Если бы судопроизводство в его отношении велось хотя бы с внешним соблюдением требований и норм законности, он бы до сих пор сидел в одном из московских СИЗО (как сидят до суда сотни и тысячи подозреваемых, ожидая по году и более). Даже после вынесения приговора, коль подана апелляция в суд второй инстанции – в данном случае в Мосгорсуд, – его должны были оставить в бутырской камере. А не устраивать ему этап в одну из отдаленных колоний строгого режима.
То есть, беспредел в его отношении творится полный, как, впрочем, и в отношении многих других людей, угодивших в схожую с ним ситуацию.
Он не очень бы удивился даже тогда, если бы ему сказали, что где-то в недрах Минюста лежит официально оформленная справка – не исключено, что ее уже пустили в ход, – гласящая, что имярек, в данном случае Анохин С. Н., скончался там-то, тогда-то и по такой-то причине. Да, после того, что с ним происходило в последние месяцы, он уже ничему бы не удивился.
Но, с другой стороны, подумал он, друзья не смогли бы так быстро отыскать его в этой таежной глухомани, в угодьях Вятлага. И уж точно не смогли бы столь оперативно пробить дорожку в этот тщательно охраняемый сектор «девятки». И передать ему через местного лепилу послание им было бы крайне затруднительно, если вообще возможно…
Да и в самой маляве не содержится ровным счетом ничего, что позволило бы выстроить именно такую версию.
Что остается?
Либо с ним пытаются играть – не понятно пока на какую тему, в какие именно игрища. Либо медик, передавший ему втихаря короткое посланьице, действительно на самом деле хочет ему помочь, добиваясь при этом какой-то собственной, неизвестной пока Анохину цели.
Что касается сведений, содержащихся в самой маляве, то их, во-первых, оказалось немного, а во-вторых, даже сейчас, когда он морщил лоб в раздумьях, многократно пропуская через свои мозги текст записки, кое-что из того, что хотел донести до него лепило, оставалось для Анохина непонятным, не расшифрованным им до конца.

«БЕЖАТЬ ОТСЮДА НЕ ПЫТАЙТЕСЬ, НЕВОЗМОЖНО».
Анохин и сам уже успел прийти к такому выводу, так что к его пониманию ситуации эта фраза ровным счетом ничего не добавила.
С другой стороны, какой-то шанс на то, чтобы все же выскочить из этой клетки, у него имеется. Именно так скорее всего следует понимать фразу: «ШАНС, ДУМАЮ, ПРЕДСТ. ПОЗДНЕЕ…» Но когда именно предоставится такой шанс? Что означает сокращение «НАЧ. 06»?
Это имеет какое-то отношение к убитому на плацу литерному зэку под номером «шесть»? Или же «НАЧ. 06» – это начало шестого месяца, начало июня?
Понимай, Анохин, как знаешь…
Кстати, сегодня, если он верно ведет счет календарным дням, начало суток 25 мая. До наступления первого летнего месяца осталась всего неделя времени.
Но все эти неясности, проистекающие из текста записки, – вот что такое «метка», например? – сущий пустяк на фоне случившегося сегодня события. Анохину все равно нечего терять, кроме собственных цепей. Так что эта записка от лепилы, что бы за всем этим ни стояло, была для зэка «В-I0» все равно что глоток воды для изнемогающего от жажды путника…
По-любому выбирать ему сейчас было не из чего.
В медблок Анохин в плане установленной кем-то очередности попал уже на следующие сутки, сразу после дневной прогулки.
Угодил он – и, наверное, не случайно – на приемные часы лепилы. Двое дюжих конвоиров сначала принайтовали зэка ремнями безопасности к многофункциональному креслу медтерминала, и лишь после этого из другого, меньших размеров помещения вышел главврач местной навороченной больнички.
Один из сотрудников охраны покинул помещение медблока, другой присел на табуретку у входной двери. Доктор ловко, как опытная медсестра, снял корсет с левого предплечья Анохина, разбинтовал повязку, затем, осмотрев хирургический шов, – кажется, он остался доволен результатами осмотра, – смазал участок кожи вокруг шва каким-то снадобьем и тут же соорудил новую повязку из эластичных бинтов.
Покончив с этим, медик прикрепил к его обнаженному торсу, к височным долям черепа и к указательному пальцу левой руки с полдюжины датчиков на присосках, соединенных проводами с диагностической аппаратурой. Когда он нажал одну из клавишей на пульте управления медтерминалом, из невидимых динамиков полилась мягкая музыка (что-то знакомое на слух, в исполнении классического оркестра). И если бы не охранник с дубинкой и пистолетом в поясной кобуре, можно было бы даже представить себе на минутку, что ты находишься в какой-нибудь крутой частной клинике.
