– Нечего таращиться, кровь не моя, хвала Великой Тьме. Трогай уже.
Примерно через два часа ангмарец остановил коня.
– Надо бы на дерево забраться, – сказал он неуверенно. – Ливонцы нам по дороге не попадались, значит, они гонят наших на восток. Пора бы нам уже их нагнать. Очень не хочется налететь на тыловое охранение.
– Я сама, – сказала Дрель. – Или я не эльфий-ская принцесса?
Резво подоткнув подол платья и приоткрыв весьма аппетитные ножки, она обезьяной взлетела по ветвям вверх, растворившись в густом лесном пологе.
Ангмарец ждал, поигрывая уздечкой и вслушиваясь в шорохи ночного леса.
Сверху посыпалась кора, и на траву шумно спрыгнула Дрель. Щека ее была расцарапана, платье на плече зияло прорехой.
– Они прямо перед нами.
– Охранение?
– Вернее будет сказать – стража обоза. Там пара телег, три шатра и дюжина мордоворотов. Сидят на тюках с арбалетами и пялятся вокруг.
– А главных сил не видно?
– В паре километров начинается подъем из этой долины. Гребень холма, похоже, наши и ливонцы уже перевалили.
Ангмарец спрыгнул с коня.
– Будем обходить. На вот, надень на башку. И не перечь! Мне воевода за тебя руки-ноги повыдергает.
Дрель на удивление покорно нахлобучила сменный войлочный подшлемник назгула, а поверх него хау-берг.
– Ну, и как я смотрюсь? – кокетливо спросила она, ведя коня в поводу.
– Как школьная учительница географии, решившая изобразить индийскую королевну, – честно ответил ангмарец. – Только очень грязную и помятую индийскую королевну.
– Спасибо на добром слове, злыдень. Миновать ливонский обоз им удалось без особых приключений, если не считать того, что лошадь назгула оступилась и едва не свалилась на дно оврага.
На дорогу, ввиду близости основных тевтонских сил, они решили не выходить, двинули по еле заметным лесным тропам, полагаясь не столько на собственное зрение, сколько на чутье казачьих рысаков.
Вскоре при свете звезд они перевалили через седловину, и перед ними раскинулся во всей своей красе ливонский лагерь.
Жарко горели десятки костров, белели палатки и шатры, меж ними перемещались оруженосцы и полупьяные кнехты.
– Бьем их, бьем, а они не уменьшаются в количестве, – заметила Дрель, сморщив нос.
– А ты что, хотела, чтобы Легион все войско магистра переколбасил? Которое Кестлер год собирал?
– Положим, здесь едва половина его. Вторая – у Рингена, осаждает отряд Игнатьева-Русина.
– Все равно их раз в двадцать больше. Только и спасают нас леса да топи, негде им развернуться.
– И как только дали магистру собрать эдакую силищу?
Щека назгула нервно задергалась. На эту тему они уже давно предпочитали говорить только между своими, даже со свойским парнем, воеводой Репниным, старались языки не распускать. А де. ло пахло крупной изменой.
Всем памятен был триумфальный марш русских полков от Пскова и Ивангорода вглубь Ливонии.
Нарва пала в одночасье, за ней обрушились десятки замков и множество крупных городов. Тевтонская армия была буквально разметана, словно куча сухих листьев, злым осенним ветром и загнана в родовые ук-ровища. Казалось – еще немного, и московиты на века утвердятся на Балтике.
И тут начались проволочки, отступления и бессмысленные маневры, изматывающие войска, переговоры…
В довершение всех бед, основные полки попросту ушли из Ливонии, оставив там и сям малозначительные отряды и гарнизоны, словно приглашая немцев к реваншу.
И реванш немедленно воспоследовал. Кестлер, павший было духом, нашел деньги, активизировал давние рыцарские связи с Западной Европой. И потянулись к Балтийским берегам, словно в эпоху крестовых походов, шайки псов-рыцарей, ватаги ландскнехтов и вольные дружины кондотьеров. Сам орден перегруппировал свои силы и вышел в поле. А в чистом поле русских полков не оказалось. Кестлер наметил уничтожить оставленные гарнизоны, показав всему миру, что его архаическое государство еще на что-то способно, получить под этим соусом дополнительные деньги от Папы и начать с Московией полномасштабную войну.
Первый удар пришелся на отряд Игнатьева-Русина, засевший в крепости Ринген. Находившийся неподалеку отряд Репнина тут же двинулся на помощь. Но у ливонцев вполне хватало сил и на осаду, и на отпор дерзкому Репнину.
