– Ну, коли сам хочешь, слушай… – Серебряный сжал и разжал ладони, могучие, способные гнуть подковы. – Страху от вас по Руси много.
– Это верно, – Басманов провел рукой по рукояти сабли. – А кто боится? Тот, чья совесть не чиста. И правильно. Пусть трепещут. Не будет им раздолья, как в прежние времена. Не дадим Русь в обиду!
– Ладно говоришь, – Серебряный подпер кулаками подбородок. – Только не одни воры государевы трепещут.
– Ты про чернь?
– Чернь как раз довольна и весела, когда очередного боярина или купца на веревке по улице волокут. Много честных людей перепугано властью вашей, делами и слухами о деяниях опричников. Слышал, небось, величают вас кромешниками, татями.
– Слышал, – Басманов улыбнулся. – На то и одежды ратников наших темные, и собачьи головы к седлам приторочены. А кого, думаешь, больше всего бесы боятся? Богомольцев в черном. А почему?
– Опять ты со мной, как с дитем малым. Опричный воевода вернулся к седлу и уселся на татарский манер, подобрав под себя ноги.
– Планы у государя большие, – сказал он после долгого молчания. – А противодействие сильное. Очень сильное, Никита Романович. Враг внутренний многоголовый и стозевый, его не вызволишь в поле и саблями не порубишь. Страна большая, а иной раз положиться государю не на кого.
– А бояре?
– Таких как ты, безоглядно верных и честных мало. Многие хотят вольностей, как у польской шляхты. Иные города по сию пору отложиться хотят. Кабы рассказал я тебе об этих темных делишках, бросил бы ты саблю, да в монастырь ушел от омерзения, поверь мне.
– Грязи много, – изрек Серебряный. – Это верно.
– Раз есть грязь, должны быть и те, кто ее разгребает.
– Не стану я допытываться по поводу казней московских, – устало промямлил Серебряный. – Тебе – верю. Не стал бы зря боярскую да княжью кровь лить. Не стану и планов государя выведывать. Скажи только – мы всерьез здесь воюем, или для шутки?
– Всерьез, Никита Романович. Море нам нужно, без него Русь задохнется. Гавани, выход к дальним странам, новые друзья для страны…
– Тогда посоветуй, что делать мне. Идти на Ревель, не дожидаясь указа государева?
– Сам же говоришь – сил мало.
– Сил достаточно… – Серебряный быстро подошел к карте и прочертил ногтем линию вдоль южной границы Ливонии. – Да много оставить надо, дабы зад и брюхо войска прикрыть.
– От кого?
– Ты, опричник, можешь в точности сказать мне: Никита Романович, не ударят ляхи и литвины тебе в спину! Смело веди полки на последние крепости немецкие, и Бог даст победу! ..
Басманов промолчал.
– То-то…
Серебряный взъерошил шевелюру пятерней.
– Курбского нет, царь далеко. А я тут один, между немцем и ляхом.
– Не один. Скоро подойдет Шереметьев с полками.
– И кто же промеж нас главный будет? Молчишь? А я знаю наперед. Никто! Будем вдвоем топтаться на одном месте. Опять пальцами бить растопыренными вместо кулака.
– Вот заладил, – Басманов покачал головой укоризненно. – Страна большая перед вами, тут не два войска, пять или шесть воинств надо.
Глаза Серебряного внезапно загорелись.
– Вот если бы он прикрыл границу с ляхами, тогда я бы пошел на немецкие крепости! Или он бы двинулся на Ревель, а я – на ляха.
– Эк хватил – на ляха, – оборвал полет его мысли Басманов. – Вот это государь точно не одобрит. Совсем не ко времени нам ссора с поляками.
– А что они хоругвь за хоругвью к границам ведут? Вспомни, что при Иоанне Третьем было?
– Даст Бог, не повторится. Я тебе не указ, Никита Романович, но совета ты просил – даю тебе совет. Не задирайся с соседями. Русь не может воевать и ногайца, и немца, и поляка.
– А если они сами…
– А вот если сами…
Серебряный хищно вперил взор в недра польских земель.
– У них земли много. И какой земли! Смоленск один чего стоит!
– Зачем нам чужое? На Руси земель полно, освоить не можем, от набегов татарских оборонить, куда же больше? Это враги царевы нас толкают земли хапать без смысла. Нам и нужно-то всего несколько гаваней на студеном море, да кораблей побольше.
– Такая, значит, правда у опричнины?
– Такая, – согласился Басманов. – Если сильно рот разевать – морда может треснуть.
Серебряный почесал в затылке.
– И все же ляхи – главные наши недруги. Они уже гадят исподволь.
