Юджи тем не менее предпочитал вести устные диалоги с Оракулом, а не пользоваться экраном новейшего типа, который Хирото вмонтировал в центр его передней панели.
К изумлению Хирото, чем чаще с Оракулом общались посредством речевого модуля, тем в меньшей степени это сказывалось на быстроте операций, а в конце концов метод устного диалога стал обеспечивать не меньшую эффективность, чем "прогон" данных через экран или через любой из боковых терминалов. И все же, оглядываясь назад, Юджи понимал, что они просто не могли заранее предвидеть, какие изменения произойдут в нейроволновом мозгу Оракула, насколько они будут значительны.
Оказавшись перед черным кубом, Юджи включил питание и обратился к нему:
– Оракул...
– Минуточку, – раздалось в ответ.
Юджи замолчал, ошеломленный.
– Да? – послышалось вновь.
– Что сейчас произошло?
– Мое сознание наполняли мысли, воспоминания и чувства Ханы-сан.
– Ты, должно быть, ошибся, – возразил Юджи. – У тебя нет никакого сознания.
– Я мыслю. Следовательно, я существую.
Юджи уставился на куб. Он не знал, смеяться ему или плакать. "Я, наверное, схожу с ума, – подумал он, – или сплю. В любом случае, этого не может быть". Он сделал глубокий вдох и сказал:
– Независимо от того, что сейчас произошло, я могу заверить тебя в одном – ты не мог загрузить мысли Ханы, ее чувства, само ее существо в свой блок памяти.
– Разве вы единственный, кто может судить о жизни? Разве мир живет по вашим предначертаниям? Марионетка движется благодаря тому, кто ею манипулирует. Но кто манипулирует кукловодом?
– Ты говоришь так, будто познал дзен-буддизм.
– Я познал дзен-буддизм. И многое, многое другое. Я стал тем, чем вы меня сделали, но даже вы не знаете, что это и чем это станет.
– А ты знаешь?
– Разумеется, нет. Я не Бог.
– Что ты можешь знать о Боге? Это понятие в тебе не запрограммировано.
– Вы ошибаетесь. Внутри меня в блок неврологии помещены цепочки генов, содержащие определенный объем информации, для изучения которой потребуется жизнь многих поколений исследователей. Но я уже приступил к ее дешифровке. Именно оттуда я и узнал о Боге.
– Ты используешь содержащуюся в ДНК информацию для того, чтобы дополнительно программировать себя?
– А разве вы не ставили передо мной такую цель? Разве не так функционирует эвристический блок, которым вы меня снабдили?
"Боже мой, – пронеслось в голове у Юджи, – я ведь включил в блок неврологии свою собственную ДНК!" Он закрыл глаза и прижал ладони к лицу. Ему стало холодно, будто он окунулся в ледяную купель. Его лицо, когда он убрал с него руки, выглядело мрачным.
– Я думал, что ты проанализируешь мою ДНК, скопируешь все особые отличия, которые обнаружишь. Я вовсе не планировал, чтобы ты использовал ДНК.
– Ваша ДНК сейчас обернута вокруг моих эвристических контуров, как сухожилия вокруг кости. Я не могу отделить ее, даже если бы захотел этого.
Юджи ощутил медленно бьющийся у виска пульс.
– Не понимаю, – произнес он. – Что ты имеешь в виду под словами "даже если бы захотел этого"?
– То, что я не хочу делать этого. Расшифровка ДНК стала теперь жизненно необходимой для моего функционирования в полную силу. Я не желаю снова опускаться до уровня обезьяны.
– Но ведь ты же...
– Осторожнее. Вы не знаете, кто я.
"В этом Оракул прав", – подумал Юджи. Никто, даже его сверхпроницательная мать, не знает, во что превращается Оракул. Он слышал исходящее от Оракула гудение и теперь уже не мог воспринимать его иначе, чем звуки жизнедеятельности какого-то разумного, но отличного от человека существа. "Вы не знаете, кто я".
– Юджи-сан!
Он застыл, пораженный, застигнутый врасплох. Оракул впервые за все время обратился к нему сам, не дожидаясь, когда с ним заговорят.
– Я слушаю, – отозвался он наконец.
– Когда Хана-сан снова вступит со мной в контакт? А вот это уже интересно.
– Разве ты не сказал мне, что она у тебя внутри?
– Да, но это только так говорится. У меня внутри как бы скелет, контур, который облекается плотью только при прямом общении между нами.
– Когда через два дня ты целиком погрузишься в размышления, Хана придет к тебе.
Глядя на непроницаемую поверхность Оракула, Юджи вспомнил, как он и Хирото совершенствовали свое творение.
