Если использовать не только конечности, если использовать еще и голову.
Ревизор поджал согнутые в коленях ноги к животу, покачал вправо и влево, несколько раз пнул воображаемого противника — коленом, носком ботинка, двумя ногами. Нет, кое-что все-таки сделать можно. Например, ударить противника в пах, чтобы разозлить его, заставить потерять над собой контроль, заставить убить обидчика. И тем довершить прерванное в ресторане дело.
Отчего нет, нормальный выход. Отсюда и будем плясать. Тем более что только это и возможно — плясать, коленца выделывать.
Час Ревизор отрабатывал удары.
И второй час.
В конце третьего часа в замочной скважине заскрежетал ключ. Вошли люди. Одного из них Ревизор знал. Один из них был главным телохранителем Первого. Новым телохранителем.
— Висишь? — доброжелательно спросил он. Ревизор не ответил. Ревизор играл отчаяние и играл бессилие.
— Приведите-ка его в себя.
Кто-то ткнул пленника в живот кулаком. Он задохнулся, захватал открытым ртом воздух.
Телохранитель пододвинул табурет, сел. Сел строго против Ревизора.
— Кто ты такой?
— Я? Представитель фирмы «Питер Шрайдер и сыновья».
— Да? А я думал, ты — козел, — удивился телохранитель и легонько пнул пленника в коленку. Тот дернулся, взвыл.
— Я точно он! Ну, точно. Второй удар был сильнее.
— Зачем вы меня бьете? Я представитель... У меня документы есть...
Тритон смотрел на стонущего, скулящего, с глазами побитой собаки пленника и все больше сомневался. А он ли это? Разве может человек, который занимается такими делами, быть слизняком? А этот — полный слизняк. Дерьмо на палке!
Может, Сорокин что-нибудь перепутал? Или специально перепутал?
— Давай сюда журналиста!
Сорокина пригнали, подталкивая сзади пинками.
— С этим ты встречался?
Сорокин всматривался в распятого на стене человека и не узнавал его. Этот был совсем не такой. Этот дрожал нижней губой, плакал, молил о пощаде. Он не мог быть из «Белого Орла». Те, из «Белого Орла», были бойцами. Они бы не плакали, они бы плевали в лица палачей.
— Нет, это не он.
— Да. А этот?
Тритон включил магнитофон. Зазвучал голос Сашка.
Так вот как они его нашли!..
— Это он?
— Он.
— А это, на стене?
— Я не знаю...
— Ну-ка ты, акробат, повтори, что сейчас слышал! Пленник повторил услышанную фразу. Но чуть изменив тембр голоса. У него появилась надежда умереть Сашком.
— Ну что, теперь узнал?
— Нет. Кажется, не он...
Тритону было все равно, что скажет Сорокин. Судьбы пленника это не меняло, он все равно должен был умереть в мучениях. И должен был сознаться. А Сорокин был так, на всякий случай.
— Смотри внимательно. Смотри!
Тритон схватил Сорокина за руку. За больную руку.
— Ну, что?
Сжал разбитые пальцы. Сжал так, что бинты мгновенно почернели, пропитавшись кровью,
— Он? Говори, он?!
— Да, он! — закричал Сорокин.-Он!
Тритон повернулся к пленнику:
— Он узнал тебя. А ты?
— Нет, я его не знаю. Нет.
— Придется вспомнить.
Тритон выдернул из чьего-то рта горящую сигарету. Раздул ее и приложил к голому плечу Сашка. Зашипела горящая кожа. С кончика сигареты взвился серый, пахнущий горелым мясом дымок.
Сашок заорал, дико заорал. На штанах, между ногу него стало растекаться темное, парящее пятно.
— Смотри, обделался! — захохотали служки Тритона. — Он же обделался! От страха обделался!
— Ну ты падла! — поразился Тритон и ударил Сашка снизу вверх в подбородок. Клацнули зубы. С губ закапала кровь.
Потом Тритон бил его в лицо, в живот, в грудь. Колотил, как боксерскую грушу. Пленник ничего не мог поделать, не мог ответить, не мог защититься. Он был распластан, размазан по стене.
— Ну что, будешь говорить?
— Я же уже говорил... Я представитель фирмы...
Удар.
Удар.
Удар.
— А теперь?
