«Этого не может быть, – обескураженно подумала Анна во сне, – здесь не может быть никакого телефона». И тут же сама опровергла себя, легко догадавшись, что телефон просто забыли выключить в одной из пустующих квартир.
Телефон звонил настойчиво, и в конце концов этот резкий пульсирующий звук разорвал пелену ее страшного сна. Еще не осознав это окончательно, Анна потянулась к трубке, лежащей в изголовье ее кровати. Не очень послушными пальцами она поднесла ее к уху и окончательно вернулась в действительность, услышав голос дежурного администратора второго этажа:
– Извини, что разбудила, но Егоров…
– Что с ним? – Сознание в считанные доли секунды воспроизвело ее странный сон, вплоть до мельчайших деталей и подробностей. Мысль, что с Егоровым случилось что – то страшное, была посему единственно возможным логическим выводом, и она, не дослушав, резко перебила администратора.
– Да ничего не случилось. Они пробудились, спросили коньяку и сразу же потребовали тебя пред ясны очи, так что не обессудь… Я могу попробовать сказать, что тебя нет дома, а мобильный выключен, но ты же знаешь, какой он бывает в этом состоянии…
– Не надо. Я сейчас приеду, скажи, что скоро…
Анна отключила трубку и только тогда взглянула на часы. Было десять утра. Ей удалось поспать около трех часов, Егорову, стало быть, чуть больше четырех, однако он уже пил коньяк. Анна решила, что ей следует поторопиться.
Ангел явно колебалась. Более того, Бунин почувствовал, что относительно безобидная его просьба ее сильно испугала, и сейчас она мечется, пытаясь принять решение. С одной стороны, в ее же интересах было, чтобы он мог с ней связаться в любое время, – действительно, мало ли как могла повернуться ситуация. С другой – давать свои координаты ей явно и очень сильно не хотелось. Наконец она решилась:
– Послушай, я оставлю тебе номер пейджера, он будет постоянно со мной.
– Пре-елестно, – язвительно парировал Бунин. – Я посвящаю тебя в подробности, которые и упоминать-то при посторонних не вправе. Я бросаю все дела и мчусь в лесные дебри, чтобы вытащить тебя из твоих проблем. Ты же в ответ не можешь мне доверить даже номер твоего телефона. Слушай, ты хоть понимаешь, какую кашу мы с тобой завариваем?
– Я понимаю. Я… прости меня, пожалуйста. – На глазах Ангела навернулись слезы, а губы снова по-детски приоткрылись и набухли. – Я не могу дать тебе телефон. Не могу. Понимаешь? – Она говорила почти шепотом, боясь разрыдаться в голос.
– Почему это, можно поинтересоваться?
– Потому что мобильный телефон дал мне он, и квартиру тоже снимает он. И я… я точно знаю, что он все прослушивает круглые сутки напролет. Он, понимаешь, он ревнивый. Он думает, что, когда его нет – он же дома живет в основном… – так вот, когда его нет, он думает, что я ему изменяю… Понимаешь… Если он услышит твой голос, в смысле – незнакомый мужской, он потом ни во что не поверит и даже слушать не будет… – Слезы уже вовсю катились по ее лицу, и она, отчаявшись скрыть их, просто закрыла лицо салфеткой.
– Да-а, мать. Ну и избранничек у тебя! Ты еще подумай, а нужен ли он тебе такой-то в постоянное пользование?
– Ну-ужен, – тоскливо, с подвыванием донеслось из-под салфетки.
