.. Честно скажу, ваш взгляд очень нелегко выдержать…» Это и есть твои грозные «мы». Очнись. Мы с тобой, наверное, последний раз так говорим. Дальше меня, видимо, возьмут в оборот твои верные холуи, и песенка моя, ясно дело, будет спета. Так вот, на краю, можно сказать, могилы, прошу тебя, Саша, как друг, прошу: очнись. Гони от себя всю эту мразь, она же побежит от тебя уже завтра, как только поползут слухи о нашем размежевании и об истинном положении твоих дел. И не просто побежит. Еще и прихватит на прощание твой пиджак с вешалки – чего добру пропадать-то? А куда, думаешь, она кинется, эта твоя камарилья? Часть – ко мне, часть – к явным твоим недоброжелателям. Врагов ты заработал за последнее время – не приведи Бог никому. Кинется сдавать тебя подороже, торговать всем, что им про тебя известно, да и неизвестно – тоже. Кто потом разберется? Ты еще сможешь подняться, у тебя хорошие мозги. Жизнь не кончается сегодня…
– Слушай, старичок, не заговаривай мне зубы. Это надо же, какие мы проникновенные и жалостливые. Для полноты картины урони скупую мужскую слезу. Ну, пожалуйста, на прощание, только одну.
– Пошел ты…
– Так вот, друг мой, я действительно сейчас пойду, только не туда, куда ты меня – заметь, лучшего друга – сейчас послал, а совсем в другом направлении. Дети! Кого вы решили «сделать»?! Меня? Я велик, говорят мои люди? Да никому из них до конца неведомо, как я велик! Знаешь, что я тебе скажу, друг мой Дима: в этой стране два настоящих мужика, которые что-то могут, – я и Ельцин. Но он стар, он уже очень стар, и он устал. Понимаешь, он устал, ему все надоело, а они все дергают его, тянут, мельтешат перед глазами. А он – старик. Теперь придется мне одному… так-то, друг мой Дима. А ты лезешь с какой-то бабой. Мальчик! Маленький мальчик Димочка! – Егоров совсем пьяно неестественно рассмеялся, а Рокотов, похоже, встал из-за стола.
Дальше находиться в «темной комнате» было уже безумием – Рокотов через несколько секунд должен был появиться в коридоре. Анна стремительно поднялась из кресла, одновременно нажимая мерцающую в полумраке зеленую кнопку, – теперь на корпусе хитрой системы светились только красные огоньки, и, быстро затворив дверь, направилась в сторону своего кабинета. Она все успела – и выложить связку ключей на стол, прикрыв их какими-то бумагами, и швырнуть кассеты в сумку (дома она яростно уничтожит их, не оставив потомству и горсти едкого пепла), и даже мельком взглянуть на себя в зеркало – лицо было, конечно, несколько бледным, но и время уже близилось к рассвету – ничего странного в этом не было. Именно в этот момент в ее кабинетик без стука, резко отпихнув ногой дверь, вошел Рокотов. Молча он уселся в кресло напротив ее стола и внимательно, в упор посмотрел ей в лицо.
– Ты знала, что с ним происходит?
– Он много пил последнее время.
– Здесь?
– Иногда.
– Один?
– Да.
– А телки?
– Последнее время – ни одной.
– И с собой никого не приводил?
– Ни разу.
– Звонил ему кто-нибудь сюда? И вообще, искал его кто-нибудь здесь?
– Лично или по телефону?
– И так, и так.
– Иногда некоторые из ваших общих знакомых интересовались, но редко, а последнее время, пожалуй что, никто.
– А женщины или жена, к примеру?
– Нет, Дмитрий Игоревич, обо всех инцидентах с женами я вам всегда докладываю сразу.
Понятно… Понятно… И все-таки странная баба…
– Кто, Дмитрий Игоревич?
– Что? А-а… Это я так, о своем. Какая-то бабенка вздумала мне пригрозить, дабы я не втягивал милого Сашу в свою разгульную жизнь.
– Но последнее время вы довольно редко бываете вместе, по крайней мере у нас.
