— В чем дело, Toм? — спросил Томкин через решеточку переговорного устройства.
— Сломался автобус, мистер Томкин, — раздался из громкоговорителя голос шофера. — Это не надолго.
— Автобусы... Господи, я не ездил в автобусе уже лет тридцать.
— Вы можете это сделать — у вас есть деньги, — мягко пошутил Николас.
— Деньги могут только одно, — резко заметил Томкин. — Развращать людей.
Николас повернулся к нему.
— Это относится и к вам?
— Все люди — все до единого — подвержены искушениям. Все слабы. И в этом смысле деньги — великий уравнитель. Они из каждого могут сделать идиота. — Томкин хрипло рассмеялся. — Все те, кто говорит, что деньги их не изменили, — это мешки с дерьмом. Изменили, еще как изменили! Просто им нравится верить в сказки, которые они сами насочиняли. А я реалист. Я вижу неизбежные недостатки и принимаю их. Все имеет свою цену, и надо только проверить, хватит ли у тебя денег расплатиться.
Вот моя покойная жена. Господи, эта женщина прекрасно знала, чего хотела, и она это получила. Но у нее не хватило духа принять и все остальное. Такие люди приводят меня в бешенство: они только и делают, что бьют баклуши, а кто-то должен приходить трижды в день и подтирать им задницы. Думаешь, они слышали такое слово — “ответственность”? Никогда!
Поток машин медленно двинулся вперед, и скоро лимузин затормозил перед рестораном на углу.
— Пойдем, — властно предложил Томкин. — Не знаю как ты, а я не могу больше ждать.
Они вышли из лимузина, оставив аккуратно спрятанный под ковриком второй “жучок”.
* * *
— Тебе не нравится?
— Многовато места для одного человека.
— Я боюсь замкнутого пространства. Кроукер засмеялся.
— Понятно. — Он отошел от окна, выходившего на Ист-Ривер и побарабанил пальцами по мягкой коже коричневого дивана.
— Красиво, — пробормотал Кроукер.
— Да, он всем нравится. — В темных глазах Гелды мелькнуло лукавство. — Лейтенант, да вы покраснели. Только не говорите, что никогда раньше не сталкивались с... с профессионалками.
— Ты всегда так разговариваешь?
— Только, когда я... только иногда.
Кроукеру стало интересно, что она хотела сказать.
— Слушай, я проголодалась. Но у меня, похоже, ничего нет.
— Давай я схожу и...
— Нет-нет, не надо. Не уходи. — Гелда подошла к телефону. — Ты имеешь право немного отдохнуть — по крайней мере, перекусить. А если возникнет необходимость, они знают, где тебя искать.
“Да, — подумал Кроукер, — если, например, выяснится адрес женщины, которая поможет мне разделаться с твоим отцом”. Эта мысль почему-то смутила его.
Гелда взяла трубку.
— Как насчет итальянской кухни? Мне она нравится... Прекрасно. — Она кивнула и набрала номер.
— Филип? Это Джи. Все в порядке. А ты? Ты уверен? У тебя какой-то странный голос. Нет? Послушай, ты не мог бы принести мне чего-нибудь поесть. Да, у Марио. На двоих. Отлично. Пока.
— Кто такой Филип? — спросил Кроукер. — Ты ведь не собираешься впутать меня в какую-нибудь историю?
— Не беспокойся. Это мальчик, сирота. — Гелда заметила выражение лица лейтенанта. — Перестань. У него никого нет, кроме нас, и мы все его любим. Иногда он оказывает нам мелкие услуги. Что в этом плохого?
Кроукер улыбнулся.
— Ничего. — Он сел на диван. — Очень удобно. Гелда подошла к нему вплотную.
— Без одежды еще лучше.
Он рассмеялся, подавляя смущение. Гелда пошла к двери в спальню, снимая на ходу шелковую блузку. Прежде чем она скрылась за дверью, Кроукер разглядел ее безупречно красивую спину. Несмотря на большую грудь, она не носила лифчика.
— Что ты делаешь? — он поднялся с дивана и нервно суну руки в карманы.
— Всего лишь переодеваюсь, — донесся голос из спальни. — Не бойся, я не буду на тебя нападать.
— Я об этом не думал, — сказал Кроукер не очень убедительно.
— Ну и отлично.
Он слышал шуршание шелка на ее теле.
— Ты не хочешь войти, чтобы я тебя видела, пока мы разговариваем?
— Мне и здесь хорошо. — Кроукер чувствовал себя школьником во время первого серьезного свидания.
— Слушай, — продолжала Гелда, — ты заглянул мне в душу Не понимаю, что тебя после этого может смущать в моем теле.
— Ничего, — ответил он машинально.
— Вот видишь.
