— Никто не видел, как этот тип входил или выходил. Ни в додзё, ни в квартиру Терри.
— Ничего удивительного. Это профессионал. Очень опасный профессионал. Боюсь, вы не представляете, с кем имеете дело.
— Точно то же сказал мне Линнер, — взорвался Кроукер. — Мне это не нравится.
— Но это так, лейтенант. Надо смотреть правде в глаза. Этот парень может убрать с дороги любого, кого сочтет нужным.
— Даже Рафиэла Томкина? Винсент кивнул.
— Даже его.
— Но это уже пытались сделать несколько раз, — возразил Кроукер. — И тоже с помощью профессионалов.
— Этот профессионал не такой, как другие. — Винсент вздохнул. — Мы говорим не о гангстере из Детройта или... где они там водятся.
— В Джерси-сити, — криво улыбнулся Кроукер.
— М-да. Так вот, это ниндзя, лейтенант. По сравнению с обычным наемным убийцей он просто супермен. — Винсент постучал по столу кончиком указательного пальца. — Это маг.
Кроукер пристально посмотрел в глаза собеседника, пытаясь уловить в них насмешку.
— Вы что, серьезно?
— Серьезнее не бывает.
Подошел официант. Мужчины заказали обед и еще сакэ.
— Не спешите, — сказал Винсент официанту, который кивнул и неслышно исчез.
— Линнер водил меня сегодня в класс кэндзюцу , — сообщил Кроукер.
— В какой?
— Не знаю, как он называется. Там был сэнсэй по фамилии Фукасиги.
У Винсента странно изменилось выражение глаз.
— Вы удостоились большой чести, лейтенант: туда допускают немногих. И Николас решил взять вас туда... — Он тихонько присвистнул.
— М-да... И это после того, как я его оскорбил. Значит, он не держит обиды.
Теперь глаза Винсента погрустнели.
— Дело не в том, сердится он или нет. Вы должны знать, что потеряли лицо.
— Потерял лицо? Что вы имеете в виду?
— То, что сказал. Отношения между людьми основаны на уважении — на взаимном уважении. Отсюда вытекает доверие. И долг. Я не спрашиваю, что вы сделали — нет, нет, не надо, я не хочу этого слышать. Но я знаю одно: если вы его оскорбили, он стад вас меньше уважать.
— Какое мне дело до того, что он обо мне думает?
— Да, вероятно, это вас не волнует. — Винсент улыбнулся. — В таком случае не стоит больше говорить об этом. — Он медленно отпил сакэ и снова наполнил свою чашечку.
Кроукер откашлялся и через некоторое время спросил:
— Так что вы собирались сказать?
— То, что Ник не должен вас прощать — судя по визиту к Фукасиги, он это уже сделал. А вот вы должны думать о том, как восстановить утраченное равновесие.
— И как это можно сделать? — Кроукер насторожился.
— О, если бы я знал ответ на этот вопрос, я был бы очень мудрым человеком. — Винсент покачал головой. — Но сегодня, лейтенант, я совсем не чувствую себя мудрым.
* * *
За стойкой сидел человек с искусно наложенным гримом, который сделал его плоские щеки более полными, изменил форму носа и углубил глазные впадины. Даже собственная мать вряд ли узнала бы его, хоть она и была необыкновенно проницательной женщиной.
Он наполовину съел свою порцию сасими, когда в ресторан вошли Винсент и лейтенант Кроукер. Не поворачивая головы, человек краешком глаза проследил, куда они прошли.
Через несколько минут он аккуратно отодвинул тарелку и двинулся по направлению к туалету. В зале было многолюдно, слышался ровный гул голосов. По дороге человек прошел мимо комнаток с татами . В туалете никого не было. Человек помыл руки, глядя на себя в зеркало. Потом он вернулся к стойке, расплатился и вышел.
На улице было душно. Человек подозвал свободное такси. Ему пришлось пересаживаться четыре раза, прежде чем он нашел подходящую машину.
