«Не говори глупостей и не пытайся таким образом увильнуть от ответственности, – зло одернула Анна сама себя. – Нет никаких взбунтовавшихся роботов, а ты, и только ты, виновата в том, что происходит сейчас и раскроется уже через некоторое время, в ту самую минуту, когда они закончат беседу и, очевидно, сразу же покинут заведение. Тогда старший смены секьюрити, согласно заведенному ритуалу, незаметно отзовет Рокотова в сторону и поинтересуется судьбой пленок – заберет ли их Рокотов с собой сразу или оставит на хранение в специальном сейфе службы безопасности. Тогда и случится самое страшное. Как же глупа ты была, трясясь от страха из-за какой-то сумасшедшей, которая хоть и знает много, но ничего никогда не сможет доказать, когда реальная страшная опасность – вот она, рядом, бесстрастно и неумолимо мотает пленку, и виновата в этом исключительно ты».
Мысли ее работали лихорадочно, перебирая все возможные варианты спасения, но не находили их. Ключи от комнаты, где смонтировано было оборудование, находились у старшего смены секьюрити и предлога для того, чтобы завладеть ими хотя бы на несколько минут, не было никакого. Если же передать ему просьбу Рокотова сейчас, когда с начала их беседы прошел уже почти час, старший группы – парень смекалистый, не из тех, кто не обратит внимания на такую оплошность, следовательно, Рокотову наверняка будет доложено о странной отсрочке исполнения его приказа. Одному Господу известно, какие выводы сделает из этого ее ласковый патрон, особенно если учесть его почти патологическую мнительность.
Оставалось одно – чистосердечное признание. Однако был выбор между теми, кому следовало признаться в допущенной оплошности: самому Рокотову или старшему охраннику. В обоих вариантах были свои плюсы и минусы. Охранник вроде был неплохим парнем, неглупым, не зацикленном на инструкциях и правилах, к тому же она несколько раз оказывала ему мелкие услуги, отпуская со службы или помогая убедить вдруг разбушевавшегося пьяного клиента, что все его здесь уважают и любят как родного. Посему он вполне мог бы скрыть ее оплошность, аппаратуру выключить, а то, что уже записано, стереть. Конечно, велика была вероятность, что он все-таки не преминет доложить обо всем Рокотову, – в надежде на благодарную память шефа: парень явно имел амбиции и уж точно не собирался останавливаться на достигнутом служебном уровне. Тогда все оборачивалось крайне плохо для нее.
Второй вариант – честно признаться в собственной оплошности самому Рокотову. Причем немедленно, вызвав его из кабинета под каким-нибудь предлогом. Дальнейшее предсказать было невозможно – он мог легко отмахнуться, потрепать ее по щеке и велеть немедленно выключить аппаратуру, а пленки принести ему. Но мог и рассердиться всерьез, тогда все могло сложиться чуть лучше, чем если бы проболтался охранник, но все равно очень и очень плохо для нее.
Рассуждая таким образом, Анна пришла к выводу, что начинать следует именно с охранника, а там – будь что будет. «Бог не выдаст – свинья не съест», – как говаривала ее давно покойная бабушка. Она протянула руку к миниатюрной рации, чтобы пригласить парня к себе в кабинет, но в этот момент произошло нечто, сильно смахивающее на чудо или, по крайней мере, на очень странное совпадение. Дверь ее крохотного кабинета отворилась, и старший секьюрити собственной персоной возник на пороге, причем вид у него был довольно неуверенный, похоже, он тоже собирался просить ее о чем-то.
– Анют, ты не в курсе случайно: они там надолго?
О ком идет речь, было совершенно ясно. Еще не будучи в состоянии даже предположить, чем вызван сей вопрос, Анна, подчиняясь подсознательной интуиции, уверенно солгала:
– Надолго. Думаю, очень надолго. А что?
– Понимаешь, у меня назначена встреча.
– Понятно.
– Да ничего тебе непонятно, пацан один машину продает, «субару», я такую пару месяцев искал. И вот – нашлась. Но ответ и задаток хотя бы дать нужно сегодня. Я уже звонил ему, он говорит – твои проблемы, мне как раз другие покупатели звонили. Если не едешь – я их вызываю. Сейчас, знаешь, такие вопросы решать надо быстро: пока берут – давать.
– Во сколько времени ты уложишься? – Анна еще не верила свалившейся на нее удаче.
– Ну, максимум – два часа. Сама понимаешь, все сделаю, чтобы обернуться быстрее.
– Хорошо, давай рискнем. Думаю, два часа они еще проторчат.