– Ну, дело хозяйское. Человек, как известно, сам творец своего счастья – и несчастья, впрочем, тоже. Ладно, не буду терзать его измученное ревностью сердце. Все, проехали. Вытри нос, и пошли отсюда. Стоп, сказал же, за ресторан плачу я. А ты шла бы пока – привела себя в порядок. – После того как, пугливо убрав обратно в сумку извлеченный было кошелек. Ангел послушно удалилась, Бунин попросил счет и в ожидании его задумался. Мысли его были довольно тревожны: в историю с подслушиванием он почему-то поверил сразу, кроме того, вспомнилась ее ярость, когда она решила, что и у Ларисы в кабинете все разговоры записывают. А кстати, надо бы. Интересный материал можно будет собрать. Об этом подумал он вскользь, занятый более серьезными размышлениями. Ему очень не нравились нравы, царящие в отношениях двух влюбленных ангелочков, один из которых собирался укокошить жену другого. Однако и другой, выходило, тоже недалеко ушел. Он подслушивает ее разговоры… А если он еще и следит за ней? Ситуация требовала серьезного осмысления, и Бунин решил отложить его на потом. Впереди у него было три часа ожидания. Так получалось, что приятного и тревожного одновременно. Но ничего, кто не рискует, тот, как известно, не пьет шампанское. А шампанское Бунин любил, причем очень хорошее и дорогое, французское. Значит, и рисковать следовало по-крупному. По мнению Бунина, это было вполне справедливо.
Женщина вернулась к столику умытая, искусно подкрашенная и вроде бы спокойная.
– Хочешь кофе? Или коньяку, счет все равно еще не готов? – спросил ее Бунин просто из вежливости.
– Нет, мне надо быстрее ехать, иначе я не успею вернуться через три часа. И послушай, ты ведь журналист?
– Да, и что?
– А мог бы ты написать заметку в какой-нибудь из этих модных журналов, ну «Космо…» или «Домовой», например… У них там бывает «Светская хроника» – кто, где, с кем появлялся…
– Я знаю, что такое «Светская хроника», – несколько обиженно заметил Бунин, ибо частенько подвизался в этой рубрике в разных изданиях, неплохо на этом зарабатывая. Платили, разумеется, не издания, а те, кто оказывался персонажами светских хроник. И платили неплохо. – И что ты хочешь? Попасть в «Светскую хронику»?
– Ну да. Только не одна, а как будто бы я была с ним. Понимаешь? Он ведь все скрывает от жены. Боится ее – и поэтому тянет. А если все станет известно… Понимаешь?
– Понимаю. Умная девочка, разумная девочка… Что ж, это можно будет устроить, и не в одном журнале, а сразу в нескольких, и в газетах тоже. Но стоит это недешево, насколько я слышал.
– Понятно, что недешево, я заплачу, сколько надо. В газетах, кстати, необязательно, она такие газеты, где есть «Светская хроника», не читает. Журналы читает, а газеты только серьезные – «Труд», «Российскую»… типа того.
– Представляю, что там за дамочка… Но это, к слову говоря, не важно, что она не читает, – подруги читают, соседки, знакомые, парикмахерши, прислуга, наконец. Кто-нибудь непременно прочитает и доложит, причем с огромным удовольствием, можешь не сомневаться. Хотя внешне будет выражаться сочувствие и праведное возмущение – а так еще обиднее, скажу я тебе.
– Да, точно! – Живо нарисованная Буниным картина так понравилась Ангелу, что, забыв про недавние слезы и тоску, она мстительно рассмеялась. – Так ты сможешь это устроить?
– Легко. Можно организовать даже такую штуку, что появится твоя с ним фотография.
– Нет, фотографии не нужно, нет. – Она почти выкрикнула это, внезапно так испугавшись, что даже отпрянула от стола.
«Психопатка, – со злостью подумал Бунин, – нет, надо быстрее выдоить ее и отшить, такая до добра не доведет». Вслух он примирительно заметил:
– Ну, не надо – так не надо. Ты же заказчик, что закажешь, то и исполнят. Успокойся. И давай езжай, а то правда ты не успеешь, потом – я не успею, и в итоге все затянется на те же три дня.
– Да, правда. – Она торопливо, неловко стала выбираться из-за стола. Однако, поднявшись на ноги, вдруг как-то замялась в проходе между столиками, словно не решаясь сказать ему еще что-то.