Анна сразу же поняла, что этого говорить ей не следовало. Рокотов взглянул на нее как-то особенно пристально. Он не любил слишком наблюдательных людей, если, конечно, они не работали в специальных службах, где это качество высоко ценится, причем в его специальных службах. Однако взгляд его, с трудом читающийся за дымчатыми стеклами очков, вдруг, как показалось Анне, смягчился. И, подтверждая это, тонкие губы Рокотова совершенно неожиданно сложились в довольно теплую улыбку.
– А ты молодец, девочка, многое замечаешь. Как-нибудь мы побеседуем с тобой по этому поводу и вообще о том, как устроить твою карьеру дальше. В борделе тебе не место, знаю. Молодец, что не жалуешься, я сам знаю. Кстати, как сегодня? Кто здесь?
Сердце Анны, в который уже раз за сегодняшний вечер, в ужасе затрепетало – и было отчего. Занятая решением вдруг свалившейся на нее проблемы, а потом увлекшись подслушиванием беседы патронов, она совершенно упустила из виду текущие дела. Разумеется, существовали дежурный администратор на верхнем этаже, старший бармен и метрдотель ресторана, которые, видимо, со своими обязанностями справлялись вполне, иначе ее наверняка стали бы искать. Однако ответ на элементарный вопрос, кто сегодня гостит в апартаментах, кто ужинает в ресторане, кто просто сидит в баре за деловой беседой, она должна была знать, как таблицу умножения.
– У нас?.. – Анна совершенно беспомощно, по-детски тянула время, лихорадочно соображая, что может оправдать ее неведение в этом вопросе, но тут опущенные в страхе глаза наткнулись на выдернутый из учетной книги бара листок, которым в спешке она прикрыла связку ключей. На листке крупным и несколько корявым почерком дежурного администратора было написано: «Аня, нигде не могу тебя найти, но ничего страшного. У нас сегодня…» – далее шел перечень гостей второго этажа. Но фортуна сегодня, видимо, решила обласкать Анну за все прошлые обиды или, напротив, надолго вперед: под перечнем фамилий рукой метра сделана была приписка: «В ресторане – все о’кей. Ужинают…» – И снова – имена клиентов, рядом с некоторыми пометка «с. б.», которая означала, что клиент с дамой. – У нас сегодня не густо, – подняла Анна сияющие глаза, смело глядя в дымки рокотовских очков. Она начала перечислять фамилии, но он не дослушал.
– Александру Георгиевичу, я думаю, тоже лучше остаться сегодня у вас. Ты отведи его как-нибудь, не очень привлекая внимания, наверх и уложи спать. Ладно? Не в службу, а в дружбу.
– Конечно Дмитрий Игоревич. Это-то как раз – в службу.
– Ну, пусть так. Все равно спасибо. – Он поднялся и, не поинтересовавшись причиной отсутствия старшего секьюрити (это было еще одним, очередным щедрым даром фортуны), направился к выходу, обронив на ходу: – Меня не провожай, не гость. Иди лучше к нему, он, похоже, совсем не в себе. Будет буянить – звони в любое время.
Анна только кивнула и поспешила в разоренный, прокуренный и пропитанный запахом грязной посуды, алкогольных испарений и потных тел кабинет. Бутылка виски, стоявшая прямо на середине стола, была пуста, пуста была и бутылка «Шабли», но наметанным взглядом Анна сразу отметила, что напиток разлит по двум фужерам, значит, допив виски, Егоров перешел на вино. Однако долго размышлять на эту тему Анне не довелось – не в состоянии оторвать глаз и одновременно страстно желая зажмуриться, она смотрела на мужчину, сидевшего за неубранным столом уронив голову на руки, так что русые волосы едва не касались грязной тарелки подле него. Плечи мужчины сотрясались, а из-под согнутых и сведенных крест-накрест рук раздавались глухие тоскливые всхлипывания: Александр Егоров плакал.