— Не надо меня бить. Я же ничего не скрываю. Я говорю правду. Я представитель...
— А вот я сейчас возьму и прикончу твоего приятеля. Ведь тебе все равно, ведь ты его не знаешь.
— Не знаю...
Тритон сгреб Сорокина, встряхнул за плечи.
— Я все сказал, все, это он! Он! — заверещал Сорокин.
— Подержите его, чтоб не дергался! Журналиста схватили со всех сторон, схватили за руки, плечи, бока.
— Дайте нож. Есть у кого-нибудь нож?
Нож нашелся, небольшой перочинный. Тритон открыл лезвие, приблизил его к лицу Сорокина. Кто-то услужливо подпер затылок журналиста ладонью.
— Теперь скажешь? Или я ему глаз... Скажешь? Пленник затрясся, задергался, быстро-быстро зашептал:
— Не надо, не надо, не надо...
— Кто ты?
— Представитель... фирмы...
— Ну, как хочешь.
Тритон схватил Сорокина левой рукой за волосы, приложил нож ко лбу и медленно, вжимая лезвие в кожу, повел его вниз, к глазу. Из-под ножа густо закапало красным.
— У тебя есть секунда. Секунда!
Но Сашок, как заведенный, повторял, что он представитель фирмы, представитель фирмы...
Нож перерезал бровь и скользнул вниз. Сорокин испуганно закрыл глаза, как будто это могло его защитить. Тритон нехорошо усмехнулся и вдруг резко ткнул лезвие в глазницу, ткнул прямо через закрытое веко. Журналист заорал, дернулся, но его зажали со всех сторон, зафиксировали голову. Тритон воткнул лезвие глубже и повел его вкруговую, вдоль глазного яблока. Он вырезал глаз вместе с веком. Бросил его на пол и наступил, припечатал сверху каблуком ботинка.
Сорокин оборвал крик и повис на удерживающих его руках.
По телу Пленника прошла судорога, он бессильно уронил голову на грудь и тоже потерял сознание. Потому что умел, когда нужно, терять сознание и потому, что теперь было нужно...
Когда Ревизор очнулся, в камере никого не было. Только внизу, на полу, высыхали лужицы крови и мокрым бугорком выделялось какое-то пятно. Выделялся раздавленный глаз Сорокина.
«Сволочь, редкая сволочь», — со злостью подумал Ревизор, вспомнив Начальника службы безопасности, вспомнив то, что здесь только что произошло.
Садист. Садист и психопат. И, что более важно, не профессионал. Профессионал бы так поступать не стал. Вернее, не стал бы поступать так бестолково — гробить свидетеля, напрягать своих работников... Он бы, уж коли дело дошло до глаза, с того глаза получил на порядок больше пользы. А этот просто позабавился, дурную силушку показал. Непонятно, как он вообще с такими мелкоуголовными замашками умудрился попасть на должность Начальника службы безопасности,
Но, с другой стороны, лучше он, чем другой. Этого завести и довести до смертельного удара легче. Так что, можно сказать, повезло. Хоть в этом повезло!
Ночью Ревизора не тревожили. Ночью Ревизор продумывал сценарий завтрашнего дня. До жеста продумывал, до слова, до смертного своего хрипа. Утром, когда пришли его палачи, он был готов. Ко всему готов. И даже к самому худшему.
— Ну, что, вспомнил?
— Что вспомнил?
— Кто ты и откуда у тебя материалы, которые ты передал Сорокину?
— Какие материалы? Какой Сорокин! Я ничего не понимаю! Я представитель...
Тритон вытащил из кармана плоскогубцы. Он не изобретал новых способов перевоспитания молчунов, он использовал привычные, многократно проверенные — кусачки, тиски, кухонные топорики.
Ревизор понял, что сейчас будет. И понял, почему у Сорокина были забинтованы пальцы рук. Липкая, холодная волна животного страха мурашками прошла по позвоночнику, подняв дыбом волосы на затылке. Похоже, легко умереть не удастся, похоже, придется помучиться, придется потерпеть.
И Ревизор сильно пожалел о том тупом, столовом, занесенном над шеей ноже. Который был милосердней...
Тритон подошел к стене, к оттянутой наручниками руке, отжал из кулака один палец, оглянулся на дрожащего от ужаса пленника.