– Ну, что еще? – уже не скрывая раздражения, подтолкнул ее Бунин.
– Послушай, я тебя прошу, ты не следи за мной сейчас, ладно? Ну там, в какую машину я села и все такое… Я боюсь, что его люди за мной следят, поэтому несколько раз меняю машины, на своей не езжу – только за покупками и к нему на встречу, выхожу в разные двери, в общем – шифруюсь как могу. Обещаешь?
– Была охота! – совершенно искренне и с явным облегчением заверил ее Бунин. – Ступай с Богом, мне пока счет не принесли, и вообще, я еще коньяк буду пить, вот что.
Она облегченно вздохнула и почти бегом пустилась прочь из ресторана. Тонкая фигурка только мелькнула в большой витрине, она летела на всех парусах и действительно не к тем дверям, через которые они вошли в галерею. Бунин знал, что в противоположном конце есть еще один выход на тихую и пустынную обычно, отдаленную от проезжей части автостоянку. Похоже, этим трюком Ангел пользовалась уже не раз.
«Шифруется!..» – ухмыльнулся Бунин, повторив ее собственное выражение. Однако за этой усмешкой скрывалась и некоторая доля уважения – полоумная девчонка, оказывается, была не так уж проста. Он ведь тоже подумал о возможности слежки. Впрочем, спокойнее от этого не становилось. Напротив, все увереннее он приходил к выводу, что держать с ней ухо надо постоянно востро. Но все равно их встречу он числил сегодня одной из самых крупных своих удач за последнее время. Он в очередной раз ошибся фатальным и самым роковым для себя образом, но знать это ему было не дано. Посему Левушка Бунин скоротал следующие три часа, выпив несколько рюмок превосходного «Хеннеси», в ресторане; потом долго и со вкусом бродил по пустым магазинам, прикупив флакон любимого одеколона, выпил кофе с пирожным в итальянской кондитерской, и, находясь в отличном расположении духа, что случалось с ним всегда в предвкушении получения крупной денежной суммы, поджидал Ангела в баре, спросив себе еще порцию коньяка и гаванскую сигару.
Она появилась далее чуть раньше назначенного срока, разрумянившаяся, слегка растрепанная, и небрежно выложила на стол перед Буниным пухлый конверт из плотной серой бумаги. Правда, руки ее при этом предательски дрожали, а глаза испуганно бегали по сторонам.
– Там деньги, вся сумма, и листочек с номером моего пейджера.
– А пейджер твой он случайно не прослушивает? – без тени иронии поинтересовался Бунин.
– Это другой, я сама его купила на чужую фамилию. Он не знает.
– Мата Хари какая-то – ни дать ни взять, – усмехнулся Бунин, которого наличие пухлого пакета и количество выпитого коньяка изрядно расслабили и привели в благодушное настроение. Она же, напротив, была настолько взволнована и столь очевидно боялась всего и всех вокруг, что никак не отреагировала на Мату Хари и даже, как показалось Бунину, не расслышала его фразы. Тогда он смилостивился над ней: – Ладно, беги. Вижу: торопишься. Беги, шифруйся, Мата Хари. По поводу меня и денег можешь не волноваться, деньги – верну, о результатах встречи – пейджирую сразу же. Чао!
Она вскочила из-за стола и, благодарно улыбнувшись Бунину, вновь понеслась галопом, теперь – к противоположному выходу. Когда тонкая фигурка окончательно скрылась из виду, Бунин небрежно взял конверт в руки и, приоткрыв, заглянул в него – пачка зеленых купюр окончательно его успокоила. Он небрежно перевернул конверт, с удовольствием ощущая ладонью его упругую тяжесть, и тут обнаружил мелкую чеканку букв, оттиснутых на лицевой стороне. Оказалось, конверт был фирменным, причем исполненным в хорошем стиле – на неброской, но дорогой бумаге с едва заметным благородным тиснением. Это впечатляло. Разобрав название фирмы, Бунин не сдержал самодовольной улыбки: одним из ее владельцев был человек, имя которого он несколько часов назад вычислил самостоятельно, опираясь только на сбивчивые туманные намеки Ангела. Сочтя это хорошим знаком и, соответственно, поводом, чтобы отметить начало крупной операции, Бунин спросил еще коньяка.