В жизни Раисы Егоровой было немало трудных дней. Она родилась в строгой, можно сказать даже – патриархальной, простой рабочей семье в маленьком подмосковном городишке, который до середины шестидесятых годов был обыкновенной деревней. Именно в ту нору на деревенской околице построили крупный промышленный комбинат, и статус деревни просто необходимо было изменить как минимум до рабочего поселка. Однако решили не мелочиться, и деревенские жители в одночасье стали городскими. Привычки, устои и стиль жизни, однако, долго еще оставались прежними, и семья Раисы не стала исключением. Жили небогато, однако все, что необходимо было иметь для поддержания определенного уровня согласно деревенской табели о рангах, появлялось в доме в срок. Марки телевизора и холодильника менялись на более современные и входящие в тогдашнюю советскую моду, обновлялась мебель, две дочери, Раиса и ее сестра Дина, строго по наступлении определенного деревенским протоколом возраста получали обновки скудного гардероба, будь то зимнее пальто с песцовым воротником или импортные «перламутровые» сапоги – «на выход». Однако старые вещи никогда не выбрасывались, а оставлялись – «для дома». Так было принято. Вообще же девизом семьи, если бы таковой вздумалось сформулировать кому-либо из ее членов, вполне могла стать крылатая фраза «Не хуже, чем у людей». Для поддержания этого уровня всем в семье приходилось много и тяжело работать. Отцу – на комбинате, матери – уборщицей сразу в двух местах: в городской больнице и крохотной бакалейной лавчонке рядом с домом. На ней и двух подрастающих дочерях было, разумеется, и ведение всего домашнего хозяйства, включавшего, кроме собственно дома, огород на шести сотках земли, двух свиней и десяток кур. Однако главной трудовой повинностью обеих девочек была все-таки учеба. Это было единственное поприще, на котором простая и бедная, но не лишенная некоторых собственных амбиций семья могла вырвать– c. я за рамки своего девиза и приподняться над окружающими. Отцу это было, скорее всего, безразлично, но мать подсознательно, сама не ведая того, комплексующая по поводу явного превосходства над ней, уборщицей, бывших деревенских подруг-сверстниц, ныне – медицинских сестер и поварих в больнице, а более всего – источающих сытое самодовольство продавщиц в магазине, хотела во что бы то ни стало хоть в чем – то добиться превосходства над ними. Возможность для достижения цели была только одна. С первого класса обе сестры за случайные тройки и даже брошенное учительницей вскользь замечание биты бывали нещадно. Надо ли говорить, что учились они отлично. Впрочем, Раиса довольно скоро обрела вкус к учебе и уже без всяких понуканий настойчиво вгрызалась в гранит наук, хотя давалось ей это нелегко. Она многим пошла в мать – и внешностью, и характером, и, видимо, скрытыми до поры от посторонних глаз комплексами и амбициями. Школу она окончила с «золотой» медалью и почти полностью излечившись от материнских комплексов. Напротив, у нее появилось чувство некоторого превосходства над окружающими, помноженное на уверенность в том, что главное в этой жизни – всегда поступать правильно и упорно, честно трудиться, добиваясь поставленной цели. В этом смысле она была живым и совершенно искренним воплощением основных постулатов Устава ВЛКСМ и Морального кодекса строителя коммунизма. Мало кто помнит теперь, но были в жизни бывшей советской империи такие базисные идеологические документы. Единственной проблемой правильной Раи было полное отсутствие внимания к ней со стороны представителей противоположного пола. Бог не наделил ее красивой и даже просто интересной или симпатичной внешностью, но и явные, бросающиеся в глаза недостатки в ней тоже отсутствовали. Точнее всего, Раисе подходило определение – «никакая», однако точно такими же были многие ее сверстницы – маленькие рабочие поселения в России исторически не холят своих женщин, посему записные красавицы здесь редки, а значит, и мужчины не избалованы и не прихотливы. Однако Раю местные парни просто избегали. Справедливости ради, надо сказать, что и она не искала их внимания, почти не посещая редкие школьные мероприятия – танцы и только входящие тогда в моду дискотеки. Первой проблему осознала, а скорее почувствовала, мать. Растящая дочерей в патриархальной строгости, она начала, напротив, настойчиво отправлять старшую на любые празднества и торжества – от дней рождения многочисленной родни до соседских свадеб и крестин. Не гнушались и похоронами, ибо за ними следовали неизменные поминки с обильными возлияниями, после которых скорбный повод собрания сам собой забывался и начиналось привычное массовое народное гуляние. Ослушаться матери Раиса не смела: одетая во все самое лучшее – денег для святого дела прижимистая обычно мать не жалела, она приходила на гулянья и гордо усаживалась на указанное ей место, на котором, как правило, и оставалась вплоть до наступления того времени, когда оставаться долее было уже неприлично. Эффект таким образом получился совершенно обратным – семейная проблема стала очевидна многим, но это было еще не самое худшее. Много страшнее оказалось то, что к Раисе вновь вернулись изжитые было комплексы собственной неполноценности, вернее всего один, но весьма существенный и сильно отравляющий ее прежде безоблачное существование. Теперь она не спала ночами, мучительно пытаясь понять, какой такой ее изъян так отпугивает непритязательных, тем более в подпитии, местных кавалеров?