– Это как же?
Никита Романович налил себе квасу, отпил, вытер мокрые усы.
– Когда я на Фелькензама шел, стал забираться в тыл правому полку один залетный отряд. Хотел сбить нас с марша, не пустить в холмы. Чтобы тяжелая конница рыцарская на равнине по нам ударила.
– Толково придумал Фелькензам, только, кажись, не на того напал, так что ли?
Серебряный был отнюдь не тем человеком, кто любит заниматься самовосхвалением. Реплику опричного воеводы он пропустил мимо ушей.
– Послал я наперехват этих… из Аегиона. Тьфу ты, пропасть! Вой отличные, умелые и хоробрые, только к чему этим словом латинским, поганым, именуются? Тоже, поди, опричные?
– Мои люди, – согласился Басманов. – Вернее – люди Карстена Роде. Я за ними приглядываю, пока они на суше. К слову сказать, заберу скоро от тебя.
– Жаль, малая дружина, но толковая. Так вот, прижали они фелькензамовых людишек в болотах, да расколошматили. Взяли полонян. Четверых. Все, как один, из-за ляхского кордона.
– Вишневецкого люди? – подобрался Басманов.
– Не знаю я, какого там Вишневецкого. Аяхи, и весь сказ. Самые обычные ляхи. Только брони на них новенькие, получше ливонских, пищали хранцузские.
– Где держишь их? Надо мне с ними перемолвиться, – поднялся Басманов.
– Как где? Да нигде!
Басманов так и сел. Серебряный простодушно развел руками:
– А что их расспрашивать? Простые вой, не паны, не атаманы. Я их отпустил после битвы с основной ратью Ливонской.
– Что – всех отпустил?
– Нет. Один много гонору имел, русского царя лаял. Пришлось ему голову снести саблей.
Басманов с хрустом сцепил пальцы.
– Вижу, не то я сотворил, – печально заметил Серебряный. – Но я ж не ногаец – людей в яме держать. Да и кормить их надо.
– Что хоть успели сказать твои ляхи?
– Что нанялись в ландскнехтский отряд совсем недавно. Нанял немчин знатный… Убей меня Бог, не помню. Какой-то «фон», в общем, нанял. Обещал в поле на сечу не выводить, велел засады чинить, громить обозы, мешать полкам двигаться.
Басманов проворчал:
– Ландскнехтский отряд… Ландскнехты со своей сбруей приходят, а этих особо снарядили. Деньги немалые нужны на брони да пищали. У ливонцев денег нет, Кестлер последнее золото в поход на Ринген истратил, я наверняка знаю.
– Кто же нанял их?
– Думаю – как раз ляхи.
– А почему немца они поминали? Врали? Не похоже. Мои казачки их шибко прижали, у этих не забалуешь.
– Может, и не врали. При польско-литовском дворе полно немцев шастает, шведов, датчан да людей франкской земли. Есть даже генуэзцы.
– А это кто такие? Басманов улыбнулся.
– Это далеко от нас. Пока не наладила Русь навигацию в холодных морях – так и будут иные края далекой сказкой.
– А что – там яблоки слаще? Кисельные берега?
– Товары всякие есть, а главное – спрос и интерес к нашим товарам.
Серебряный заскучал. Ему, воеводе, дела торговые казались темными и малопривлекательными. По его разумению этой материей должны интересоваться люди низкого и даже подлого звания.
– Если так печалит тебя уход этих ляхов – прямо сейчас скажу слово засечникам. Эти деньков через пять притащат сюда на аркане сколько угодно ляхов.
Басманов вновь сделался серьезен.
– Никита Романович, озоровать на границе нет нужды. Кто знает, может, поляки только и ждут повода малого, чтобы вмешаться в войну.
Серебряный пожал плечами.
– Оставь тогда у меня какого-нибудь своего человечка. Как будут попадаться выходцы с юга – я их буду отдавать ему.
– И оставлю, вот только прикину – кого, – пообещал Басманов. – Мне скоро трогаться из твоего лагеря. Не серчай – куда путь-дорога лежит, не скажу. Оставлю человека для допросов, да заберу у тебя судовую рать Карстена Роде.
– Может, позвать их атамана?
–. – Пусть отдыхают, завтра свидимся.
– Так каков твой совет будет? Воевать Ревель, или опять на месте топтаться?
– В любом случае – дождись подхода Шереметьева.
Помявшись, Басманов с неохотой добавил:
– Я и Очин-Плещеев считаем, что поляки готовятся помешать нам выйти к морю. Так что сам в ссору не лезь, но жди беды с юга, не сегодня – так завтра.
– А государь знает?