Позволив себе не слыханную доселе дерзость по отношению к матери, Лена Егорова опрометью взлетела по лестнице и, несколько раз повернув изнутри ключ в двери своей комнаты, бросилась на тахту, свернувшись на ней тугим плотным калачиком, как поступала еще в раннем детстве, когда ожидала чего-то страшного, вымышленного или реального, к примеру – материнской расправы. Сейчас страх ее был вполне обоснован, потому что реакцию матери она даже отдаленно не могла себе представить. Та могла просто проигнорировать ее выходку, как делала это почти всегда, когда Лена в разговоре касалась тем, которые, но разумению Раисы Егоровой, были «не ее ума делом». Могла же, напротив, в любую минуту примчаться вслед за дочерью и начать ломиться в дверь ее комнаты, требуя немедленно отворить. Такое случалось не раз. Поединок обычно заканчивался для Лены поражением: противостоять устойчивому, взращенному и многократно укрепленному с самого младенчества страху перед матерью она еще не умела. В конце концов она открывала дверь, и тогда события разворачивались по нескольким сценариям, в зависимости от степени материнского гнева. Иногда Раиса ограничивалась просто словесным разносом, причем голос ее, от природы тонкий и пронзительный, в такие минуты срывался на оглушительный и плохо переносимый ухом нормального человека визг. Порой дело шло еще дальше: мать бросалась на Лену с побоями, обрушивая град быстрых и весьма ощутимых звонких шлепков куда попало. Лена отчаянно пыталась увернуться и в конце концов, изловчившись, выскальзывала из комнаты и пряталась в самых дальних углах большого дома до приезда отца или кого-нибудь из гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Телефон звонил настойчиво, и в конце концов этот резкий пульсирующий звук разорвал пелену ее страшного сна. Еще не осознав это окончательно, Анна потянулась к трубке, лежащей в изголовье ее кровати. Не очень послушными пальцами она поднесла ее к уху и окончательно вернулась в действительность, услышав голос дежурного администратора второго этажа:
– Извини, что разбудила, но Егоров…
– Что с ним? – Сознание в считанные доли секунды воспроизвело ее странный сон, вплоть до мельчайших деталей и подробностей. Мысль, что с Егоровым случилось что – то страшное, была посему единственно возможным логическим выводом, и она, не дослушав, резко перебила администратора.
– Да ничего не случилось. Они пробудились, спросили коньяку и сразу же потребовали тебя пред ясны очи, так что не обессудь… Я могу попробовать сказать, что тебя нет дома, а мобильный выключен, но ты же знаешь, какой он бывает в этом состоянии…
– Не надо. Я сейчас приеду, скажи, что скоро…
Анна отключила трубку и только тогда взглянула на часы. Было десять утра. Ей удалось поспать около трех часов, Егорову, стало быть, чуть больше четырех, однако он уже пил коньяк. Анна решила, что ей следует поторопиться.
Ангел явно колебалась. Более того, Бунин почувствовал, что относительно безобидная его просьба ее сильно испугала, и сейчас она мечется, пытаясь принять решение. С одной стороны, в ее же интересах было, чтобы он мог с ней связаться в любое время, – действительно, мало ли как могла повернуться ситуация. С другой – давать свои координаты ей явно и очень сильно не хотелось. Наконец она решилась:
– Послушай, я оставлю тебе номер пейджера, он будет постоянно со мной.