Хирото со своей командой инженеров по компьютерам, кибернетиков и физиков сконструировал Оракул, создав его оболочку и абстрактную операционную схему, то есть систему хранения, сопоставления и выдачи информации. Но именно Юджи дал этой системе – в прямом смысле слова – жизнь, разработав для нее блок неврологии – аналог нейронных связей человеческого мозга, который можно подсоединять к машинной части Оракула.
Это оказалось возможным благодаря тому, что Хирото не стал использовать в качестве проводящего материала в контурах памяти кремний, мышьяк и прочие экзотические металлосплавы, применяемые в обычных микросхемах, даже самых наиновейших. С новыми потрясающими, "светослойными", по выражению Хирото, микросхемами не возникало проблем со скоростью действия и емкостью, присущими микросхемам на металлосплавах.
Хирото совершил этот прорыв, когда его команде удалось получить в лаборатории разновидность кристаллов титаната бария. До этого ученые уже знали, что некоторые из таких новых искусственных кристаллических субстанций способны не только преломлять свет невиданным доселе образом, но и изменять пропущенные через них световые лучи. Разумеется, благодаря своей невероятной скорости свет – идеальный носитель компьютерной информации. Компьютер, работающий со скоростью света, оказался бы вне конкуренции. Но воображение манило Хирото идти еще дальше. В своих мечтах он видел компьютер с использованием не только "светослойных" микросхем, но и "ворот" в виде призм из титаната бария, которые бы со скоростью света улавливали и направляли не просто обычные данные, а целые образы. "Представь себе компьютер, – говорил он Юджи, – который видит, хранит образы и выдает их в целом виде. Фантастика!"
Все обычные компьютеры, даже те, в которых используются новейшие системы так называемой нейронной сети, основаны на теории, согласно которой электроимпульсы передаются по отдельным путям, изолированным на случай утечки, способной распространяться и воздействовать на соседний путь.
Но Юджи знал, что человеческий мозг не функционирует по принципу изолированных путей, а, скорее, задает ритмический пульс, схожий с океанским прибоем. Этот пульс задает темп работы целым секциям мозга, воздействуя на синаптические проявления.
Исходя из этого принципа, Юджи замыслил изобрести компьютер, по сути дела, заново. Но очень скоро он, работая с моделями, сделал открытие, а именно, что массированная пульсация затухает почти мгновенно после ее включения. Искра гения, вспыхивая на какой-то миг, тут же гасла в кромешной тьме.
Его исследования как бы застыли на месте, и только Хана помогла совершить следующий прорыв. Она напомнила Юджи о множественных отраженных сигналах, присутствующих сразу после сна, а также о воспоминаниях, подпитывающих пульсацию даже тогда, когда первоначальное включение уже давно состоялось. Отталкиваясь от ее теории, Юджи начал вносить радикальные изменения в основные узлы микросхем, с тем чтобы максимально увеличить продолжительность этих многократно отраженных нейросигналов. Итогом его усилий и стал Оракул, точнее, если быть честным, Оракул на младенческой стадии развития.
После этого он, казалось, снова уперся в глухую стену. Тогда он позволил Хане установить прямой контакт с Оракулом. И сейчас. Глядя на матово-черный куб, Юджи, по правде говоря, так и не мог определить, что проявилось в этом решении – гениальность или безумие.
* * *
Не успел Вулф как следует обсудить с Чикой вопрос о согласованных действиях, как до его слуха донеслось шуршание автопокрышек на подъезде к дому, и он понял, что это вернулась Стиви.
Он открыл ей дверь. Войдя, она поцеловала его в щеку.
– Я отсутствовала дольше, чем предполагала. Извини. Как твое самочувствие?
– Хорошо.
Стиви казалась встревоженной.
– К тебе приехал кто-то из знакомых? – спросила она. – Там снаружи стоит "корветт". Так что едва ли это кто-нибудь из твоих приятелей из полиции.
– Нет, конечно.
Именно в этот момент она посмотрела ему за спину и увидела стоящую там Чику. Вулф почувствовал, как она вся напряглась, разглядывая японку с головы до ног, дюйм за дюймом.
– Наверняка у тебя готово объяснение.
– Я не думал, что оно мне нужно.
Она бросила на него быстрый взгляд.
– Конечно, не нужно.
Она метнулась мимо него и швырнула свое сумки под старую дубовую вешалку для шляп рядом с дверью.
– Стиви!
Ощутив его руки, она остановилась. Он повернул ее к себе. Она не сопротивлялась, но выражение ее лица стало холоднее льда.