Однако сознание ее, не отягощенное серьезным интеллектуальным багажом, который и формирует обычно склонность к самокопанию и самоедству, вовремя пришло ей на помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Слушай, старичок, не заговаривай мне зубы. Это надо же, какие мы проникновенные и жалостливые. Для полноты картины урони скупую мужскую слезу. Ну, пожалуйста, на прощание, только одну.
– Пошел ты…
– Так вот, друг мой, я действительно сейчас пойду, только не туда, куда ты меня – заметь, лучшего друга – сейчас послал, а совсем в другом направлении. Дети! Кого вы решили «сделать»?! Меня? Я велик, говорят мои люди? Да никому из них до конца неведомо, как я велик! Знаешь, что я тебе скажу, друг мой Дима: в этой стране два настоящих мужика, которые что-то могут, – я и Ельцин. Но он стар, он уже очень стар, и он устал. Понимаешь, он устал, ему все надоело, а они все дергают его, тянут, мельтешат перед глазами. А он – старик. Теперь придется мне одному… так-то, друг мой Дима. А ты лезешь с какой-то бабой. Мальчик! Маленький мальчик Димочка! – Егоров совсем пьяно неестественно рассмеялся, а Рокотов, похоже, встал из-за стола.
Дальше находиться в «темной комнате» было уже безумием – Рокотов через несколько секунд должен был появиться в коридоре. Анна стремительно поднялась из кресла, одновременно нажимая мерцающую в полумраке зеленую кнопку, – теперь на корпусе хитрой системы светились только красные огоньки, и, быстро затворив дверь, направилась в сторону своего кабинета. Она все успела – и выложить связку ключей на стол, прикрыв их какими-то бумагами, и швырнуть кассеты в сумку (дома она яростно уничтожит их, не оставив потомству и горсти едкого пепла), и даже мельком взглянуть на себя в зеркало – лицо было, конечно, несколько бледным, но и время уже близилось к рассвету – ничего странного в этом не было. Именно в этот момент в ее кабинетик без стука, резко отпихнув ногой дверь, вошел Рокотов. Молча он уселся в кресло напротив ее стола и внимательно, в упор посмотрел ей в лицо.
– Ты знала, что с ним происходит?
– Он много пил последнее время.
– Здесь?
– Иногда.
– Один?
– Да.
– А телки?
– Последнее время – ни одной.
– И с собой никого не приводил?
– Ни разу.
– Звонил ему кто-нибудь сюда? И вообще, искал его кто-нибудь здесь?
– Лично или по телефону?
– И так, и так.
– Иногда некоторые из ваших общих знакомых интересовались, но редко, а последнее время, пожалуй что, никто.
– А женщины или жена, к примеру?
– Нет, Дмитрий Игоревич, обо всех инцидентах с женами я вам всегда докладываю сразу.
Понятно… Понятно… И все-таки странная баба…
– Кто, Дмитрий Игоревич?
– Что? А-а… Это я так, о своем. Какая-то бабенка вздумала мне пригрозить, дабы я не втягивал милого Сашу в свою разгульную жизнь.
– Но последнее время вы довольно редко бываете вместе, по крайней мере у нас.
Анна сразу же поняла, что этого говорить ей не следовало. Рокотов взглянул на нее как-то особенно пристально. Он не любил слишком наблюдательных людей, если, конечно, они не работали в специальных службах, где это качество высоко ценится, причем в его специальных службах. Однако взгляд его, с трудом читающийся за дымчатыми стеклами очков, вдруг, как показалось Анне, смягчился. И, подтверждая это, тонкие губы Рокотова совершенно неожиданно сложились в довольно теплую улыбку.
– А ты молодец, девочка, многое замечаешь. Как-нибудь мы побеседуем с тобой по этому поводу и вообще о том, как устроить твою карьеру дальше. В борделе тебе не место, знаю. Молодец, что не жалуешься, я сам знаю. Кстати, как сегодня? Кто здесь?
