А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Впрочем, это были довольно странные возможности – они базировались вовсе не на теоретических данных и наборах психологических приемов и техник. Это было нечто совсем другое, что привносили в ее сознание, как доносят кровеносные потоки до сердечной мышцы свежие порции кислорода, ее интуиция, возникающие в сознании образы, иногда даже сны или мгновенные видения непосредственно во время работы. Конечно, следовало бы во всем этом как следует разобраться, проанализировать и, возможно, попытаться объяснить с точки зрения того, чему так долго и старательно она училась, но времени не было: людской поток у дверей ее теперешней обители не иссякал, случалось, и ночью. Она почти не виделась с детьми, выкраивая время лишь для того, чтобы покормить маленького, но не испытывала при этом угрызений совести – она знала, что делает нечто большее. Знала она, да, видимо, и Бунин тоже, что та безумная популярность, которой пользовалась теперь Лариса, была уже не следствием бунинской рекламы и даже не результатом множества совершенно искренних материалов в прессе, прославлявших ее уникальные способности, а только результатом ее работы. Потому так спокойна была теперь Лариса и так напуган и оттого агрессивен Бунин. Однажды, очевидно долго размышляя, чем бы еще припугнуть ее покрепче, он заявил, что разоблачит ее как самозванку, присвоившую чужое, да и вообще вымышленное, имя вкупе с такой же липовой биографией. Несколько секунд Лариса действительно была в смятении, но испугалась она не самого разоблачения и неизбежного потом скандала, позора и, возможно, наказания, как грозил Бунин. Ей стало страшно того, что ее лишат возможности работать. Однако уже через минуту спокойствие вернулось к ней, она точно знала: откройся их нехитрый обман, выясни люди, кто она есть на самом деле, – ничего уже не изменится. Слишком много реально сделано ею, слишком многим людям помогла она совладать с нестерпимой душевной болью. Что им за разница теперь, как ее настоящее имя?
– Это хорошая мысль, – спокойно ответила она мужу, – пора прекращать балаган. Я, пожалуй, дам интервью и расскажу все честно: и про учебу, и про бедствования, и про то, как никто не хотел идти на консультацию к психоаналитику, кроме рэкетиров, и про то, как мы с тобой, отчаявшись, придумали Лоран Леви.
– Да ты спятила, курица, – начал было Бунин, но вдруг осекся. – …Вообще в этом есть некий резон. Все равно рано или поздно все откроется, а так – сама, откровенно, ничего не скрывая. И тут же дать подборку откликов твоих клиентов. Может быть, знаешь ли, может быть…
Он теперь часто соглашался с ней и даже вынужден был смириться с тем, что плату за услуги она иногда самовольно сокращала до минимума, а иногда – отказывалась от вознаграждения вовсе. Все зависело от действительного положения пришедшего за помощью человека. Единственно, за что он цеплялся с упорством фанатика, был декор квартиры, в которой она вела прием, являющий собой дикую мешанину Востока, Африки, религиозной символики и предметов вообще непонятного происхождения и назначения. Но с этим Лариса до поры мирилась, к тому же на многих пациентов поначалу это действовало положительно, а она была твердо уверена теперь, что это и есть главное.
Этот день был каким-то неровным, неспокойным и даже тревожным. Прежде всего, это чувствовалось по пациентам: они нервничали больше обычного; проблемы, с которыми они обращались сегодня, – все, как на подбор, касались сложных и крайне запутанных жизненных ситуаций и требовали особо тонкого подхода, внимания и чутья, а Лариса именно сегодня ощущала себя непозволительно рассеянной, словно заболевающей или уже слегка захворавшей. Возможно, просто сказалась скопившаяся за многие дни усталость, а возможно, день выдался по-настоящему тяжелым и недобрым.
В довершение ко всему, уже в конце приема ей пришлось иметь дело с человеком серьезно больным психически, причем мнительным, агрессивным и, как пишут обычно в официальных документах, представляющим социальную опасность. По крайней мере, как ни прискорбно было это констатировать, Ларисе как психологу в этом случае делать было уже нечего, работа была явно для психиатра. Она попыталась, как могла мягко, успокоить его и расспросить о предыдущей жизни, чтобы принять окончательное решение, как поступить с ним далее, но человек этот был уже не в состоянии адекватно поддерживать беседу, похоже, им овладела какая-то навязчивая идея.