– Анют, и это… Ты мне деньжат не одолжишь до завтра, я же не думал, что он сегодня позвонит. А домой заезжать – еще время… У меня дома есть, не сомневайся.
– Я и не сомневаюсь. Сколько?
– Штуки три, я думаю, в качестве аванса достаточно.
Анна уже звенела связкой ключей, открывая свой сейф, в котором постоянно находилась изрядная сумма наличных денег, предназначенных на самые непредвиденные расходы – от взяток случайно забредшим представителям местной власти и различных коммунальных служб до выполнения любых неожиданных заказов клиентов. Сумма находилась в полном распоряжении Анны – она соответственно и отчитывалась по ней единолично, хотя была абсолютно уверена в том, периодически негласно проверялась на предмет расходования этих денег. Но сейчас она готова была, ничтоже сумняшеся, отдать ему все, что найдется в сейфе, до последнего цента или копейки, только бы он побыстрее убрался из заведения. Когда необходимая сумма была наконец отсчитана и исполненный благодарности парень собрался уже мчаться к заветному автомобилю, Анна, как бы невзначай, напомнила ему:
– Да, не забудь оставить ключи от «темной комнаты», вдруг им сейчас понадобится пленка или, не приведи Господь, они соберутся отваливать.
– Да, да, конечно. Молодец, Анюта, – «Штирлиц предусмотрел и эту возможность». – В радостной спешке он совершенно не обратил внимания на первое, весьма неуклюжее объяснение просьбы. Зачем бы Рокотову с Егоровым могла понадобиться запись собственной беседы, которую они только что вели, – ни один из них, насколько было известно, склерозом, а тем паче маразмом, не страдал. Анна поняла свою неловкость, еще не закончив фразы, и сразу же, на ходу, выдумала вторую причину, гораздо более правдоподобную и убедительную. Но – пронесло. Окрыленный удачным решением казавшейся неразрешимой проблемы, охранник ничего не заметил. Массивная связка ключей, громко звякнув, осталась лежать на ее столе, а тяжелые шаги охранника спешно удалялись по коридору.
Теперь действовать следовало незамедлительно. Мало ли что могло произойти в любую минуту, если сегодня уже не единожды наблюдались такие странные стечения обстоятельств. Анна убрала связку в карман строгого делового костюма, в котором всегда приходила на работу, словно таким образом пытаясь отмежеваться от всего, чем занимались в заведении «5005»; и почти бегом, благо коридоры были пусты, помчалась в «темную комнату» – так именовали в заведении кладовку, в которой находилась записывающая аппаратура, однако известно об этом было очень узкому кругу лиц. Для большинства лее это была просто «темная комната», где хранился всякий хлам или что-нибудь еще, явно не представляющее ни малейшего интереса. Оказавшись у заветной двери, Анна еще раз оглянулась по сторонам: коридор был пуст.
«Как в плохом фильме», – по-прежнему злясь на себя, подумала она и дрожащими руками попыталась открыть замок. К счастью, это удалось ей сразу же: дверь легко поддалась, и Анна проскользнула в крохотную комнату, одна стена которой была заставлена невысокими стеллажами. На них стояли сложные приборы, назначение которых известно было лишь специалистам. На двух из них горели зеленые лампочки, и, если вслушаться как следует, в тишине комнаты можно было различить тихий шелест мерно мотающейся ленты.
Теперь следовало проделать главное: отключить аппаратуру, вынуть записанные кассеты, вставить на их место пустые. Делать все это Анна, слава Богу, умела. Она была старшим менеджером и обязана была знать, что и как функционирует в заведении, – посему ей в числе многих прочих премудростей и хитростей показали, как обращаться с начинкой «темной комнаты». Процесс, даже при том, что руки Анны предательски дрожали и все время норовили что-нибудь уронить, завершен был довольно быстро, и уже через несколько минут она держала в руках две крохотные кассеты – аудио и видео, а две чистые были заправлены в чрево умной системы, теперь оставалось нажать две кнопки – зеленые лампочки погаснут и коварные машины прекратят на время свое черное дело. Впрочем, Анне известна была еще одна кнопка на корпусе сложного магнитофона, которая сейчас была выключена. Это была кнопка включения звука в динамиках, смонтированных здесь же, на верхней полке стеллажа. Ею пользовались в тех случаях, когда кому-то из хозяев заведения необходимо было оперативно, не дожидаясь полной записи, выяснить, о чем идет речь в кабинете. Для подобных ситуаций в комнату втиснуто было даже громоздкое кожаное кресло с высокой спинкой – не ютиться же владельцу заведения на утлом стуле и уж тем паче стоя подслушивать беседу своих гостей, случись такая необходимость. А они случались.