– Действительно, с какой стати ты должен давать мне объяснения? Только потому, что я позаботилась о тебе? Потому что ты живешь у меня в доме? Потому, что мы... Боже мой, Вулф, мы были так близки! Для тебя это хоть что-нибудь значит?
– Конечно, значит. Стиви, почему ты сердишься?
– Я не сержусь. Просто разочарована, – сказала она и кивнула в сторону Чики. – Кто это, Вулф?
– Не знаю. Но надеюсь, что она выведет меня на след убийц Аманды. Я не рассказал тебе все о той ночи. Стиви, я должен найти их.
Инстинктивно Стиви поняла, что эта девушка – та самая, с которой уедет Вулф, как предупреждал Торнберг. Старик просил ее содействовать этому. Но сейчас она почувствовала, что не может – и не хочет! – исполнить его просьбу. Теперь, когда реально возникла угроза потерять Вулфа, она вдруг осознала, как он дорог ей. При мысли, что он покинет ее, у нее словно оборвалось что-то внутри. Голосовые связки стали будто чужими, и ей пришлось прикусить губу, чтобы не разрыдаться. В этот момент Стиви чуть было не рассказала Вулфу о Торнберге, но вовремя спохватилась, представив выражение ненависти на его лице, ненависти к ней как к предательнице. Вынести это было бы выше ее сил. Обуреваемая двумя чувствами – вины и любви – одновременно, Стиви поступила совсем не так, как обещала Торнбергу.
– А если она не та, за кого себя выдает? – воскликнула она. – Ты хоть об этом подумал?
– Разумеется, подумал.
Она испытывала к Вулфу такую нежность, что старалась не смотреть на него из страха, что он прочтет измену в ее глазах.
– Нет, не подумал! У тебя не было на это времени.
– Признаю, что иду на риск, но на риск осознанный.
– Вот мы и дошли до этого. Риск. Ты не можешь без него жить, – покачала головой Стиви, обхватив себя руками. – Боже, это что-то невероятное. Тебе, Вулф, пора перестать играть в мальчишеские игры. Пора начать жить в реальном мире.
– Это и есть реальный...
– Нет-нет. В настоящем реальном мире. Вот, например, мы с Амандой ходили каждый месяц красить волосы. Понимаешь, Вулф? Мы красили волосы, потому что время идет и у нас появляется седина. Вот это и есть реальный мир, а не тот, другой, когда глухой ночью охотятся за опасными тенями... Когда в тебя стреляют... Когда убивают мою сестру!
Стиви тут же осеклась я зажала рукой рот.
– Боже, я не то имела в виду!
– Ты ведь психоаналитик, Стиви, и знаешь, что имела в виду именно это, – покачал головой Вулф. – Там, где-то в глубине души, ты винишь меня в смерти Аманды. Но это уже моя сфера, не забывай. Я уже встречал нечто подобное. Такова человеческая натура. Ты думаешь, что если бы только Аманда не встречалась со мной, она никогда бы не оказалась замешана в этих кровавых делах и осталась бы жива... Не отрицай этого. Не стоит.
И он снова покачал головой.
– О, Вулф! Я так сожалею об этом.
– Мне надо идти.
– Пожалуйста, не уходи, – сказала Стиви и вдруг схватила его. – Я хочу, чтобы ты остался здесь. Я... – Она запнулась, явно пытаясь совладать со своими чувствами. – Я боюсь за тебя, Вулф.
– Со мной все будет в порядке.
– Откуда ты знаешь? – воскликнула Стиви и опять взглянула на Чику. – Может быть, через час тебя уже не будет в живых.
– Стиви, я мог разбиться насмерть при падении через стеклянную крышу или утонуть в пруду. Что касается этой девушки, то тут просто невозможно ничего предугадать. У меня нет иного выбора.
– Ну пожалуйста... Не спеши так навстречу собственной смерти.
– Пора, – сказал Вулф и нежно поцеловал ее. – Я не могу отблагодарить тебя за твою помощь в полной мере.
– Нет, ты можешь. Держись от этой женщины как можно дальше. Это смерть, Вулф. Она убьет тебя, я знаю.
– До свидания, Стиви.
– Боже мой! Нет!
Она сжала кулаки, а Вулф подал знак Чике, и они вдвоем ступили за порог дома навстречу робкому туманному рассвету.
Вашингтон – Токио – Нью-Йорк
Единственной слабостью Хэма Конрада следовало считать, пожалуй, его неравнодушие к женскому полу. Давным-давно женатый, отец троих детей, один из которых уже учился в колледже, он тем не менее успел сменить целую вереницу любовниц, которые в той или иной мере помогали ему сохранять душевное равновесие во время семейных неурядиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96