– Знать-то знает, только слушает других советчиков. А те другие говорят – не зли поляков, оставь немцев в покое, иди на юг.
– И кого слушает государь? Басманов многозначительно помолчал.
– Выходит, создать-то создали опричнину, да не на одну нее государь опирается.
– Выходит, мало мы делаем, чтобы заслужить полное доверие государя.
Князь загрустил. Перед ним сидел верный царю и отечеству человек, недавно разгромивший опасного врага. Казалось бы, именно с ним и надо бы поговорить о странном поведении Курбского, о попахивающих прямой изменой планах адашевской клики, о грамотах от новгородских купцов, найденных во взятой Нарве…
Только ни к чему все это ратному человеку, Серебряному Никите Романовичу. Не мастак он в подковерной борьбе, поди, и в думе-то никогда не был… Да и своих забот у воеводы хватало. Польские хоругви на юге, неприступный доселе Ревель на севере, десятки верст до русской земли от воинского лагеря, непонятный статус самого Серебряного.
И, словно прочитав мысли князя, Никита Романович с облегчением заметил:
– Одно ладно – хитрыми делами не мне заниматься, о том голова не болит.
Глава 16
Тирзенская закуска
Городок, в непосредственной близи от которого русская армия одержала одну из самых своих значительных побед в Ливонской Войне, показался Басманову жалкой деревенькой. Странной, впрочем, с обилием цельнокаменных домов, неплохо укрепленной, и все же деревней.
– Снаружи лоск наведен, – проговорил опричник, вертя головой, – а внутри гниль одна. Чего они помои прямо на улицы льют? Отчего сточные канавы от улиц не отвели?
– У латинян завсегда так, – откликнулся Ярослав. – Поверху позолота, внутри прах.
– Однако славно, что не пришлось Серебряному на эти стены кидать полки. Много народу бы полегло.
Гарнизон города, состоящий из ополчения и нескольких отрядов ландскнехтов, клялся Фелькензаму, что ляжет костьми, но не пустит московитов в свои твердокаменные стены.
Мужества защитникам достало лишь для того, чтобы пускать стрелы с башен в казачьи разъезды. Когда потянулись в сторону Тирзена унылые шеренги битого ливонского воинства, ворота крепости затворились.
Городские старшины решили, что не след им ссориться с грозным царем московским. В силу германского оружия никто здесь больше не верил. Торговый народ, сведущий в финансах, знал наверняка: больше нет у Ордена ни злата, ни серебра. Посему явились убеленные сединами богатеи Тильзена в шатер Никиты Романовича с ключами от ворот и богатыми дарами. Просили не разорять город, не вводить полки.
– Воев я своих на стены расставлю, – сказал Серебряный, – а разорения чинить не станем, раз добром дело решилось.
Говоря, он кусал губы и теребил нагайку. Совсем не по сердцу было ему дружески толковать с купцами, только что совершившими в его глазах тягчайший грех – предавшими своих.
Отступающая орденская сила уныло обтекла Тир-зен и потерялась на затянутых туманом дорогах, не дождавшись ни помощи раненым, ни крова для еще годных к бою.
Будь князь помоложе, наверняка велел бы сечь посланников и гнать вожжами до самых стен.
Но ранняя седина давно уже тронула виски воеводы, научился он смирять горячий нрав, памятуя о делах державных.
Войско расположилось под стенами, внутрь вошли три сотни стрельцов и обозный наряд. В застенках под городской ратушей нашли изможденных пленников – в основном, из разбитых Кестлером гарнизонов. На обращение со стороны тирзенских немцев они не жаловались, недобрым словом поминая лишь каких-то кнехтов из рыцарской свиты Фелькензама. Те повадились, хлебнув зелена вина, спускаться в застенки и смертным боем бить пленников.
Серебряный опросил спасенных и велел одному из купцов немецких намалевать на папире гербы рыцарей, чьи оруженосцы позволили себе такое душегубство.
– Отдать папир казакам из ертаула, – распорядился воевода. – Кто с такими знаками на щитах – волочь ко мне на аркане. Кнехтов не жалеть, даже если в полон сдаваться станут.
Достался московитам изрядный запас огненного зелья и несколько никудышных бомбард. Ландскнехтов, разоружив, отпустил Серебряный на все четыре стороны, велев казакам рассеять их нагайками за городскими воротами. По чести ушли только командиры, при мечах и без срама. По опросам выяснилось – не принимали они участия в расправе над отрядами Русина и Репнина, сидели в городке всю войну.
Басманов рыскал по городу, ища следы деятельности Фемгерихта.
Тирзен являлся для него сплошным белым пятном. Не удалось ни разу заслать сюда прознатчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40