В какой-то момент доктор переместился так, что охранник теперь мог видеть лишь его спину, плюс к этому он еще и загораживал лицо и верхнюю часть торса литерного заключенного «B-10».
– Ну-с, – глядя ему прямо в глаза, сказал лепило, – как вы себя чувствуете, голубчик?
– Доктор, у меня болит горло…
Что-то в лице медика дрогнуло, когда он услышал условную фразу… Как будто и для него самого эта связавшая только что двух ранее незнакомых людей ниточка значила очень и очень многое.
– А мы сейчас заодно и горло ваше обследуем…
Доктор включил один из светильников у изголовья, направив лампу так, чтобы пучок света падал в определенное место. Отбросив край салфетки, прикрывающей разложенные на приставном столике стерильные инструменты, нашел нужный ему и почти весело скомандовал:
– Ну-ка, милейший, откройте рот пошире!
Затем, склонившись над пациентом, делая вид, что разглядывает его горло, заговорил быстрым шепотом.
– Здесь вы пробудете еще как минимум неделю. Потом, как я предполагаю, вас повезут в другое место… скорее всего – на полигон. Одному вам будет трудно… все это осуществить. В одиночку – не уйдете . Вы ведь не местный и не знаете округу… К сожалению, вы попали в плохую компанию. Почти сплошь криминальные типы. Они вам не помощники… Разве что – Четвертый? Но он этих мест тоже не знает… В любом случае, у вас порядковый «десятый» номер, а это означает, что с вами будут играть в «кошки-мышки» дольше, чем с остальными… Хоть мизерный, но все же шанс.
Наконец он закончил свой осмотр и выключил лампу.
Конвоир сидел на прежнем месте у входной двери и, кажется, ни о чем не догадывался – музыка, хотя она и звучала негромко, все ж заглушала быстрый шепоток лепилы.
– Ничего серьезного, – вынес свой вердикт доктор. – Выпьете микстуру, и все пройдет! Я даже не буду отменять вам вечернюю прогулку…
Внезапно Анохина озарило.
Дождавшись, пока лепило вновь закроет его от торчащего у входа охранника, он быстро прошептал:
– Со мной в этапе из пересылки в «девятку» был такой… дед Федор. Он из местных, фамилию, к сожалению, не знаю. Вот если бы его сюда как-то перевести…
Доктор заставил его открыть вновь рот пошире и влил туда столовую ложку микстуры, напоминающей вкусом и запахом «Рижский бальзам».
– На место Шестого уже отобрали другого зэка, шепнул он, улучив момент. – Другой вакансии пока нет… Я попытаюсь вам помочь, но и у меня к вам будет одна просьба. Об этом поговорим в следующий раз.
Сказав это, медик выпрямился и, стаскивая резиновые перчатки, кивнул конвоиру.
– Я закончил с Десятым. Через час мой коллега примет следующего по графику, а этого можете увести в камеру.
Тем же вечером, во время ужина, ситуация для Анохина обострилась до предела.
После бузы в столовке он на какое-то время был огражден от остальных литерных зэков. Пищу ему приносили в камеру, прогуливался он во внутреннем дворике в гордом одиночестве. Но кто-то свыше дал команду, и лафа для него закончилась… Теперь он питался вместе со всеми в помещении пищеблока, где они все рассаживались за столом в соответствии с номерами. На прогулку их стали выводить в два приема, разбив на пятерки. И только в камеру к нему пока никого не подсаживали – то ли из-за того, что считали Десятого отморозком, готовым порвать в клочья любого из своих же собратьев по несчастью, то ли по причине избытка свободных койкомест.
– Четвертый и Девятый – к «амбразуре» за выдачей! – прозвучала в столовке команда старшего надзирателя. – Всем остальным номерам – сесть!
Анохина привели в столовку последним, но он сразу же ощутил в атмосфере какую-то излишнюю, что ли, накаленность, нервозность… Лица собравшихся зэков были мрачными и сосредоточенными, словно на них что-то давило (кроме самого стержневого ощущения своей несвободы). И только один Леха-Дизель, перед тем как отправиться на пару с Крюком к окошку раздаточной, подмигнул Анохину, словно хотел сказать: «Привет, Морпех! Все нормалек, я уже оклемался, ну а твои как делишки?»