— Ну так что?
— Я все рассказал, все.
— Ах, ну да, ты представитель фирмы.
— Да, представитель, действительно представитель... Тритон обхватил палец заточенными гранями кусачек и нажал на ручки. Самый кончик пальца лопнул кровавым пузырем, перекушенный ноготь вонзился в кожу, защемленная кость хрустнула и расщепилась на десятки мелких осколков.
— Я скажу, я все скажу, все! — завопил пленник. — Только не надо, не надо-о! Я офицер...
— Ну вот, а говорил, что представитель. Тритон развел плоскогубцы, стряхнул с них налипшее мясо и ноготь.
— Тогда говори.
— Только вам, одному. С глазу на глаз.
— Почему?
— Потому что, если они узнают, их придется тоже... Люди Тритона испуганно попятились к двери. Деваться прикованному пленнику было некуда, опасности он не представлял.
— Ладно, валите. Только пиво оставьте. Кто-то поставил на пол бутылку пива. Бутылку пива... Ревизор быстро взглянул на бутылку, на своего мучителя и снова на бутылку. Бутылка меняла все дело. Все дело...
— Отстегните меня. Я прошу. Я сутки в наручниках.
— Перебьешься.
— Тогда я ничего не скажу.
— Скажешь.
— Нет, тогда я буду молчать. Даже если у меня ни одного пальца не останется.
«Нет» прозвучало категорично и убедительно. А возиться с пленником не хотелось.
— Ладно, когда скажешь, отстегну. И Тритон показал ключ. Ключ был у него в кармане. Только у него. Никому другому он его не доверял. Дверь захлопнулась.
— Теперь говори.
— Я представитель подпольной организации «Белый Орел», Это походило на правду, Сорокин говорил о том же.
— Мы вычищаем воров, коррупционеров. И чиновников, которые запятнали себя.
И это звучало довольно убедительно. Тритон сам вычищал. Может, даже и по наводке «Орла».
— Чего тебе надо было от нас?
— Не от вас, от твоего Хозяина, — перешел на «ты» Ревизор. Потому что «ты» доходчивей.
— Чем он тебя не устроил?
— Тем, что готовил переворот. И готовил показательный процесс над заговорщиками.
— Над кем?
— Над вами, идиотами. Над всеми вами!
— Ты чего плетешь? Чего дуру гонишь?..
— Погоди. Ты ведь знаешь о заговоре?
— Ну, допустим.
— Так вот, никакого заговора нет.
— То есть как нет?
— Так и нет! Он придумал заговор, чтобы перебраться в Москву. По хребтам заговорщиков, как по лестнице. Заговора нет, но, если он его раскроет, ему слава и почет. Он докажет верность Центру. И пойдет на повышение в Центр. А вы пойдете по этапу в Магадан.
— Ты, гад, на пушку берешь!
— Нет, не на пушку. Иди ближе, чтобы никто не услышал, иди, я скажу, откуда все это узнал.
Словно загипнотизированный, Тритон шагнул к пленнику. Почти вплотную.
— Говори!
— Это гэбэшники придумали, твой Хозяин тоже гэбэшник, он у них...
Тритон придвинулся к распятому телу, почти касаясь его.
— Да ты что, что такое...
Ревизор мгновенно развел, бросил вверх ноги, уронил их на плечи телохранителя, резко, ударив по ушам, свел колени. Он придумал этот прием еще тогда, в первый день, когда отрабатывал удары по воображаемому противнику. Но он никак не мог придумать, что делать дальше, ведь ударить противника, пристегнутыми к стене руками невозможно. Можно — головой, но это будет гораздо менее результативно, чем ногой, удар, взаимно травмирующий удар, бессмысленный удар. Вчера он отказался от него. Сегодня вспомнил, потому что вдруг понял, что нужно делать дальше. Понял, когда увидел бутылку пива. Ревизор намертво зажал ногами чужую голову. Сейчас он начнет сопротивляться, потянется за пистолетом, если тот есть, будет бить и пинать в открытый корпус. Или не будет. Если не успеет...
Ревизор, быстро наклонившись, схватил противника зубами за нос. Он знал, что люди, которые легко убивают, трусы. Почти всегда трусы. И почти всегда панически боятся боли. Возможно, и этот. Хотя кто его знает...