Сердце Анны, в который уже раз за сегодняшний вечер, в ужасе затрепетало – и было отчего. Занятая решением вдруг свалившейся на нее проблемы, а потом увлекшись подслушиванием беседы патронов, она совершенно упустила из виду текущие дела. Разумеется, существовали дежурный администратор на верхнем этаже, старший бармен и метрдотель ресторана, которые, видимо, со своими обязанностями справлялись вполне, иначе ее наверняка стали бы искать. Однако ответ на элементарный вопрос, кто сегодня гостит в апартаментах, кто ужинает в ресторане, кто просто сидит в баре за деловой беседой, она должна была знать, как таблицу умножения.
– У нас?.. – Анна совершенно беспомощно, по-детски тянула время, лихорадочно соображая, что может оправдать ее неведение в этом вопросе, но тут опущенные в страхе глаза наткнулись на выдернутый из учетной книги бара листок, которым в спешке она прикрыла связку ключей. На листке крупным и несколько корявым почерком дежурного администратора было написано: «Аня, нигде не могу тебя найти, но ничего страшного. У нас сегодня…» – далее шел перечень гостей второго этажа. Но фортуна сегодня, видимо, решила обласкать Анну за все прошлые обиды или, напротив, надолго вперед: под перечнем фамилий рукой метра сделана была приписка: «В ресторане – все о’кей. Ужинают…» – И снова – имена клиентов, рядом с некоторыми пометка «с. б.», которая означала, что клиент с дамой. – У нас сегодня не густо, – подняла Анна сияющие глаза, смело глядя в дымки рокотовских очков. Она начала перечислять фамилии, но он не дослушал.
– Александру Георгиевичу, я думаю, тоже лучше остаться сегодня у вас. Ты отведи его как-нибудь, не очень привлекая внимания, наверх и уложи спать. Ладно? Не в службу, а в дружбу.
– Конечно Дмитрий Игоревич. Это-то как раз – в службу.
– Ну, пусть так. Все равно спасибо. – Он поднялся и, не поинтересовавшись причиной отсутствия старшего секьюрити (это было еще одним, очередным щедрым даром фортуны), направился к выходу, обронив на ходу: – Меня не провожай, не гость. Иди лучше к нему, он, похоже, совсем не в себе. Будет буянить – звони в любое время.
Анна только кивнула и поспешила в разоренный, прокуренный и пропитанный запахом грязной посуды, алкогольных испарений и потных тел кабинет. Бутылка виски, стоявшая прямо на середине стола, была пуста, пуста была и бутылка «Шабли», но наметанным взглядом Анна сразу отметила, что напиток разлит по двум фужерам, значит, допив виски, Егоров перешел на вино. Однако долго размышлять на эту тему Анне не довелось – не в состоянии оторвать глаз и одновременно страстно желая зажмуриться, она смотрела на мужчину, сидевшего за неубранным столом уронив голову на руки, так что русые волосы едва не касались грязной тарелки подле него. Плечи мужчины сотрясались, а из-под согнутых и сведенных крест-накрест рук раздавались глухие тоскливые всхлипывания: Александр Егоров плакал.