Кроукер ощущал себя чужим в этой интимной обстановке. Он пытался представить, чем она тут занималась, но у него ничего не выходило. Его обычно богатое воображение начисто отказывалось ему служить.
Кроукер подошел к двери и остановился на пороге. Гелда, поставив одну ногу на кровать, натягивала чулок. “Не колготки, — подумал он, — а чулки”. Тело просвечивало сквозь черную сетку; ноги Гелды казались бесконечно длинными.
На ней были кружевные узкие трусики телесного цвета и такой же пояс — больше ничего. Эффект был потрясающим.
Гелда обернулась, посмотрела на лейтенанта через плечо и бесхитростно улыбнулась.
— Ну вот, — Ее голос был легким, как дымок. — Не так уж плохо, правда?
— Я хотел бы, чтобы ты оделась.
Она прошлась по комнате. Кроукер старался не смотреть на ее грудь, но это оказалось выше его сил. Гелда подошла к шкафу, достала оттуда зеленый атласный халат и направилась к Кроукеру.
— Так лучше, Лью? Я ведь могу называть тебя по имени... после того, как вывернулась перед тобой наизнанку, там, в фургоне?
Со смутной улыбкой она прошла в гостиную, слегка задев Кроукера, по-прежнему стоявшего в дверях.
Лейтенант наконец оторвался от дверного косяка и подумал: почему я стоял там до сих пор? Всегда при исполнении. Перед его глазами встала собственная темная квартира, пустынная как Уолл-стрит по выходным дням. Возвращаться туда ему не хотелось точно так же, как и раньше, когда там была Элис.
— Ляжем в постель сейчас или после того, как принесут поесть?
В голосе Кроукера звучала плохо скрытая ярость. Он едва владел собой. Такое с ним иногда случалось, когда его мысли были где-то далеко.
Гелда обернулась. Ее халат распахнулся, и обнажил длинную ногу.
— Ты так думаешь?
Ее улыбка была мягкой, как свет, струящийся из-под плотного абажура.
— Ведь это очевидно.
— Разве? — Она приподняла одну бровь, — Ты знаешь мои сексуальные вкусы.
Это начисто вылетело у Кроукера из головы. Он почувствовал себя идиотом. Он снова сунул руки в карманы. Странно, глаза видят одно, а в голове рождаются совсем другие мысли. Кроукер вдруг вернулся в тот невыносимо жаркий день, когда влажный воздух окутывает тебя со всех сторон, словно любящая мать по недомыслию заворачивает больного и бессильного ребенка в тяжелое одеяло. В такие дни ссоры вспыхивают по каждому пустяку.
Через распахнутое окно раздался крик, и мальчик побежал вниз по узкой темной лестнице. Он лежал в соседнем дворе — в мундире, потемневшем от пота и крови, среди перевернутых мусорных ящиков, обнаруживших свои зловонные тайны. Его серые глаза были открыты и уже стекленели; знакомые добрые глаза.
Таким был конец Мартина Кроукера. После двадцати девяти лет службы в нью-йоркской полиции он лежал теперь навзничь, получив четыре пули в пятнадцати метрах от собственного дома, окруженный мусором, пугливыми крысами и безучастными тараканами. Вдалеке раздавался вой сирен.
Мальчик смотрел на труп своего отца, и весь мир шел кругом перед его глазами. Он чувствовал, что этот вихрь может в любую минуту подхватить его и унести. Он этого хотел — убежать как можно скорее и как можно дальше из этой вонючей дыры. Навсегда.
Но это был самый легкий выход... и самый недостойный. Лью Кроукер не был трусом. Об этом позаботился его отец.
И он остался, а потом поступил в полицию. Его старая мать пришла на выпускной экзамен в полицейскую академию и заплакала, когда Лью произносил присягу.
Кроукер так и не смог найти убийцу отца, но со временем эта боль утихла.
Лейтенант почувствовал, как Гелда коснулась его руки. Он не подозревал, что эта рана все еще кровоточит.
— Прости, — сказала она. — Я не должна была тебя дразнить. Просто...
— Что? Что просто? Гелда опустила глаза.
— Просто мне хорошо с тобой. — Она попыталась сказать это полушутя, но у нее не получилось. — Я чувствую...
— Что?
Гелда посмотрела ему в глаза.
— Ничего — чувствую и все.
— Не сомневаюсь, что ты могла сказать это без всяких чувств.
Она кивнула.
— Могла бы. Я ведь актриса. Ты мне не довернешь? Не может быть, после того, что ты сказал мне в фургоне о моем отце.
— Я поступил глупо.
— Да. — Ее голос был тихим и нежным.
— Ты сейчас можешь наплести все, что угодно, и я поверю. Кроукер выпалил это, защищаясь от ее близости. Гелда должна была знать, что он знает.
— Нет, — возразила она. — Не могу. Во всяком случае, не теперь. — Гелда погладила его руку теплыми пальцами. — Мне хочется быть с тобой откровенной... и мне от этого хорошо.