Тогда и началась маневренная война на дорогах. Чернокрылый Легион, приданный Репнину, изображал из себя силы деблокады, а сам воевода лесами крался к Рингену, намереваясь ударить в тыл Кестлеру. Мало кто знал, что героическому гарнизону Ринге-на помощь уже не нужна. Пять недель бились стрельцы и казаки, вызвав у заносчивых рыцарей изумление и суеверный страх, перебив более двух тысяч врагов. Но сила оправившегося Ордена была для горстки храбрецов неодолимой. Гарнизон пал, и теперь Репнин с малой дружиной шел прямо в объятия основной армии Кестлера.
Глава 2
Репнин
Уж не знаю, сгинули они, или выжили, – сказал воевода, мрачно разглядывая с холма твердыню Рингена. Он имел в виду Чернокрылый Легион, посланный, как думал Репнин, на верную смерть. На самом же деле, воинству ангмарца, благодаря этому приказу, удалось ускользнуть из железного капкана Кестлера, но тогда об этом мало кто ведал. – Но дело свое они добре исполнили. Отманили немца от крепости.
– Всю ли немчуру отманили? – усомнился стрелецкий сотник.
– Может, и нам кого оставили, – усмехнулся Репнин. – Но Русину и его людишкам послабление сделали. Теперь наш черед.
Отряд неспешно разворачивался, прикрытый холмом, готовясь ударить на тевтонцев. Ровные квадраты стрелецких сотен ладно двинулись вперед, ощерившись пиками и бердышами, на флангах тучами собралась легкая конница. Вернее будет сказать не тучами, а тучками. Основные силы казаков и черкесов передал Репнин Легиону, но по дороге собирал из всех деревень и замков мелкие гарнизоны, рассеянные по всей стране.
– Ну – с Богом!
Репнин сам выхватил сабельку и пустил коня в галоп. За ним рванулись два десятка боярских детей, сверкая кольчугами да бай данами.
С вершины холма, собираясь предупредить Русина о нежданной подмоге, запел рог. Но чистый его и грозный голос не поднял из могилы гарнизон павшего Рингена.
С гиканьем ворвались боярские дети и казаки в ливонский лагерь, рубя опоры шатров и швыряя пылающие факелы в палатки. Передовая стрелецкая сотня под барабанную дробь уже входила с юга, бородатые десятники держали в зубах тлеющие фитили от пищалей.
Репнин придержал коня и рассеянно оглянулся. Никакого сопротивления, лагерь был пуст, в нем теперь хозяйничал огонь.
– Бесы их взяли? Или Русин всех перебил?
Не дождавшись от Небес ответа, чуя неладное, Репнин устремил коня к крепости.
Все вокруг носило следы яростного штурма – закопченные остовы башен, заваленный трупами ров, обломанные осадными крючьями зубцы крепостной стены.
И ни звука вокруг.
Гулко прогрохотали конские копыта по опущенному перекидному мосту. Внутри – та же картина смерти и запустения. Бурые пятна, где совсем недавно алела кровь, обломки стрел и брошенное в беспорядке оружие. Пришпиленный копьем к дощатой двери стрелец, мертвый рыцарь с напрочь отсеченной рукой.
– Горе мне, горе! – возопил Репнин. – Поздно подошли мы, братья! Нет более царева слуги Русина, нет казачков и стрельцов, нет более отряда Рингенско-го!
Тут его глаза страшно блеснули.
– Где магистр? Куда делись псы-рыцари и вся их свора? Немедля разослать вестовых, сыскать!
В молчании ехал он по пустым улочкам, скрежеща зубами при каждом следе мстительной жестокости ор-денцев. То тут, то там попадались русые головы, насаженные на пики, выпотрошенные и набитые гравием тела, связанные и окоченевшие трупы со следами пыток.
– До темноты сыскать мне магистра!
И тут запели медные рыцарские трубы, взревели охотничьи рожки и послышался лязг выходящего из засады стального воинства Кестлера.
Аовушка захлопнулась.
Репнин привстал на стременах и устремил свой взор наверх. Доселе безмолвные башни ожили. Распахнулись замкнутые двери и изрыгнули на стены сотни арбалетчиков и лучников, которые стали бегом рассредоточиваться по парапету. Центральный замок также ожил, выпуская ощетинившуюся копьями и алебардами «кабанью голову» валлонских наемников.
– Попался, словно лис в норе, – воскликнул Репнин, но в голосе его не было отчаяния. Казалось, он даже рад, что тевтоны и их наемники никуда не делись
Сотник, рванув саблю из ножен, прошептал, кося глаз на замерших в ожидании приказа арбалетчиков:
– Батюшка, разом ударим – к своим прорвемся, а там, в поле…
– Гойда! – взревел Репнин, пустив коня прямо на сгрудившихся в проеме ворот ландскнехтов, преграждающих ему путь к своему отряду.
