путем.
Он городил вздор, но не мог допустить, чтобы Нешер покинул участок с оружием в руках.
Тот не стал возражать, пожал плечами:
– Хорошо, комиссар, я улажу формальности. Мы с вами еще увидимся.
Он повернулся к двери, и Дювалье, не сдержавшись, спросил:
– Прямо так и пойдете?
Моссадовец недоуменно обернулся:
– Что вы сказали?
– Прямо так и пойдете? – повторил комиссар. – Вот в этом... в том виде, в каком вы есть?
Он дернул подбородком, имея в виду одежду Нешера, которая мало чем походила на одеяние обыкновенного прохожего.
Тот криво усмехнулся:
– У вас тут люди как только не ходят. Не беспокойтесь за меня, господин комиссар.
– Я просто боюсь, что вас вскоре доставят обратно...
– А вы не бойтесь. Это маловероятно.
Тон Нешера свидетельствовал о глубокой убежденности.
Дювалье не стал спорить и приветливо помахал ему рукой. Когда израильтянин вышел, комиссар налил себе больше, чем обычно, и выпил залпом, не стесняясь присутствием жандарма, который продолжал стоять навытяжку и делал оловянные глаза.
* * *
Не имея возможности связаться с бойцами, Нешер томился неизвестностью. Добравшись до знакомой набережной, он сразу понял, что терзавшее его недоброе предчувствие не обмануло.
Консьерж продолжал спать подозрительно крепким сном. Чуткий нос командира мгновенно уловил всю гамму запахов: пороховой гари, крови и тех самых газоразбрасывающих спецсредств, которых Нешер, помимо прочего, лишился.
Ему было отчаянно неловко идти в квартиру безоружным. Он обыскал консьержа, нашел жалкий перочинный нож. В руках профессионала и осколок стекла бывает грозным оружием. Держа нож в отведенной за спину руке, Нешер крадучись двинулся по ступеням.
Тут же он услышал разгоряченные голоса. Дверь высадили, в апартаментах ожесточенно ругались. Его взору открылась дикая картина: несколько трупов, и люди, находящиеся в соседней комнате, ведут перебранку, тогда как должны были бы мочить друг дружку до полного взаимного истребления.
Ссорящиеся были настолько увлечены словесной баталией, что не сразу заметили Код-кода, остановившегося на пороге. Ругань стояла, похоже, уже не один час, и все заметно устали, так до сих пор и не придя к соглашению.
Баз, Намер и Цефа держали на мушке Фридриха фон Кирстова и двоих спецназовцев – все, что осталось от германского отряда.
– Вы не выйдете отсюда, – утомленным, уже механическим голосом повторял Баз. – Ваши утверждения бездоказательны. Пока мы не услышали ни единого убедительного довода и не можем вам верить. То, что вы немцы, лишь повышает возможность вашей принадлежности к неонацистской сволочи.
– Будь оно так, мы положили бы вас еще в особняке, – надменно возражал фон Кирстов. – На кой черт мне было бы распылять силы и устраивать засаду в этом вашем осином гнезде?
– Черта с два вы бы нас положили, – парировала Цефа. – Посчитайте лучше трупы.
– Других аргументов у вас нет?
– Вы сами напросились...
Щуря глаза, Нешер оценивал обстановку. Он сразу узнал фон Кирстова – конкурентов положено знать в лицо.
– Не ожидал я от вас этого, Фридрих, – изрек он доброжелательно.
Тот вздрогнул; пистолет прыгнул в его руке, перенацеливаясь на командира моссадовцев. В следующую секунду на лице фон Кирстова появилась гримаса – причудливая смесь раздражения, облегчения и стыда.
– Ах, это вы, Нешер, – произнес он с откровенной досадой. – Как, кстати, вас зовут на самом деле? Никогда не любил этой идиотской привычки к звучным псевдонимам.
– Может быть, прикажете вашим людям убрать оружие?
– Только на паритетных началах.
– Ребята, – распорядился командир, обращаясь к моссадовцам, – опустите стволы. Мы с господином фон Кирстовом старинные знакомые.
Намер и Баз перевели дыхание, а Цефа не смогла скрыть радости.
– Черт побери, Код-код! Мы тут уже решили, что лягушатники накачивают вас психотропами...
– Кишка тонка. Трусливая публика. Разрешили сделать звонок, и наши быстро прижали им хвост...
Обстановка немного разрядилась, хотя деваться от боевых потерь было некуда, и немцы явно жаждали отмщения.
– Посмотрите, Нешер, что натворили ваши головорезы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32