– Пре-елестно, – язвительно парировал Бунин. – Я посвящаю тебя в подробности, которые и упоминать-то при посторонних не вправе. Я бросаю все дела и мчусь в лесные дебри, чтобы вытащить тебя из твоих проблем. Ты же в ответ не можешь мне доверить даже номер твоего телефона. Слушай, ты хоть понимаешь, какую кашу мы с тобой завариваем?
– Я понимаю. Я… прости меня, пожалуйста. – На глазах Ангела навернулись слезы, а губы снова по-детски приоткрылись и набухли. – Я не могу дать тебе телефон. Не могу. Понимаешь? – Она говорила почти шепотом, боясь разрыдаться в голос.
– Почему это, можно поинтересоваться?
– Потому что мобильный телефон дал мне он, и квартиру тоже снимает он. И я… я точно знаю, что он все прослушивает круглые сутки напролет. Он, понимаешь, он ревнивый. Он думает, что, когда его нет – он же дома живет в основном… – так вот, когда его нет, он думает, что я ему изменяю… Понимаешь… Если он услышит твой голос, в смысле – незнакомый мужской, он потом ни во что не поверит и даже слушать не будет… – Слезы уже вовсю катились по ее лицу, и она, отчаявшись скрыть их, просто закрыла лицо салфеткой.
– Да-а, мать. Ну и избранничек у тебя! Ты еще подумай, а нужен ли он тебе такой-то в постоянное пользование?
– Ну-ужен, – тоскливо, с подвыванием донеслось из-под салфетки.
– Ну, дело хозяйское. Человек, как известно, сам творец своего счастья – и несчастья, впрочем, тоже. Ладно, не буду терзать его измученное ревностью сердце. Все, проехали. Вытри нос, и пошли отсюда. Стоп, сказал же, за ресторан плачу я. А ты шла бы пока – привела себя в порядок. – После того как, пугливо убрав обратно в сумку извлеченный было кошелек. Ангел послушно удалилась, Бунин попросил счет и в ожидании его задумался. Мысли его были довольно тревожны: в историю с подслушиванием он почему-то поверил сразу, кроме того, вспомнилась ее ярость, когда она решила, что и у Ларисы в кабинете все разговоры записывают. А кстати, надо бы. Интересный материал можно будет собрать. Об этом подумал он вскользь, занятый более серьезными размышлениями. Ему очень не нравились нравы, царящие в отношениях двух влюбленных ангелочков, один из которых собирался укокошить жену другого. Однако и другой, выходило, тоже недалеко ушел. Он подслушивает ее разговоры… А если он еще и следит за ней? Ситуация требовала серьезного осмысления, и Бунин решил отложить его на потом. Впереди у него было три часа ожидания. Так получалось, что приятного и тревожного одновременно. Но ничего, кто не рискует, тот, как известно, не пьет шампанское. А шампанское Бунин любил, причем очень хорошее и дорогое, французское. Значит, и рисковать следовало по-крупному. По мнению Бунина, это было вполне справедливо.
Женщина вернулась к столику умытая, искусно подкрашенная и вроде бы спокойная.
– Хочешь кофе? Или коньяку, счет все равно еще не готов? – спросил ее Бунин просто из вежливости.
– Нет, мне надо быстрее ехать, иначе я не успею вернуться через три часа. И послушай, ты ведь журналист?
– Да, и что?
– А мог бы ты написать заметку в какой-нибудь из этих модных журналов, ну «Космо…» или «Домовой», например… У них там бывает «Светская хроника» – кто, где, с кем появлялся…
– Я знаю, что такое «Светская хроника», – несколько обиженно заметил Бунин, ибо частенько подвизался в этой рубрике в разных изданиях, неплохо на этом зарабатывая. Платили, разумеется, не издания, а те, кто оказывался персонажами светских хроник. И платили неплохо. – И что ты хочешь? Попасть в «Светскую хронику»?
– Ну да. Только не одна, а как будто бы я была с ним. Понимаешь? Он ведь все скрывает от жены. Боится ее – и поэтому тянет. А если все станет известно… Понимаешь?