Он с силой сжал зубы, почувствовал, как поддается мягкая плоть, как рот заполняет соленая кровь, услышал вскрик.
Но это был не опасный крик, потому что глухой, направленный в стену. Вряд ли его кто-нибудь услышит, а если услышит, то подумает, что это кричит истязаемый пленник.
— Не дергайся! — прошипел сквозь сжатые зубы Ревизор и сдавил челюсти сильнее.
Телохранитель замер. Близко с глазами Ревизора были его глаза, удивленные, испуганные, растерянные. Он не отличался от прочих садистов, он боялся боли и боялся смерти. Особенно неожиданной боли и неожиданной смерти.
Но через мгновение-другое он должен был очухаться, должен был начать сопротивляться. Нельзя ему давать очухаться. Надо дожимать...
— Ключ! Давай ключ! — прохрипел Ревизор. И сильно ударил Начальника службы безопасности коленом в пах.
Тот прикрыл разбитое место руками и попытался присесть от боли, но не смог, прикушенный нос не давал, тянул его вверх.
— Ключ!
Новый удар, теперь носком ботинка в голень. Очень болезненный удар. И еще один, каблуком по пальцам ног. Следующие один за другим удары, боль, раздирающая лицо, боль в паху, в ногах должны были сломить волю противника, запугать его, заставить выполнять приказы.
— Ключ!!
И ожидание нового удара, новой боли.
— Ключ из кармана! Телохранитель вытащил ключ.
— Открой наручники. Удар в колено.
— Открой. Или ноги сломаю!
Ревизор, не выпуская из зубов нос, подался головой вправо, чтобы легче было дотянуться до замка. Чтобы легче было дотянуться телохранителю. Он дотянулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Ревизор поджал согнутые в коленях ноги к животу, покачал вправо и влево, несколько раз пнул воображаемого противника — коленом, носком ботинка, двумя ногами. Нет, кое-что все-таки сделать можно. Например, ударить противника в пах, чтобы разозлить его, заставить потерять над собой контроль, заставить убить обидчика. И тем довершить прерванное в ресторане дело.
Отчего нет, нормальный выход. Отсюда и будем плясать. Тем более что только это и возможно — плясать, коленца выделывать.
Час Ревизор отрабатывал удары.
И второй час.
В конце третьего часа в замочной скважине заскрежетал ключ. Вошли люди. Одного из них Ревизор знал. Один из них был главным телохранителем Первого. Новым телохранителем.
— Висишь? — доброжелательно спросил он. Ревизор не ответил. Ревизор играл отчаяние и играл бессилие.
— Приведите-ка его в себя.
Кто-то ткнул пленника в живот кулаком. Он задохнулся, захватал открытым ртом воздух.
Телохранитель пододвинул табурет, сел. Сел строго против Ревизора.
— Кто ты такой?
— Я? Представитель фирмы «Питер Шрайдер и сыновья».
— Да? А я думал, ты — козел, — удивился телохранитель и легонько пнул пленника в коленку. Тот дернулся, взвыл.
— Я точно он! Ну, точно. Второй удар был сильнее.
— Зачем вы меня бьете? Я представитель... У меня документы есть...
Тритон смотрел на стонущего, скулящего, с глазами побитой собаки пленника и все больше сомневался. А он ли это? Разве может человек, который занимается такими делами, быть слизняком? А этот — полный слизняк. Дерьмо на палке!
Может, Сорокин что-нибудь перепутал? Или специально перепутал?
— Давай сюда журналиста!
Сорокина пригнали, подталкивая сзади пинками.
— С этим ты встречался?
Сорокин всматривался в распятого на стене человека и не узнавал его. Этот был совсем не такой. Этот дрожал нижней губой, плакал, молил о пощаде. Он не мог быть из «Белого Орла». Те, из «Белого Орла», были бойцами. Они бы не плакали, они бы плевали в лица палачей.
— Нет, это не он.
— Да. А этот?
Тритон включил магнитофон. Зазвучал голос Сашка.
Так вот как они его нашли!..
— Это он?
— Он.
— А это, на стене?
— Я не знаю...
— Ну-ка ты, акробат, повтори, что сейчас слышал! Пленник повторил услышанную фразу. Но чуть изменив тембр голоса. У него появилась надежда умереть Сашком.