На крысиной мордочке Шлепы – он сидел, как и прежде, крайним справа за столом, напротив Анохина – еще оставались кое-где отметины, напоминающие о двух его неудачных попытках децал поставить на место фраера, о котором никто из честной братвы в здешних краях ничего не слыхивал. Фингал под глазом у Крюка, которым его тоже украсил Анохин, успел сойти почти на нет. Лоб Гамадрила, куда Морпех въехал коленом, был все еще заклеен полоской пластыря. На месте прежнего Шестого, отправленного крутым «блондом» из местной тайги прямиком «в Сочи», сидел какой-то хмырь лет двадцати пяти, обладающий, как и большинство других собранных здесь литерных зэков, явно уголовной наружностью. Возможно, его изначально держали где-то здесь в качестве резервной кандидатуры. Но может быть и так, что в срочном порядке выдернули из соседней «девятки», чтобы восполнить убыль «личного состава».
Дизель принялся разливать по глубоким оловянным тарелкам густой ароматный борщ, причем каждому полагался неслабый кусман вареного мяса. Крюк доставил хлеб, черный и белый, две пластиковые тарелочки с желтыми брусками вологодского масла. Каждому и зэков также полагался полулитровый пакет сока и порция густой сметаны, которую разливали в пластиковые стаканчики. На второе – пахучий бараний плов. Плюс добавка каждому, кто что пожелает. Причем, одинаково плотно здесь кормили что на завтрак, что на обед, что на ужин… Да еще, кажется, что-то подсыпали в пищу, потому что аппетит, вопреки царящей на данном объекте гнетущей обстановке, у каждого без исключения зэка был воистину зверским.
Понятно, что делалось это все неспроста. С ними здесь что-то проделывали эдакое… но что именно? Этого пока никто из зэков не знал, включая Анохина.
Обычно эта уголовная шпана дружно хлебала из своих мисок «усиленную» баланду, звучно чавкая, отрыгивая по ходу. Вели себя, короче, как свиньи. Анохин даже удивлялся этому их завидному аппетиту. Ничто, казалось, не могло подействовать на этих «одноклеточных». Ни гибель товарища у них на глазах, ни известие о том, что все они «спидоносцы», – ведь никто, кроме Анохина, не в курсе, что это вранье. Ни даже то, что их здесь используют, кажется, в качестве подопытных кроликов. Но сегодня они жуют свои пайки вяло, как-будто разом у всех животы подвело… А Крыса так тот и вовсе ест с натугой, насильно запихивая в себя калорийную пищу. И вид у него уж больно сосредоточенный…
Анохин неспешно наворачивал плов, а сам исподлобья наблюдал за сидящим напротив парнем. Он увидел, как Шлепа облизнул верхнюю губу, как его правая рука на секунду-другую скользнула куда-то вниз, под стол…
И тут же появилась обратно, сжатая в кулак.
Пластиковую ложку он еще раньше зачем-то переместил в левую руку, хотя по жизни, кажется, правша. Глаза Шлепы поочередно стреляли сразу по двум целям: то на охранников, которых в столовке сейчас было четверо, то, уже косоприцельно, на своего соседа по скамье, зэка «В-4»… На Анохина он совсем не смотрел… И надеялся, наверное, что и самому Морпеху нет дела ни до планов и намерений Шлепы, ни до того, что может произойти уже через несколько секунд.
Шлепа разжал ладонь; меж указательным и средним пальцами у него явно что-то было зажато (в заднем проходе он, что ли, пронес эту хреновину? – успело промелькнуть в голове у Анохина).
Шлепа слывет по жизни быстрым, ловким парнем, но Анохин среагировал быстрее.
Привстав со своего места, он молниеносно, как змеелов смертельно ядовитую гадюку, поймал Шлепу за руку. Рывком подтянул к себе и еще успел другой рукой ухватить его за воротник тюремной робы. Шлепа вдруг завизжал, как свинья, почуявшая штык забойщика…
В ту же буквально секунду со скамьи вскочили Седьмой, Восьмой и Девятый. А потом и все прочие, кроме Лехи-Дизеля и Второго, который, вероятно, не находился в сговоре с остальными…
Да, Клещ и его дружки разом повскакивали с мест и – случайно или нет, это уже другой разговор – на короткое время загородили охранникам доступ к месту драки.
Наверное, они рассчитывали, что Шлепе этого времени достанет для осуществления задуманного: полоснуть Леху-Дизеля бритвой по сонной артерии.
Но вышло все по-другому.
Анохин рывком дернул Шлепу на себя, заломил кисть правой руки, заставив его разжать пальцы…
А когда увидел выпавшую на стол половинку опасной бритвы, он, прежде чем кто-либо успел вмешаться, свернул зэку Шлепе шейные позвонки…
Да так и оставил подергивающееся в конвульсиях тело на столе, среди остатков посуды и еды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46