– Понимаю. Умная девочка, разумная девочка… Что ж, это можно будет устроить, и не в одном журнале, а сразу в нескольких, и в газетах тоже. Но стоит это недешево, насколько я слышал.
– Понятно, что недешево, я заплачу, сколько надо. В газетах, кстати, необязательно, она такие газеты, где есть «Светская хроника», не читает. Журналы читает, а газеты только серьезные – «Труд», «Российскую»… типа того.
– Представляю, что там за дамочка… Но это, к слову говоря, не важно, что она не читает, – подруги читают, соседки, знакомые, парикмахерши, прислуга, наконец. Кто-нибудь непременно прочитает и доложит, причем с огромным удовольствием, можешь не сомневаться. Хотя внешне будет выражаться сочувствие и праведное возмущение – а так еще обиднее, скажу я тебе.
– Да, точно! – Живо нарисованная Буниным картина так понравилась Ангелу, что, забыв про недавние слезы и тоску, она мстительно рассмеялась. – Так ты сможешь это устроить?
– Легко. Можно организовать даже такую штуку, что появится твоя с ним фотография.
– Нет, фотографии не нужно, нет. – Она почти выкрикнула это, внезапно так испугавшись, что даже отпрянула от стола.
«Психопатка, – со злостью подумал Бунин, – нет, надо быстрее выдоить ее и отшить, такая до добра не доведет». Вслух он примирительно заметил:
– Ну, не надо – так не надо. Ты же заказчик, что закажешь, то и исполнят. Успокойся. И давай езжай, а то правда ты не успеешь, потом – я не успею, и в итоге все затянется на те же три дня.
– Да, правда. – Она торопливо, неловко стала выбираться из-за стола. Однако, поднявшись на ноги, вдруг как-то замялась в проходе между столиками, словно не решаясь сказать ему еще что-то.
– Ну, что еще? – уже не скрывая раздражения, подтолкнул ее Бунин.
– Послушай, я тебя прошу, ты не следи за мной сейчас, ладно? Ну там, в какую машину я села и все такое… Я боюсь, что его люди за мной следят, поэтому несколько раз меняю машины, на своей не езжу – только за покупками и к нему на встречу, выхожу в разные двери, в общем – шифруюсь как могу. Обещаешь?
– Была охота! – совершенно искренне и с явным облегчением заверил ее Бунин. – Ступай с Богом, мне пока счет не принесли, и вообще, я еще коньяк буду пить, вот что.
Она облегченно вздохнула и почти бегом пустилась прочь из ресторана. Тонкая фигурка только мелькнула в большой витрине, она летела на всех парусах и действительно не к тем дверям, через которые они вошли в галерею. Бунин знал, что в противоположном конце есть еще один выход на тихую и пустынную обычно, отдаленную от проезжей части автостоянку. Похоже, этим трюком Ангел пользовалась уже не раз.
«Шифруется!..» – ухмыльнулся Бунин, повторив ее собственное выражение. Однако за этой усмешкой скрывалась и некоторая доля уважения – полоумная девчонка, оказывается, была не так уж проста. Он ведь тоже подумал о возможности слежки. Впрочем, спокойнее от этого не становилось. Напротив, все увереннее он приходил к выводу, что держать с ней ухо надо постоянно востро. Но все равно их встречу он числил сегодня одной из самых крупных своих удач за последнее время. Он в очередной раз ошибся фатальным и самым роковым для себя образом, но знать это ему было не дано. Посему Левушка Бунин скоротал следующие три часа, выпив несколько рюмок превосходного «Хеннеси», в ресторане; потом долго и со вкусом бродил по пустым магазинам, прикупив флакон любимого одеколона, выпил кофе с пирожным в итальянской кондитерской, и, находясь в отличном расположении духа, что случалось с ним всегда в предвкушении получения крупной денежной суммы, поджидал Ангела в баре, спросив себе еще порцию коньяка и гаванскую сигару.