Сейчас Анна почему-то замешкалась всего лишь на секунду, глядя именно на эту кнопку. А потом (воистину сегодняшний день был днем необычных решений и неадекватных поступков) она неожиданно опустилась в мягкие недра кресла и медленно, словно под гипнозом или очень сильно сомневаясь в том, что делает в эту минуту, протянула руку и нажала на кнопку – та тут же затеплилась мягким зеленым свечением, а через несколько секунд в крохотное пространство комнаты неожиданно громко, отчетливо ворвался голос одного из партнеров, тяжелое дыхание другого и даже звяканье льдинок в стакане с виски. Сердце у Анны бешено заколотилось, и невидимая сила перехватила дыхание. Слышимость была такой, что, окажись она сейчас за столом рядом с собеседниками, вряд ли смогла бы так четко расслышать каждый звук, издаваемый в кабинете.
– И если честно, эта баба меня доконала. Понимаю, что глупо, но извини: ничего поделать с собой не могу. В конце концов, дело, разумеется, не в этом идиотском звонке и бабьем шантаже. Дал бы команду своим орлам – вычислили стерву за милую душу уже через пару часов – и разбирайся потом сам. Просто это была последняя капля. А все остальное, что до нее, я тебе изложил, тут, сам понимаешь, выход только один. И, полагаю, ты с ним согласишься. – Рокотов говорил громко, уверенно, уже без тени симпатии и заигрывания с партнером и даже с некоторой долей брезгливого раздражения в голосе.
Причина последнего стала ясна, как только заговорил Егоров, – он был в стельку пьян и каждое слово давалось ему с трудом. Однако, судя по тону, настроен говорить дальше, и довольно агрессивно.
– Плевать мне на все твои «до того» – «после того» – обычная трусливая интеллигентская байда. Но об этом с тобой будут говорить другие люди и в другом месте. И по – другому, друг мой, совсем по-другому…
– Ты не пугать ли меня вздумал, Саша? Очнись…
– Заткнись и слушай. Пугать, сказано тебе, будут со-овсем другие люди, не бандиты, нет – упаси Боже, вежливые, хорошо воспитанные люди. Но это все будет потом. Скоро, раз ты так решил. Ты мне сейчас объясни, зачем ты приплел ко всей этой истории какую-то бабу? Ну, скурвился ты, друг Дима. Ну, решил в трудный момент кинуть меня. Это понятно. Но истории зачем сочинять, мерзкие и глупые к тому же. Неужели не пришло в голову твою компьютерную ничего пооригинальнее? Какая-то баба тебя запугивала… Тьфу, противно даже. Не ждал, честно, этого – не ждал. Про все остальное, не сомневайся, давно наслышан, друзья и осведомители имеются не только у вас, Дмитрий Игоревич!
– Слушай, какого черта! Зачем мне действительно было ее придумывать. Да, я давно собирался поговорить с тобой, чтобы расставить, как говорится, все точки над «i». Но она действительно звонила мне и угрожала разными пакостями, если не прекращу общаться с тобой – в смысле отдыха и женщин. Я клянусь тебе, Саша…
– А я тебе не верю. Врешь ты все. Врешь как сивый – или какой там? – мерин. А вот зачем врешь? Это мы разберемся. В этом мы обязательно разберемся… «Ченто перченто», как говорят итальянцы, можешь даже не сомневаться, друг мой Дима.
– Кто такие – мы? Откуда ты взял это – мы? Дурак! Ты что, пропил мозги окончательно? Оглянись – вокруг тебя одни прилипалы и прихлебатели, которые, пользуясь твоим хроническим алкоголизмом, растаскивают последнее, чем ты еще владеешь. С тобой же никого не осталось из старой команды, а этих дебилов: проворовавшихся мелких чинуш, твоих армейских дружков-алкоголиков, просто отпетых прохиндеев – ты же набрал – почему?
– Ну, и почему?
– Потому, что они целыми днями только и делают, что поют тебе дифирамбы, воспевая твое величие и могущество. Я же слышал ваши диалоги, а точнее монологи: «Конечно, Александр Георгиевич… вы, как всегда, правы, Александр Георгиевич, это конгениально, Александр Георгиевич… они все умрут от страха, как только вы появитесь, Александр Георгиевич… вы видели, как он прятал глаза от вашего взгляда, Александр Георгиевич?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42