Раздался мягкий звук дверного звонка. Гелда оторвалась от лейтенанта и исчезла в прихожей.
— Привет, дорогой. Заходи.
Она вернулась, обнимая за плечи высокого темноволосого мальчика. Филип. Кроукер отвернулся к окну и уставился на ослепительную воду реки. Длинная баржа медленно двигалась против течения. По набережной бежал трусцой человек в красно-белом тренировочном костюме. Он обогнал баржу и скрылся из вида. Кроукер представил себя в постели с Гелдой...
— Что с твоим лицом, дорогой?
Ее голос доносился до Кроукера, как звук приглушенного телевизора. Он не мог дождаться этого звонка. Он уже предвкушал удовольствие от того, что ему удастся на двадцать лет отправить за решетку такого подонка, как Томкин.
— Ради Бога, что с тобой случилось, дорогой? Ты что, подрался?
— Нет, Джи.
— В чем же дело?
— Да так. Упал...
На реке показалась парусная лодка — и это в будний день. Парус белел на фоне разноцветных зданий на противоположном берегу и плавно скользил вдоль реки, словно облачко. Там, на реке, нет никаких забот — только ветер, и соленые брызги, и долгий путь к порту. Сам себе хозяин. Кроукер представил ее тяжелую грудь в своих руках, ее раскрывшиеся губы.
— ... во дворе и ударился о мусорный бак.
— Не говори ерунды, Филип. И не надо лгать. Ты должен все мне рассказать, дорогой. Дай-ка я приложу лед. Делай, как я говорю. Вот так.
После того как с Томкином будет покончено, Он возьмет отпуск и поедет к морю. Да, к морю. Нет, не рыбачить — Кроукер терпеть не мог рыбалку. Может, ходить под парусом. Он никогда этого не делал; может, пришло время попробовать. Попробовать Гелду.
— Это было у А Ма. Я работал там вчера вечером.
— Но она не могла так с тобой поступить.
— Нет, не она. Один мужчина...
— Подонок. Подержи лед еще немного. Больше туда не ходи — я тебе запрещаю.
— Но этот человек снова придет сегодня, и она хочет...
— Мне наплевать, что хочет А Ма, — ты туда не пойдешь. Придется ей обойтись без тебя.
— Без меня ничего не получится.
— То есть?
— Я нужен этому человеку. Он так... кончает.
— Господи, да кто же он?
— Не знаю. Японец. Очень странный — глаза какие-то мертвые.
Кроукер уже повернулся к ним с покрасневшим лицом, чувствуя, как жар разливается по всему его телу.
— Поговори со мной, Филип, — произнес он медленно, скрывая свое волнение. — Расскажи мне об этом японце с мертвыми глазами.
* * *
Кроукер поджидал их у башни на Парк-авеню. Он небрежно опирался на кузов своего автомобиля. На его крыше вращался красный маячок, пронзая яркими лучами, голубую сумеречную дымку.
Как только лимузин затормозил у бордюра, Николас вышел и направился к лейтенанту, ощущая на своей спине тяжелый взгляд Томкина.
Весь город был окутан синевой. Солнце уже исчезло, но зной все еще отказывался отступать. Воздух был насыщен тяжелыми испарениями. По обеим сторонам улицы тянулись караваны желтых такси.
— Как поживает твой босс? — Кроукер смотрел поверх правого плеча Николаса, в направлении лимузина. Его голос звучал резко и непримиримо.
Николас, чувствуя, что напряжение нарастает, сказал:
— Оставь это, Лью. Забудь о...
— Слишком поздно, приятель.
Николас отметил присутствие Томкина у себя за спиной еще до того, как услышал его голос.
— Все так же патрулируете улицы, лейтенант? Охраняете покой граждан Нью-Йорка? — В его словах слышалась неприкрытая ирония.
— Для некоторых находиться в этом городе небезопасно.
— Что вы хотите сказать, черт возьми?
— Догадайтесь сами, Томкин.
— Не люблю, когда мне угрожают, лейтенант. Видимо, придется еще раз поговорить с вашим комиссаром, и...
— Я знал, что это был ты, грязный...
— ... посмотрим, как долго вы останетесь лейтенантом.
— Который сейчас как раз занимается тем делом, из-за которого вы наняли Николаса. Так что теперь мы будем часто встречаться.
— Что?
На лице у Томкина появилась недобрая ухмылка. В свете фар проезжавших машин оно становилось то светло-желтым, то снова темным.
— Господи, я вами уже сыт по горло!
— Боюсь, тут вы ничего не сможете поделать. Так решил сам комиссар. И даже вы не заставите его отменить собственный приказ — он оказался бы в слишком глупом положении.
— Неужели вам не надоело? Вы шпионите за мной уже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67