Она появилась далее чуть раньше назначенного срока, разрумянившаяся, слегка растрепанная, и небрежно выложила на стол перед Буниным пухлый конверт из плотной серой бумаги. Правда, руки ее при этом предательски дрожали, а глаза испуганно бегали по сторонам.
– Там деньги, вся сумма, и листочек с номером моего пейджера.
– А пейджер твой он случайно не прослушивает? – без тени иронии поинтересовался Бунин.
– Это другой, я сама его купила на чужую фамилию. Он не знает.
– Мата Хари какая-то – ни дать ни взять, – усмехнулся Бунин, которого наличие пухлого пакета и количество выпитого коньяка изрядно расслабили и привели в благодушное настроение. Она же, напротив, была настолько взволнована и столь очевидно боялась всего и всех вокруг, что никак не отреагировала на Мату Хари и даже, как показалось Бунину, не расслышала его фразы. Тогда он смилостивился над ней: – Ладно, беги. Вижу: торопишься. Беги, шифруйся, Мата Хари. По поводу меня и денег можешь не волноваться, деньги – верну, о результатах встречи – пейджирую сразу же. Чао!
Она вскочила из-за стола и, благодарно улыбнувшись Бунину, вновь понеслась галопом, теперь – к противоположному выходу. Когда тонкая фигурка окончательно скрылась из виду, Бунин небрежно взял конверт в руки и, приоткрыв, заглянул в него – пачка зеленых купюр окончательно его успокоила. Он небрежно перевернул конверт, с удовольствием ощущая ладонью его упругую тяжесть, и тут обнаружил мелкую чеканку букв, оттиснутых на лицевой стороне. Оказалось, конверт был фирменным, причем исполненным в хорошем стиле – на неброской, но дорогой бумаге с едва заметным благородным тиснением. Это впечатляло. Разобрав название фирмы, Бунин не сдержал самодовольной улыбки: одним из ее владельцев был человек, имя которого он несколько часов назад вычислил самостоятельно, опираясь только на сбивчивые туманные намеки Ангела. Сочтя это хорошим знаком и, соответственно, поводом, чтобы отметить начало крупной операции, Бунин спросил еще коньяка.
Позволив себе не слыханную доселе дерзость по отношению к матери, Лена Егорова опрометью взлетела по лестнице и, несколько раз повернув изнутри ключ в двери своей комнаты, бросилась на тахту, свернувшись на ней тугим плотным калачиком, как поступала еще в раннем детстве, когда ожидала чего-то страшного, вымышленного или реального, к примеру – материнской расправы. Сейчас страх ее был вполне обоснован, потому что реакцию матери она даже отдаленно не могла себе представить. Та могла просто проигнорировать ее выходку, как делала это почти всегда, когда Лена в разговоре касалась тем, которые, но разумению Раисы Егоровой, были «не ее ума делом». Могла же, напротив, в любую минуту примчаться вслед за дочерью и начать ломиться в дверь ее комнаты, требуя немедленно отворить. Такое случалось не раз. Поединок обычно заканчивался для Лены поражением: противостоять устойчивому, взращенному и многократно укрепленному с самого младенчества страху перед матерью она еще не умела. В конце концов она открывала дверь, и тогда события разворачивались по нескольким сценариям, в зависимости от степени материнского гнева. Иногда Раиса ограничивалась просто словесным разносом, причем голос ее, от природы тонкий и пронзительный, в такие минуты срывался на оглушительный и плохо переносимый ухом нормального человека визг. Порой дело шло еще дальше: мать бросалась на Лену с побоями, обрушивая град быстрых и весьма ощутимых звонких шлепков куда попало. Лена отчаянно пыталась увернуться и в конце концов, изловчившись, выскальзывала из комнаты и пряталась в самых дальних углах большого дома до приезда отца или кого-нибудь из гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42