– Колдунья, – закричал он, страшно дергая головой и падая на четвереньки. – Колдунья! Сатана за тобой! Сатана у твоих дверей! Он уже здесь, рядом! Спасайся, несчастная, он погубит тебя, и многих погубит он! Ты приманила его, ты! – Выкрикивая это, он медленно, как большое, жуткое животное, стал приближаться к Ларисе, по-прежнему дергая головой и вращая вытаращенными глазами, на тонких серых губах его появилась пена.
Делать было нечего. Лариса нажала кнопку, вызывая охранников, которые по двое дежурили во время ее приема, как на этом настаивал Бунин. Обычно нужды в них почти не было, за исключением редких случаев, из которых этот был самым жутким.
Несчастного скрутили и вывели в дальнюю комнату, где оставили под наблюдением до приезда «скорой».
Лариса в изнеможении откинулась на спинку своего высокого кресла. Ей было жаль сумасшедшего человека, профессионально она ничем не могла ему помочь, и вызов психиатрической неотложки был единственно возможным разрешением в этой ситуации. Однако и то, как врачует души российская психиатрия, Лариса знала и от этого испытывала чувство вины, отправляя в лабиринты земного ада человека, пришедшего к ней за помощью. Однако было еще нечто: дикие крики умалишенного странным образом задели Ларису и продолжали звучать в ее сознании, порождая тревогу и даже страх. Она попыталась проанализировать содержание его слов, чтобы понять, что в них, кроме внешнего обрамления, могло так растревожить ее, но сделать этого не успела. В кабинет заглянула Татьяна, секретарь, ведущая предварительный прием пациентов, бывшая однокурсница, так же, как и Лариса, в недавнем прошлом бедствующая без работы. Теперь – надежный ее помощник и при случае – ассистент, еще не подруга, но уже – близкая приятельница, с которой Ларисе общаться было легко и приятно: они говорили на одном языке и с полуслова понимали друг друга.
– Лора, там еще одна женщина, она записана и очень настаивает. – Одной фразой Татьяна умудрилась сказать многое. Во-первых, она полагала, что Ларисе сегодня более не следует работать. Во-вторых, она пыталась самостоятельно решить эту проблему и, видимо, отправила с извинениями несколько пациентов, перенеся их визит на другое время, но с одной дамой, записанной заранее, справиться не смогла. В-третьих, – и об этом говорило выражение лица и интонации, – дама ей была сильно не по душе и к категории легких, покладистых пациентов явно не относилась. Во всем этом, хотя и не произнесенном вслух, можно было не сомневаться. Татьяна была неплохим психологом, и ее оценки чаще всего совпадали с мнением Ларисы.
Все было так. Но что же тут поделаешь? Лариса не чувствовала себя вправе отказать заранее записавшейся пациентке из-за тревожного состояния собственной души. Кроме того, она хорошо знала, что для людей, обратившихся к ней, иногда решающими бывают не то что дни и часы, но и минуты.
– Ничего не поделаешь, Танюша. Тем более что настаивает она справедливо. – Этой фразой Лариса пыталась заранее примирить себя с новой пациенткой, отринув раздражение, усталость, тревогу и то отношение к ней, которое невольно заложила в ее сознание Татьяна. – Проси и извинись за задержку.