* * *
Ровно в 20:18 полицейский Пит Трейвин остановил патрульную машину возле самого бордюра. Он уже второй раз сегодня проезжал по Двадцать восьмой улице, и того, что он увидел в проходе между трехэтажным каменным домом и небольшим ателье, еще двадцать минут назад здесь не было. Трейвин думал о добрых старых временах, когда все полицейские патрулировали только по двое. Теперь же, в связи с серьезными финансовыми затруднениями, в некоторых районах города полицейских посылали на дежурство по одному, несмотря на их дружные протесты.
Время от времени трещала рация, но в его районе все было спокойно. Трейвин достал фонарик и направил его в сторону темного прохода между домами. Луч света выхватил ряд мусорных баков, выкрашенных в серебристый цвет. Было очень тихо: ни одного пешехода, только легкий шум моторов доносился с Лексингтон-авеню.
Трейвин открыл дверь со стороны тротуара и вышел из машины. Одной рукой он расстегнул кожаную кобуру и осторожно свернул в переулок, освещая путь фонарем. За открытыми металлическими воротами находилось несколько крутых бетонных ступенек. Правая стена — стена трехэтажного дома — была глухая, а слева, на стене ателье, начиная со второго этажа располагались окна жилых квартир. Из окон лился странный мерцающий свет: работали телевизоры.
Трейвин спустился по ступенькам. У него возникла мысль вызвать кого-нибудь из участка, но он решил этого не делать, пока сам что-нибудь не обнаружит.
За мусорными баками лежала глубокая тень, но из нее высовывался какой-то странный предмет, который и привлек внимание Трейвина. Он подошел ближе, оторвал руку от кобуры и присел на корточки. Тело наполовину прикрывал джутовый мешок, но Трейвин увидел лицо, одной щекой прижатое к стене. Он приложил два пальца к шее и убедился, что человек мертв.
Трейвин встал и, ни к чему не прикасаясь, поднялся по ступенькам на улицу. Он осмотрелся по сторонам, В направлении к Лексингтон-авеню шли, взявшись за руки, парень с девушкой. Больше никого не было. Трейвин позвонил сначала в свой участок, потом — в судебно-медицинскую экспертизу.
— Яне могу ждать до утра, — кричал он дежурному в патологоанатомическом отделении. — Мне нужно что-нибудь знать уже сегодня.
После этого полицейский вернулся к трупу. Ни бумажника, ни денег, ни документов. Но этот человек не выглядел бродягой. Трейвин снова дотронулся до тела. Оно еще не успело остыть. Трейвин выпрямился. Вдалеке послышались пронзительные звуки сирен, которые становились все громче.
По отпечаткам пальцев удалось установить личность убитого. На это потребовалось около трех часов. И сразу же перед полицией встал новый вопрос что случилось с его такси?
* * *
Винсент вышел из ресторана и оглянулся по сторонам в поисках такси.
Он нисколько не был пьян и чувствовал себя прекрасно, несмотря на духоту летнего вечера. Все заботы и тревоги, которые не отпускали его уже несколько месяцев, отпали как старая кожа.
Винсент шел немного неуверенно, но отдавал себе в этом отчет, и ему это даже нравилось. Ему давно пора было расслабиться.
Винсент вдыхал тяжелый воздух, наполненный выхлопными газами и запахами кухни из соседнего кафе. Ему казалось, что он на Гиндзе, в Токио, среди веселой толпы и ярких неоновых огней рекламы.
Он смотрел на проходивших мимо людей, и у него слегка кружилась голова. Винсенту захотелось смеяться, но он подавил в себе это желание, а потом подумал: “Почему бы и нет?”. И расхохотался. Никто не обратил на это внимания.
Винсент двинулся вдоль по улице. Шум машин с Шестой авеню напомнил ему о далеком морском прибое. Он подумал об адмирале Перри, который в 1853 году привел свои корабли в порт Урага, положив конец двухсотпятидесятилетней изоляции Японии. Лучше бы всего этого не произошло. Лучше бы не рушились вечные оковы волшебного плена.
Такси тронулось и медленно поехало вдоль тротуара. Когда оно поравнялось с Винсентом, он махнул рукой, и такси остановилось. Большая, удобная машина. С кондиционером. Конечно, это было частное такси, а не одно из тысяч, принадлежавших крупным фирмам: в салоне отсутствовала обычная пластиковая перегородка.
Винсент назвал адрес и откинулся на сидении. “Даже на переполненных улицах современного Токио, — думал он, — среди всей этой городской суеты и европейских костюмов, можно наткнуться на старинный синтоистский храм, затаившийся где-то между высотными зданиями. Можно услышать призрачный звон бронзовых колокольчиков, позеленевших от времени, и почувствовать тонкий аромат благовоний. В такие минуты весь городской смрад исчезает, и душа вечной Японии, незапятнанная нашествием Запада, призывает древних богов”.
В салоне было темно. Винсент посмотрел в окно на мерцающие огни и понял, что машина движется очень медленно.
— Послушайте, — вяло возмутился он, — я не собираюсь ездить с вами всю ночь.
Водитель слегка повернул голову, и Винсент разглядел его глаза в подоске зеркала. Он увидел, что водитель японец и попытался прочесть его имя на карточке в правом углу приборного щитка, но не смог ничего разобрать в полумраке. Тогда Винсент обратился к водителю по-японски и извинился за грубость.
— Ничего, — ответил таксист. — Сегодня у всех тяжелый день.
Они повернули на Пятьдесят четвертую улицу, потом на Восьмую авеню. По обеим сторонам выстроились дешевые забегаловки и низкопробные эротические театрики. На тротуарах было полно проституток, уличных торговцев наркотиками, подозрительных негров и пуэрториканцев — клоака большого города во всем ее вызывающе-мрачном великолепии.
— Сегодня вечером я чувствую себя как в Японии, — сказал Винсент.
— Этого никто не хотел, — пробормотал водитель. — Лучше бы все оставалось по-прежнему.
Винсент снова подумал о военных кораблях Перри. Пожалуй, он прав. Мы не должны были…
Неожиданно водитель повернулся к Винсенту. На лице его плясали синие и зеленые блики ярких огней рекламы. Он улыбнулся — узкая черная щель, как в традиционной маске театра Ноо. В его каменных глазах, казалось, не было места никаким человеческим чувствам. Этот пугающий контраст между улыбкой и враждебными глазами напомнил Винсенту о первом спектакле Ноо, который он увидел в шестилетнем возрасте. Тогда маска демона ужаснула его.
В лице водителя было что-то странное, но в тусклом свете Винсент не мог понять, что именно. Он наклонился вперед. Ему показалось, что это лицо покрыто какими-то пятнами, как будто...
Винсент откинулся назад, пораженный догадкой, но его сознание было притуплено алкоголем. Лицо таксиста по-прежнему нависало над ним как голова змеи: щеки надулись, а губы округлились. Из черного отверстия вырвались мелкие брызги, и Винсент не сразу сообразил, что нужно задержать дыхание.
* * *
После ухода Винсента Кроукер сел скрестив ноги и подпирая голову кулаком. Он заказал еще сакэ и с отвращением подумал о возвращении домой. Ему понравился этот напиток: почти безвкусный, но от него становится по-настоящему хорошо.
Кроукеру не хотелось домой. “Нет, нет, — думал он, — я не хочу видеть Элис”. Эта мысль удивляла и одновременно раздражала его. Удивляла потому, что это впервые стало так очевидно, а раздражала — потому что он позволил этому зайти так далеко. Кроукер не испытывал гнева по отношению к Элис, просто не хотел ее больше видеть. Ему показалось забавным, что люди могли быть так близки когда-то, а потом стать совершенно чужими. “Одно из свойств человека, — заключил он философски, — но чертовски неприятное свойство”.
Официант принес новую бутылочку сакэ и наполнил чашку. Кроукер опорожнил ее и сразу же налил еще. Ему не терпелось позвонить своему агенту по деду Дидион, но он подумал, что такой поспешностью может испортить все дело. Кроукеру казалось, что все упирается в одно: имя и адрес той девки.
Лейтенант прикрыл глаза и отчетливо увидел квартиру Анджелы Дидион. Первое, на что он тогда обратил внимание, был запах. Тошнотворно-сладкий — эфир и что-то еще. Что это могло быть? В темной гостиной Кроукер ничего не обнаружил. Зато в спальне он увидел костяную индейскую трубку и безошибочно уловил запах опиума. Он попробовал его кончиком языка: опиум очень высокого качества. Вряд ли такой можно купить у уличного торговца. Но это была спальня Анджелы Дидион, и вполне естественно, что у женщины, которую считали самой дорогой фотомоделью мира, все было самое лучшее. Лейтенант оставил трубку на месте.
Натянув резиновые перчатки, Кроукер приблизился к стенному шкафу рядом с огромной кроватью. Спальня была полностью выдержана в темно-синих тонах — от шелковых панелей на стенах до абажуров. Когда лейтенант вошел, горела только одна лампа, у кровати.
Он осторожно отодвинул дверку шкафа. Там красовалось несколько шелковых платьев и множество мехов — от длинной шубы из русского соболя до броского манто из серебристой рыси. Внизу выстроились в ряд дорогие модельные туфли.
На ворсистом коврике между кроватью и шкафом лежал черный шелковый пеньюар. Кроукер обошел его и приблизился к кровати. Кровать была сделана на заказ, в форме полукруга. Поверх темно-синих перкалевых простыней лежало скомканное одеяло в шелковом пододеяльнике. Оно обвивало лодыжки Анджелы Дидион, словно морской прибой, готовый вот-вот ее поглотить.
Дидион лежала наполовину на кровати, голова свешивалась с края, длинные золотистые волосы касались пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Ничего удивительного. Это профессионал. Очень опасный профессионал. Боюсь, вы не представляете, с кем имеете дело.
— Точно то же сказал мне Линнер, — взорвался Кроукер. — Мне это не нравится.
— Но это так, лейтенант. Надо смотреть правде в глаза. Этот парень может убрать с дороги любого, кого сочтет нужным.
— Даже Рафиэла Томкина? Винсент кивнул.
— Даже его.
— Но это уже пытались сделать несколько раз, — возразил Кроукер. — И тоже с помощью профессионалов.
— Этот профессионал не такой, как другие. — Винсент вздохнул. — Мы говорим не о гангстере из Детройта или... где они там водятся.
— В Джерси-сити, — криво улыбнулся Кроукер.
— М-да. Так вот, это ниндзя, лейтенант. По сравнению с обычным наемным убийцей он просто супермен. — Винсент постучал по столу кончиком указательного пальца. — Это маг.
Кроукер пристально посмотрел в глаза собеседника, пытаясь уловить в них насмешку.
— Вы что, серьезно?
— Серьезнее не бывает.
Подошел официант. Мужчины заказали обед и еще сакэ.
— Не спешите, — сказал Винсент официанту, который кивнул и неслышно исчез.
— Линнер водил меня сегодня в класс кэндзюцу , — сообщил Кроукер.
— В какой?
— Не знаю, как он называется. Там был сэнсэй по фамилии Фукасиги.
У Винсента странно изменилось выражение глаз.
— Вы удостоились большой чести, лейтенант: туда допускают немногих. И Николас решил взять вас туда... — Он тихонько присвистнул.
— М-да... И это после того, как я его оскорбил. Значит, он не держит обиды.
Теперь глаза Винсента погрустнели.
— Дело не в том, сердится он или нет. Вы должны знать, что потеряли лицо.
— Потерял лицо? Что вы имеете в виду?
— То, что сказал. Отношения между людьми основаны на уважении — на взаимном уважении. Отсюда вытекает доверие. И долг. Я не спрашиваю, что вы сделали — нет, нет, не надо, я не хочу этого слышать. Но я знаю одно: если вы его оскорбили, он стад вас меньше уважать.
— Какое мне дело до того, что он обо мне думает?
— Да, вероятно, это вас не волнует. — Винсент улыбнулся. — В таком случае не стоит больше говорить об этом. — Он медленно отпил сакэ и снова наполнил свою чашечку.
Кроукер откашлялся и через некоторое время спросил:
— Так что вы собирались сказать?
— То, что Ник не должен вас прощать — судя по визиту к Фукасиги, он это уже сделал. А вот вы должны думать о том, как восстановить утраченное равновесие.
— И как это можно сделать? — Кроукер насторожился.
— О, если бы я знал ответ на этот вопрос, я был бы очень мудрым человеком. — Винсент покачал головой. — Но сегодня, лейтенант, я совсем не чувствую себя мудрым.
* * *
За стойкой сидел человек с искусно наложенным гримом, который сделал его плоские щеки более полными, изменил форму носа и углубил глазные впадины. Даже собственная мать вряд ли узнала бы его, хоть она и была необыкновенно проницательной женщиной.
Он наполовину съел свою порцию сасими, когда в ресторан вошли Винсент и лейтенант Кроукер. Не поворачивая головы, человек краешком глаза проследил, куда они прошли.
Через несколько минут он аккуратно отодвинул тарелку и двинулся по направлению к туалету. В зале было многолюдно, слышался ровный гул голосов. По дороге человек прошел мимо комнаток с татами . В туалете никого не было. Человек помыл руки, глядя на себя в зеркало. Потом он вернулся к стойке, расплатился и вышел.
На улице было душно. Человек подозвал свободное такси. Ему пришлось пересаживаться четыре раза, прежде чем он нашел подходящую машину.
* * *
Ровно в 20:18 полицейский Пит Трейвин остановил патрульную машину возле самого бордюра. Он уже второй раз сегодня проезжал по Двадцать восьмой улице, и того, что он увидел в проходе между трехэтажным каменным домом и небольшим ателье, еще двадцать минут назад здесь не было. Трейвин думал о добрых старых временах, когда все полицейские патрулировали только по двое. Теперь же, в связи с серьезными финансовыми затруднениями, в некоторых районах города полицейских посылали на дежурство по одному, несмотря на их дружные протесты.
Время от времени трещала рация, но в его районе все было спокойно. Трейвин достал фонарик и направил его в сторону темного прохода между домами. Луч света выхватил ряд мусорных баков, выкрашенных в серебристый цвет. Было очень тихо: ни одного пешехода, только легкий шум моторов доносился с Лексингтон-авеню.
Трейвин открыл дверь со стороны тротуара и вышел из машины. Одной рукой он расстегнул кожаную кобуру и осторожно свернул в переулок, освещая путь фонарем. За открытыми металлическими воротами находилось несколько крутых бетонных ступенек. Правая стена — стена трехэтажного дома — была глухая, а слева, на стене ателье, начиная со второго этажа располагались окна жилых квартир. Из окон лился странный мерцающий свет: работали телевизоры.
Трейвин спустился по ступенькам. У него возникла мысль вызвать кого-нибудь из участка, но он решил этого не делать, пока сам что-нибудь не обнаружит.
За мусорными баками лежала глубокая тень, но из нее высовывался какой-то странный предмет, который и привлек внимание Трейвина. Он подошел ближе, оторвал руку от кобуры и присел на корточки. Тело наполовину прикрывал джутовый мешок, но Трейвин увидел лицо, одной щекой прижатое к стене. Он приложил два пальца к шее и убедился, что человек мертв.
Трейвин встал и, ни к чему не прикасаясь, поднялся по ступенькам на улицу. Он осмотрелся по сторонам, В направлении к Лексингтон-авеню шли, взявшись за руки, парень с девушкой. Больше никого не было. Трейвин позвонил сначала в свой участок, потом — в судебно-медицинскую экспертизу.
— Яне могу ждать до утра, — кричал он дежурному в патологоанатомическом отделении. — Мне нужно что-нибудь знать уже сегодня.
После этого полицейский вернулся к трупу. Ни бумажника, ни денег, ни документов. Но этот человек не выглядел бродягой. Трейвин снова дотронулся до тела. Оно еще не успело остыть. Трейвин выпрямился. Вдалеке послышались пронзительные звуки сирен, которые становились все громче.
По отпечаткам пальцев удалось установить личность убитого. На это потребовалось около трех часов. И сразу же перед полицией встал новый вопрос что случилось с его такси?
* * *
Винсент вышел из ресторана и оглянулся по сторонам в поисках такси.
Он нисколько не был пьян и чувствовал себя прекрасно, несмотря на духоту летнего вечера. Все заботы и тревоги, которые не отпускали его уже несколько месяцев, отпали как старая кожа.
Винсент шел немного неуверенно, но отдавал себе в этом отчет, и ему это даже нравилось. Ему давно пора было расслабиться.
Винсент вдыхал тяжелый воздух, наполненный выхлопными газами и запахами кухни из соседнего кафе. Ему казалось, что он на Гиндзе, в Токио, среди веселой толпы и ярких неоновых огней рекламы.
Он смотрел на проходивших мимо людей, и у него слегка кружилась голова. Винсенту захотелось смеяться, но он подавил в себе это желание, а потом подумал: “Почему бы и нет?”. И расхохотался. Никто не обратил на это внимания.
Винсент двинулся вдоль по улице. Шум машин с Шестой авеню напомнил ему о далеком морском прибое. Он подумал об адмирале Перри, который в 1853 году привел свои корабли в порт Урага, положив конец двухсотпятидесятилетней изоляции Японии. Лучше бы всего этого не произошло. Лучше бы не рушились вечные оковы волшебного плена.
Такси тронулось и медленно поехало вдоль тротуара. Когда оно поравнялось с Винсентом, он махнул рукой, и такси остановилось. Большая, удобная машина. С кондиционером. Конечно, это было частное такси, а не одно из тысяч, принадлежавших крупным фирмам: в салоне отсутствовала обычная пластиковая перегородка.
Винсент назвал адрес и откинулся на сидении. “Даже на переполненных улицах современного Токио, — думал он, — среди всей этой городской суеты и европейских костюмов, можно наткнуться на старинный синтоистский храм, затаившийся где-то между высотными зданиями. Можно услышать призрачный звон бронзовых колокольчиков, позеленевших от времени, и почувствовать тонкий аромат благовоний. В такие минуты весь городской смрад исчезает, и душа вечной Японии, незапятнанная нашествием Запада, призывает древних богов”.
В салоне было темно. Винсент посмотрел в окно на мерцающие огни и понял, что машина движется очень медленно.
— Послушайте, — вяло возмутился он, — я не собираюсь ездить с вами всю ночь.
Водитель слегка повернул голову, и Винсент разглядел его глаза в подоске зеркала. Он увидел, что водитель японец и попытался прочесть его имя на карточке в правом углу приборного щитка, но не смог ничего разобрать в полумраке. Тогда Винсент обратился к водителю по-японски и извинился за грубость.
— Ничего, — ответил таксист. — Сегодня у всех тяжелый день.
Они повернули на Пятьдесят четвертую улицу, потом на Восьмую авеню. По обеим сторонам выстроились дешевые забегаловки и низкопробные эротические театрики. На тротуарах было полно проституток, уличных торговцев наркотиками, подозрительных негров и пуэрториканцев — клоака большого города во всем ее вызывающе-мрачном великолепии.
— Сегодня вечером я чувствую себя как в Японии, — сказал Винсент.
— Этого никто не хотел, — пробормотал водитель. — Лучше бы все оставалось по-прежнему.
Винсент снова подумал о военных кораблях Перри. Пожалуй, он прав. Мы не должны были…
Неожиданно водитель повернулся к Винсенту. На лице его плясали синие и зеленые блики ярких огней рекламы. Он улыбнулся — узкая черная щель, как в традиционной маске театра Ноо. В его каменных глазах, казалось, не было места никаким человеческим чувствам. Этот пугающий контраст между улыбкой и враждебными глазами напомнил Винсенту о первом спектакле Ноо, который он увидел в шестилетнем возрасте. Тогда маска демона ужаснула его.
В лице водителя было что-то странное, но в тусклом свете Винсент не мог понять, что именно. Он наклонился вперед. Ему показалось, что это лицо покрыто какими-то пятнами, как будто...
Винсент откинулся назад, пораженный догадкой, но его сознание было притуплено алкоголем. Лицо таксиста по-прежнему нависало над ним как голова змеи: щеки надулись, а губы округлились. Из черного отверстия вырвались мелкие брызги, и Винсент не сразу сообразил, что нужно задержать дыхание.
* * *
После ухода Винсента Кроукер сел скрестив ноги и подпирая голову кулаком. Он заказал еще сакэ и с отвращением подумал о возвращении домой. Ему понравился этот напиток: почти безвкусный, но от него становится по-настоящему хорошо.
Кроукеру не хотелось домой. “Нет, нет, — думал он, — я не хочу видеть Элис”. Эта мысль удивляла и одновременно раздражала его. Удивляла потому, что это впервые стало так очевидно, а раздражала — потому что он позволил этому зайти так далеко. Кроукер не испытывал гнева по отношению к Элис, просто не хотел ее больше видеть. Ему показалось забавным, что люди могли быть так близки когда-то, а потом стать совершенно чужими. “Одно из свойств человека, — заключил он философски, — но чертовски неприятное свойство”.
Официант принес новую бутылочку сакэ и наполнил чашку. Кроукер опорожнил ее и сразу же налил еще. Ему не терпелось позвонить своему агенту по деду Дидион, но он подумал, что такой поспешностью может испортить все дело. Кроукеру казалось, что все упирается в одно: имя и адрес той девки.
Лейтенант прикрыл глаза и отчетливо увидел квартиру Анджелы Дидион. Первое, на что он тогда обратил внимание, был запах. Тошнотворно-сладкий — эфир и что-то еще. Что это могло быть? В темной гостиной Кроукер ничего не обнаружил. Зато в спальне он увидел костяную индейскую трубку и безошибочно уловил запах опиума. Он попробовал его кончиком языка: опиум очень высокого качества. Вряд ли такой можно купить у уличного торговца. Но это была спальня Анджелы Дидион, и вполне естественно, что у женщины, которую считали самой дорогой фотомоделью мира, все было самое лучшее. Лейтенант оставил трубку на месте.
Натянув резиновые перчатки, Кроукер приблизился к стенному шкафу рядом с огромной кроватью. Спальня была полностью выдержана в темно-синих тонах — от шелковых панелей на стенах до абажуров. Когда лейтенант вошел, горела только одна лампа, у кровати.
Он осторожно отодвинул дверку шкафа. Там красовалось несколько шелковых платьев и множество мехов — от длинной шубы из русского соболя до броского манто из серебристой рыси. Внизу выстроились в ряд дорогие модельные туфли.
На ворсистом коврике между кроватью и шкафом лежал черный шелковый пеньюар. Кроукер обошел его и приблизился к кровати. Кровать была сделана на заказ, в форме полукруга. Поверх темно-синих перкалевых простыней лежало скомканное одеяло в шелковом пододеяльнике. Оно обвивало лодыжки Анджелы Дидион, словно морской прибой, готовый вот-вот ее поглотить.
Дидион лежала наполовину на кровати, голова свешивалась с края, длинные золотистые волосы касались пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67