В жизни Раисы Егоровой было немало трудных дней. Она родилась в строгой, можно сказать даже – патриархальной, простой рабочей семье в маленьком подмосковном городишке, который до середины шестидесятых годов был обыкновенной деревней. Именно в ту нору на деревенской околице построили крупный промышленный комбинат, и статус деревни просто необходимо было изменить как минимум до рабочего поселка. Однако решили не мелочиться, и деревенские жители в одночасье стали городскими. Привычки, устои и стиль жизни, однако, долго еще оставались прежними, и семья Раисы не стала исключением. Жили небогато, однако все, что необходимо было иметь для поддержания определенного уровня согласно деревенской табели о рангах, появлялось в доме в срок. Марки телевизора и холодильника менялись на более современные и входящие в тогдашнюю советскую моду, обновлялась мебель, две дочери, Раиса и ее сестра Дина, строго по наступлении определенного деревенским протоколом возраста получали обновки скудного гардероба, будь то зимнее пальто с песцовым воротником или импортные «перламутровые» сапоги – «на выход». Однако старые вещи никогда не выбрасывались, а оставлялись – «для дома». Так было принято. Вообще же девизом семьи, если бы таковой вздумалось сформулировать кому-либо из ее членов, вполне могла стать крылатая фраза «Не хуже, чем у людей». Для поддержания этого уровня всем в семье приходилось много и тяжело работать. Отцу – на комбинате, матери – уборщицей сразу в двух местах: в городской больнице и крохотной бакалейной лавчонке рядом с домом. На ней и двух подрастающих дочерях было, разумеется, и ведение всего домашнего хозяйства, включавшего, кроме собственно дома, огород на шести сотках земли, двух свиней и десяток кур. Однако главной трудовой повинностью обеих девочек была все-таки учеба. Это было единственное поприще, на котором простая и бедная, но не лишенная некоторых собственных амбиций семья могла вырвать– c. я за рамки своего девиза и приподняться над окружающими. Отцу это было, скорее всего, безразлично, но мать подсознательно, сама не ведая того, комплексующая по поводу явного превосходства над ней, уборщицей, бывших деревенских подруг-сверстниц, ныне – медицинских сестер и поварих в больнице, а более всего – источающих сытое самодовольство продавщиц в магазине, хотела во что бы то ни стало хоть в чем – то добиться превосходства над ними. Возможность для достижения цели была только одна. С первого класса обе сестры за случайные тройки и даже брошенное учительницей вскользь замечание биты бывали нещадно. Надо ли говорить, что учились они отлично. Впрочем, Раиса довольно скоро обрела вкус к учебе и уже без всяких понуканий настойчиво вгрызалась в гранит наук, хотя давалось ей это нелегко. Она многим пошла в мать – и внешностью, и характером, и, видимо, скрытыми до поры от посторонних глаз комплексами и амбициями. Школу она окончила с «золотой» медалью и почти полностью излечившись от материнских комплексов. Напротив, у нее появилось чувство некоторого превосходства над окружающими, помноженное на уверенность в том, что главное в этой жизни – всегда поступать правильно и упорно, честно трудиться, добиваясь поставленной цели. В этом смысле она была живым и совершенно искренним воплощением основных постулатов Устава ВЛКСМ и Морального кодекса строителя коммунизма. Мало кто помнит теперь, но были в жизни бывшей советской империи такие базисные идеологические документы. Единственной проблемой правильной Раи было полное отсутствие внимания к ней со стороны представителей противоположного пола. Бог не наделил ее красивой и даже просто интересной или симпатичной внешностью, но и явные, бросающиеся в глаза недостатки в ней тоже отсутствовали. Точнее всего, Раисе подходило определение – «никакая», однако точно такими же были многие ее сверстницы – маленькие рабочие поселения в России исторически не холят своих женщин, посему записные красавицы здесь редки, а значит, и мужчины не избалованы и не прихотливы. Однако Раю местные парни просто избегали. Справедливости ради, надо сказать, что и она не искала их внимания, почти не посещая редкие школьные мероприятия – танцы и только входящие тогда в моду дискотеки. Первой проблему осознала, а скорее почувствовала, мать. Растящая дочерей в патриархальной строгости, она начала, напротив, настойчиво отправлять старшую на любые празднества и торжества – от дней рождения многочисленной родни до соседских свадеб и крестин. Не гнушались и похоронами, ибо за ними следовали неизменные поминки с обильными возлияниями, после которых скорбный повод собрания сам собой забывался и начиналось привычное массовое народное гуляние. Ослушаться матери Раиса не смела: одетая во все самое лучшее – денег для святого дела прижимистая обычно мать не жалела, она приходила на гулянья и гордо усаживалась на указанное ей место, на котором, как правило, и оставалась вплоть до наступления того времени, когда оставаться долее было уже неприлично. Эффект таким образом получился совершенно обратным – семейная проблема стала очевидна многим, но это было еще не самое худшее. Много страшнее оказалось то, что к Раисе вновь вернулись изжитые было комплексы собственной неполноценности, вернее всего один, но весьма существенный и сильно отравляющий ее прежде безоблачное существование. Теперь она не спала ночами, мучительно пытаясь понять, какой такой ее изъян так отпугивает непритязательных, тем более в подпитии, местных кавалеров?
Однако сознание ее, не отягощенное серьезным интеллектуальным багажом, который и формирует обычно склонность к самокопанию и самоедству, вовремя пришло ей на помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42