Слитно захлопали арбалеты, и валлоны с криками устремились следом за воеводой и кучкой его телохранителей и боярских детей.
Не щадя себя, сопровождающие Репнина подняли щиты, закрывая воеводу от гибельного ливня, и сами валились из седел один за другим.
Репнин врезался в толпу наемников, страшно крича и размахивая саблей с тяжелой елманью, сокрушая шлема и щиты. Обученный такому бою конь бил копытами, опрокидывая латников, крутился на месте, не давая стащить своего всадника на землю. Рядом с гиканьем и визгом рубились казаки, прокладывая себе путь в ворота.
В самый краешек не сомкнувшегося капкана протиснулся Репнин, когда созданный им вихрь раскидал ландскнехтов. Воевода выскочил на мост. За ним следовала едва половина из тех, кто заехал в Ринген.
– Арбалеты перезарядят – каюк нам, – вскричал он. – За мной!
Они промчались по мосту, сопровождаемые стрелами, попусту вспоровшими воздух, и домчались до стрельцов.
И тут сердце воеводы дрогнуло, осознал он всю гибельность своего похода малыми силами против всего воспрявшего Ордена.
Из леса с востока и запада выползали две сверкающие на солнце стальные змеи – копье за копье, хоругвь за хоругвью шли псы-рыцари и их челядь, доселе сокрытые в лесу.
– Становись! – заорал Репнин, мчась вдоль рядов смешавшихся было сотен. – Пищали готовь!
В последнем приказе нужды не было – отряд был готов к бою, хотя и собирался не драться в окружении, а бить Кестлеру в тыл. Сотни образовали неровный квадрат на небольшом взлобье, где некогда стоял шатер самого магистра. Первые ряды встали на колени, над их плечами грозно покачивались пищали и пики. В центре строя замерла немногочисленная конница русских.
– Чего он ждет? – изумился Репнин, видя, что готовые к натиску ливонцы медлят.
Но гибель рингенского гарнизона научила неистового Кестлера уважать русскую армию, к которой он раньше относился с явным небрежением.
– Не для того я собирал по всей Европе остатки рыцарства, – сказал он на изумленные и возмущенные расспросы своего окружения, – чтобы положить треть его или половину возле этого проклятого городка. Мне думается, что под крепостью находится разлом земли, сквозь которой из адских бездн проникают демоны, помогающие восточным варварам. На этом поле бескровной и красивой победы не выйдет, так говорят мне святые угодники и небесные покровители.
– Но дерево победы уже взросло, – возразил герцог из южной Франции, чьи предки резали непокорных провансальских альбигойцев и удирали из Палестины под натиском победоносного воинства Сала-дина. – Хитрым маневром заманили мы сюда московитов, осталось только пожать плоды.
– Так поди и пожни! – вскричал взбешенный неповиновением магистр. – Бери войско и принеси мне голову московитского воеводы!
– Я готов во имя Богоматери в первых рядах драться с неверными собаками, – ответил герцог, – но право командования над рыцарями Запада небесные угодники даровали вам, магистр.
– И я распоряжусь им не так, как велит крестоносное сердце, а как велит холодный разум Великого Магистра Ордена Ливонского! Отправить герольда к московитам!
– Ах вот в чем дело, – ухмыльнулся Репнин, когда от сверкающих рядов неприятеля к стрелецкому каре помчался всадник, размахивая белой тряпицей. – Разговоры станем разговаривать!
– Великий Магистр, – надменно сказал герольд, которого пропустили в середину строя, к самому воеводе, – предлагает вам, дабы избегнуть худшей участи, сложить оружие. Он обещает жизнь всем, кроме священников богопротивной секты, именующей себя…
Он замялся, подзабыв, видимо, мудреное восточное словечко. Репнин участливо подсказал:
– Православной Апостольской Церковью, тевтонец. А кого еще не станете вы миловать?
– Казаков, что хуже орд Рогов и Магогов, хуже мавров и сарацинов.
– Ну и меня, грешного, на аркане в логово магистра поволочете, так? Послушай, мил человек, не зли меня и моих людей. Даже ногайцы и татары выказывают к противнику большее уважение, чем ваш Магистр. Не будь у тебя в руке белой ткани – уже лежал бы ты без языка, корчась у моих сапог за оскорбление веры! Ступай, пока цел, и передай своему хозяину, собака, что он сам отправится в Ивангород на аркане еще до того, как солнце сойдет с небосвода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40