Дверь за Татьяной мягко затворилась и почти сразу же распахнулась снова, но уже совсем иначе: резко и стремительно, словно входящий, а вернее, входящая пыталась с размаху выбить ее, причем возможно – пинком ноги или налетев на препятствие всем корпусом. Уже одно это о многом сказало Ларисе: женщина напоминала сильно сжатую пружину, готовая в любую минуту распрямиться и ринуться в бой, отвоевывая или доказывая что-то свое. Что? Это предстояло выяснить в ближайшее время. Пока же Лариса внимательно, но не в упор разглядывала вошедшую женщину. Та была молода, даже юна, однако старалась казаться старше, а возможно, просто условиями жизни была поставлена перед необходимостью рано повзрослеть и доказывать свою зрелость всеми способами, включая внешность. Истинную внешность ее трудно было разглядеть под толстым слоем нарочито яркой косметики, но тот образ, который она пыталась слепить при помощи макияжа, одежды и прически, Лариса определила как ангельский. Точнее – ангельской блондинки. Блондинки вообще ангелоподобны, и окружающие на бессознательном уровне склонны считать их существами более тонкими, чистыми и беззащитными, нежели брюнеток или, скажем, женщин с рыжими волосами. Однако и внутри одинакового только на первый и невнимательный взгляд милого клана блондинок существовала своя градация. Некоторые из них с успехом вживались в образ «женщины-вамп», успешно конкурируя на этом поприще с самыми жгучими брюнетками. Многочисленная группа других воплощала в себе не знающий тлена образ Мэрилин Монро, это были суперсексуальные блондинки, многократно тиражируемые в пространстве и во времени рекламными плакатами и роликами, обложками ярких журналов; этот типаж внедрялся образцом для подражания (для девочек) и объектом желания (для мальчиков) уже в детское сознание посредством модных кукол Барби. Бесспорно, эта популяция блондинок была самой многочисленной. Были еще фольклорные блондинки – статные, с рельефными упругими формами, как правило, простоволосые, скуластые, со вздернутыми носиками. Были салонные блондинки-болонки – в мелких кудряшках, с остренькими носиками и алыми, нарисованными бантиком губками, жеманные и капризные. Но были и настоящие ангелы. Эти, как правило, обладали удивительными ясными глазами – голубыми, светло-синими или серыми в голубизну, губы их всегда естественно-розового цвета, влажные и слегка приоткрытые, лица почти детские, кожа нежная с легким румянцем, волосы светлы, тонки и легки как пух, иногда слегка волнисты. Они часто носят их распущенными вдоль плеч, и тогда словно сияющий ореол осеняет их миловидные кроткие лица, иногда заплетают в косы или закалывают на затылке старомодным пучком, и это добавляет их образу большую трогательность. Говорят они, как правило, тонкими голосами, тихо, потупив взор. Словом, сходство с ангелами у этой популяции почти абсолютное, и посему отношение к ним бывает, как правило, трепетным, нежным и возвышенным. Мало кому в голову придет заподозрить в этой неземной и бестелесной почти оболочке наличие каких-либо земных слабостей, не говоря уже о пороках. Здесь-то и совершаются самые роковые ошибки. Однако далее рассуждать на эту тему у Ларисы уже не было времени.
Новая пациентка, конечно, не была классическим «ангелом», но старательно старалась им казаться, и уже из этого следовало, что поначалу она будет упорно (а упорства в ней было предостаточно) играть роль. Что ж, подобное было не редкостью в практике Ларисы, и она никогда не стремилась сразу лее разрушить личный миф человека, за дымкой которого тот по разным причинам пытается от всех и, прежде всего от себя, спрятать свое истинное «я». Иногда этого не следовало делать вовсе, ибо личный миф был единственной психологической капсулой, в которой человек мог существовать.
– Садитесь, – обратилась к пациентке Лариса, указывая на удобное (она очень долго выбирала именно такое – исподволь расслабляющее и спокойное) кресло напротив себя. Но продолжить не успела: пациентка заговорила первой:
– Какой смешной тип только что был у вас. Он все кричал про сатану, который караулит где-то рядом. Это что? Вы какие-нибудь такие обряды совершаете? Да?
– Разумеется, нет. Этот человек тяжело болен. К сожалению, помочь ему я уже не могу – здесь работа для психиатра. – Голос пациентки неприятно удивил Ларису. Он был тонким и высоким, но совсем не таким мелодичным, какой бывает у настоящих «ангелов». Напротив, каждое слово, сказанное ею, отзывалось в Ларисе легкой внутренней дрожью, такое испытывают люди, услышав крайне неприятный скрип или свист. К тому же она отчетливо расслышала фальшивые ноты: похоже, входя в придуманный образ, пациентка пыталась говорить не своим голосом, но также возможно было, что эта отталкивающая манера говорить была следствием более серьезных проблем ее сознания.
– Да-а? Жаль! Я, если честно, как раздумала, что вы совершаете какие-нибудь обряды или что-нибудь эдакое. – Она неопределенно взмахнула в воздухе тонкой рукой с длинными ярко-розовыми ногтями – сверкнули на пальцах искры драгоценных камней.
– Какого же рода обряды вас интересуют?
– Ну-у… То есть я уже могу рассказывать, зачем пришла?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов