Итак, наступил тот особенно приятный момент, когда Торнберг открыл налитые кровью глаза и почувствовал мой ноготь на своей шее.
– А ведь я могла отдать команду застрелить тебя или, что еще лучше, сама сделать это за попытку украсть секреты наших экспериментов, – шепнула я ему на ухо.
Зачарованным взглядом я следила, как он быстро и инстинктивно потянулся за ножом, который я оставила на полу, как поднес его к моему мягкому оголенному горлу. Ну что же, вот наконец и пробудился в нем мужчина. Все они, эти мужланы, одинаковы, сущие скоты, и я всегда это знала. Им плевать на физические раны, которые они наносят друг другу.
Я не сделала ни малейшего движения, а лишь нажала большим и указательным пальцами на пучок нервов, расположенных прямо под правым ухом. От его лица сразу же отхлынула кровь, он побледнел, рот у него невольно перекосился, как у старика в предсмертной агонии, жадно заглатывая воздух. Руки и ноги у него вдруг ослабели, потому что в мышцы перестал поступать кислород. Нож со стуком упал на пол.
Я снова приложила ноготь к его медленно пульсирующей сонной артерии.
– Стоит мне лишь вспороть тебе кожу, вскрыть артерию, и ты истечешь кровью, – шепнула я ему на ухо. – И я могу это сделать прямо сейчас, могу через пять минут, могу попозднее, как мне заблагорассудится, в ты ничем не сможешь помешать мне.
Ну что же, в ту пору я была моложе и отчасти истеричка, но он сам довел меня до такого состояния. В эту минуту я ненавидела его так, как никогда в своей прежней я будущей жизни. Во рту от сильного чувства стало так горько, что я еле выговаривала слова. И лишь гораздо позднее до меня дошло, что я и себя-то в это время ненавидела не меньше, чем его.
Итак, я почти утратила самоконтроль, что позволило восторжествовать моей природной самонадеянности. О, я бы с радостью убила его, но мне очень нравилось играть роль жестокой фурии, выступающей против своего же естественного желания (о Будда! Помоги мне обуздать свой характер!).
Вдобавок к этому, в сложившейся ситуации было что-то восхитительное. Если бы только он звал все тайны, ведомые мне!
Естественная ирония в такой ситуации нередко бывает слишком ценна, чтобы беззаботно пренебрегать ею. И я наслаждалась своей властью над ним еще больше, так как точно знала, что в нем вот-вот поднимется волна гнева. Я не ошибалась в отношении него в тот момент, как и не ошибалась никогда впоследствии. Вот только Вулф по-прежнему приводил меня в недоумение.
– Есть лишь один способ, посредством которого ты можешь спасти свою жизнь, – шепнула я ему, как если бы шептала слова любви, – ты должен убить своего спутника.
Он бросил на меня взгляд и не поверил, а неверие приглушило в нём надвигавшуюся волну гнева.
– Ты хочешь, чтобы я убил Вулфа? – спросил он в изумлении.
– Пристрели его, – кивнула я головой. – На глазах моих людей.
И Торнберг не разочаровал меня.
– Лучше убей меня сейчас же, – сказал он, скрипнув зубами. – Я не предатель своей страны.
Мысленно я рассмеялась тогда, ибо он ничего не сказал о предательстве по отношению к своему приятелю. Я была уверена, что, если дам ему пистолет и прикажу стрелять ради спасения собственной жизни в одного из моих сопровождающих, он с готовностью выстрелит. Но в жестокости я его не обвиняла, поскольку, узнавая все лучше и глубже его натуру, я все больше убеждалась в том, что он и сам себя не знал. Люди, подобные ему, никогда не могут позвать свою сущность. А если случаем и познают, то толку от этого мало.
– Ну нет, – шепнула я. – Мы говорим не просто о твоей жизни, а о ее продлении. – Приложив губы к его губам, я почувствовала, как он дрожит. – Не этот ли секрет ты пришел сюда выведать? – Я немного отодвинулась, чтобы изучить выражение его лица. – Ты можешь заполучить его, только убив своего спутника. – Улыбнувшись, я продолжала. – В чем проблема? Жизнью больше, жизнью меньше, что это значит для таких, как ты? – Я видела, как он вытаращил глаза, и ощутила зловоние его страха. – Да, да, я знаю, тебе так хочется убить его!
– Но не настолько, чтобы продать свою душу.
Я лишь коротко засмеялась.
– Уже одним тем, что ты заявился сюда, – сказала я, – ты продал свою душу, хотя пока и не понял этого.
Я была уверена, что могу соблазнить его и принудить убить друга просто из-за искушения заполучить самое заветное. Я сделала свой ход, и он это звал. Но как-то незаметно он сбил меня с толку. Немного спустя по его состоянию, которое я так и не смогла четко определить, я поняла, что он не убьет Мэтисона, что обрадовало и одновременно расстроило меня. Ясновидение уже помогло мне проникнуть во внутренний мирок Торнберга и уяснить его аморальный характер, но теперь он поступал вопреки своей натуре. Мэтисон не представлял для меня никакого интереса – так, пустая темная дыра, откуда я не получала вообще никаких сигналов. Что такого увидел в нем Торнберг, чем прельстился? И лишь спустя много-много лет я нашла ответ на этот вопрос.
Торнберг следил за мной из-под полуприкрытых век. Лежал он на спине, притворившись, будто приходит в себя, но я-то знала, о чем он думает. А думал он о том, что если ему удастся разозлить меня как следует, то я поневоле ошибусь в чем-то и он сумеет воспользоваться ошибкой и взять надо мной верх. Эта мысль четко читалась на его лице, а он полагал, что ему понадобится всего мгновение, чтобы одолеть меня с новыми силами. Ну ничегошеньки не знал он о мощи "макура на хирума"! А в ней-то как раз и скрывалось мое подлинное превосходство над ним.
– Может, хочешь опять поспать? – спросила я с невинным, ничего не подозревающим видом.
Губы его скривились в самодовольной улыбке, которую я сочла нарочито деланной.
– Я бы сделал это, если бы хотел. Я же знаю, что ты вовсе не собираешься убить меня, это испортило бы тебе удовольствие. До тех пор пока я забавляю тебя, ты и пальцем меня не тронешь.
Тем не менее, с помощью моей ясновидящей силы я смогла разглядеть, что его сердце опутано витками темных сил. И тогда я, хоть и держала себя все время в руках, вся сжалась.
Глаза его вдруг раскрылись, он приподнялся и резко сел. Он ждал моего ответного взгляда. Я поцеловала его, а потом обтерла пот с его верхней губы.
Несколько раз он открыл и закрыл рот, не решаясь вымолвить ни слова, а когда наконец решился, я поняла, как трудно ему было говорить.
– За это я убью тебя, – сказал он, и я поняла, что он имел в виду свое унижение. Меня лишь интересовало, не потому ли, что я, существо, по его мнению, стоящее ступенькой ниже, чем он сам, сумела нанести ему боль. Задыхаясь и ловя ртом воздух, но все еще не прося пощады, он произнес:
– Я еще увижу тебя мертвой у моих ног, хоть через вечность.
"Нет, это вовсе не от переживаемой боли он говорит", – подумала я. Этот человек выдержит и не такую боль, и физическую и моральную, но не поступится своими правилами. Для вето находиться под каблуком женщины – значит унизить себя, и одна эта мысль вызвала у него ненависть, которая не утихнет до самой смерти. И все это короткое время я просто упивалась гнусностью его противоречивых мыслей.
Ну и как же я отреагировала на его угрозы? Я взяла над ним верх. Его ярость столь сблизилась с желанием снова овладеть мною, что мне захотелось, чтобы эти чувства пересеклись и выплеснулись из него. Ощутив накал моей страсти, он моментально раскрылся, да иначе и поступить-то не мог. А если бы не ответил на мой призыв, то я еще сильнее нажала бы на его нервное сплетение, и он стал бы импотентом и совсем беспомощным.
Он грубо овладел мною, вонзившись в меня без остатка. Я позволяла ему причинять мне боль, зная, что в лоне моем останутся ссадины в ушибы, но зато завтра, подумала я, когда он уйдет, мне будет о чем вспомнить. К сладкой боли примешивалось еще какое-то чувство – непонятное и приятное. Должна заметить, что страдания только усиливали наслаждение. Не могу объяснить почему, но в моменты особо острой боли, возникающей от разрывов и повреждений, я дважды испытывала оргазм и теряла контроль над собой и над ним.
А он тем временем лежал, набычившись, на мне и продолжал вонзать в меня свой член, твердый как камень; все его чувства, похоже, отключились, он своими действиями как бы показывал, что уж здесь-то, в этом-то деле, верховодит он.
Я была уверена тогда, что люблю его так, как никогда не любила ни одного мужчину. В тот момент мне ничего другого не хотелось, кроме как чтобы он перестал контролировать себя и снова и снова врезался в меня своим естеством, доставляя мне ни с чем не сравнимое удовольствие.
В эти минуты я, по сути, была беззащитной, и он знал это, безошибочно угадывая все мои желания. А потом вдруг он оттолкнулся от меня и, мастурбируя рукой, с презрением выплеснул сперму на пол около моих ног.
Тяжело и страстно задышав, я широко распахнула глаза и уставилась на него. Какое-то время я просто не соображала, что он со мной сотворил, но тут же овладела собой и поняла через непроизвольно возникшее у него биополе, что он просто злорадствует. А затем я разглядела и торжествующую улыбку на его лице. Я знала, что если убью его на месте, так как горела этим желанием, то в результате он выйдет победителем в нашей мысленной дуэли, так как заставил меня применить дар "макура на хирума" вопреки моему же желанию.
И все же я сгорала от нетерпения, от желания осуществить его волю. Мне страстно хотелось применить свой дар.
Но я лишь наклонилась, обхватила обеими руками его за шею и притянула его к себе. Он повиновался. Думаю, что в этот момент он осознал, какую победу одержал надо мной, и теперь упивался ею.
Глаза у меня сами собой закрылись, а мышцы живота содрогнулись, когда он языком коснулся моего влажного влагалища и проник вглубь. Я затряслась и затрепетала от наслаждения, дыхание мое стало походить на шипение змеи. Потом мои бедра часто-часто задвигались и я в экстазе издала долгий сладострастный вопль. Затем, резко поднявшись, я рухнула на него и с чувством проволоклась грудью по его спине.
Нас ничто не объединяло, только лишь этот всепоглощающий секс. Его хватало с избытком, и в то же время мы не насытились, причем чувствовали это оба. А что еще могли мы думать друг о друге?
Я знала, что он не замедлит выполнить свою угрозу, если я его отпущу. Но я должна была это сделать. Он будет считать, что ловко провел меня, притворившись, будто согласен убить Мэтисона в обмен на тайну продления жизни.
Вы ведь видите, что он не верил мне. Но я помогла бы ему вызвать его собственный дар "макура на хирума" в тот момент, когда он будет стрелять в затылок Вулфу. Забавно было бы рассказать ему все это через много-много лет. Ведь он ничего бы и не помнил о том, как убил Мэтисона.
Но нет, этого не произойдет.
Наоборот, я верну Торнбергу заряженный револьвер, а сзади поставлю одного из своих телохранителей, который направит на него автомат. Торнберг не выстрелит в Вулфа. Он повернется и убьет телохранителя, а потом они с Вулфом убегут. Все это я прекрасно знала, мой дар ясновидения позволил мне проследить наперед развитие событий. И я не вмешалась в их ход, так как хотела, чтобы именно так все и произошло. Я тогда не понимала, почему мне этого хотелось, может, всего лишь из-за крохотной картинки будущего, которую я намеревалась воплотить в жизнь.

Книга третья
Запретные грезы
Каждый раз, когда нам кажется, что наконец-то докопались до правды, возникают новые факты и правда превращается в вымысел.
Кристофер Фрай
Токио – Вашингтон
Уже далеко за полдень Шото Вакарэ привел Юджи в храм Запретных грез. Оба к тому времени были уже изрядно пьяны, а набрались они по той простой причине, что очень боялись. Выйдя из "БМВ", они быстро прошли по тротуару. Снаружи храм казался довольно необычным сооружением, сочетая в себе признаки старой и новой Японии. По его фасаду из зернистого серого железобетона стояли массивные колонны из выструганных кедровых бревен, придавая стене в сырую погоду вид покрытой осклизлой плесенью старинной синтоистской пагоды. При этом создавалось впечатление, что само здание восстановлено из повидавших виды развалин древнего храма.
Внутри же оно было наполнено запахом благовоний и музыкой. На всем пути Юджи сопровождал мужской голос, певший под аккомпанемент электробаса о хризантемах и любви. В помещениях ощущался нежный и приятный аромат чего-то давно забытого и одурманивающего, словно опиум.
– У нас здесь назначена встреча с Наохару Нишицу, – сказал Вакарэ женщине-карлице одетой в великолепно сшитый мужской костюм.
Она ничего не ответила, лишь поклонилась и повела их мимо кафе, по комнатам, каждая из которых была расписана и обставлена по-своему. Затем она провела их по длинному залу, и, пока они шли в противоположную его часть, музыка и пение прекратились. Они прошли мимо окна, из которого был виден крошечный садик, великолепный даже в это время года – самый конец зимы. Наконец карлица провела их по короткому коридору с шестью дверями и, показав на последнюю дверь, пригласила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96