— Ну что, теперь узнал?
— Нет. Кажется, не он...
Тритону было все равно, что скажет Сорокин. Судьбы пленника это не меняло, он все равно должен был умереть в мучениях. И должен был сознаться. А Сорокин был так, на всякий случай.
— Смотри внимательно. Смотри!
Тритон схватил Сорокина за руку. За больную руку.
— Ну, что?
Сжал разбитые пальцы. Сжал так, что бинты мгновенно почернели, пропитавшись кровью,
— Он? Говори, он?!
— Да, он! — закричал Сорокин.-Он!
Тритон повернулся к пленнику:
— Он узнал тебя. А ты?
— Нет, я его не знаю. Нет.
— Придется вспомнить.
Тритон выдернул из чьего-то рта горящую сигарету. Раздул ее и приложил к голому плечу Сашка. Зашипела горящая кожа. С кончика сигареты взвился серый, пахнущий горелым мясом дымок.
Сашок заорал, дико заорал. На штанах, между ногу него стало растекаться темное, парящее пятно.
— Смотри, обделался! — захохотали служки Тритона. — Он же обделался! От страха обделался!
— Ну ты падла! — поразился Тритон и ударил Сашка снизу вверх в подбородок. Клацнули зубы. С губ закапала кровь.
Потом Тритон бил его в лицо, в живот, в грудь. Колотил, как боксерскую грушу. Пленник ничего не мог поделать, не мог ответить, не мог защититься. Он был распластан, размазан по стене.
— Ну что, будешь говорить?
— Я же уже говорил... Я представитель фирмы...
Удар.
Удар.
Удар.
— А теперь?
— Не надо меня бить. Я же ничего не скрываю. Я говорю правду. Я представитель...
— А вот я сейчас возьму и прикончу твоего приятеля. Ведь тебе все равно, ведь ты его не знаешь.
— Не знаю...
Тритон сгреб Сорокина, встряхнул за плечи.
— Я все сказал, все, это он! Он! — заверещал Сорокин.
— Подержите его, чтоб не дергался! Журналиста схватили со всех сторон, схватили за руки, плечи, бока.
— Дайте нож. Есть у кого-нибудь нож?
Нож нашелся, небольшой перочинный. Тритон открыл лезвие, приблизил его к лицу Сорокина. Кто-то услужливо подпер затылок журналиста ладонью.
— Теперь скажешь? Или я ему глаз... Скажешь? Пленник затрясся, задергался, быстро-быстро зашептал:
— Не надо, не надо, не надо...
— Кто ты?
— Представитель... фирмы...
— Ну, как хочешь.
Тритон схватил Сорокина левой рукой за волосы, приложил нож ко лбу и медленно, вжимая лезвие в кожу, повел его вниз, к глазу. Из-под ножа густо закапало красным.
— У тебя есть секунда. Секунда!
Но Сашок, как заведенный, повторял, что он представитель фирмы, представитель фирмы...
Нож перерезал бровь и скользнул вниз. Сорокин испуганно закрыл глаза, как будто это могло его защитить. Тритон нехорошо усмехнулся и вдруг резко ткнул лезвие в глазницу, ткнул прямо через закрытое веко. Журналист заорал, дернулся, но его зажали со всех сторон, зафиксировали голову. Тритон воткнул лезвие глубже и повел его вкруговую, вдоль глазного яблока. Он вырезал глаз вместе с веком. Бросил его на пол и наступил, припечатал сверху каблуком ботинка.
Сорокин оборвал крик и повис на удерживающих его руках.
По телу Пленника прошла судорога, он бессильно уронил голову на грудь и тоже потерял сознание. Потому что умел, когда нужно, терять сознание и потому, что теперь было нужно...
Когда Ревизор очнулся, в камере никого не было. Только внизу, на полу, высыхали лужицы крови и мокрым бугорком выделялось какое-то пятно. Выделялся раздавленный глаз Сорокина.
«Сволочь, редкая сволочь», — со злостью подумал Ревизор, вспомнив Начальника службы безопасности, вспомнив то, что здесь только что произошло.
Садист. Садист и психопат. И, что более важно, не профессионал. Профессионал бы так поступать не стал. Вернее, не стал бы поступать так бестолково — гробить свидетеля, напрягать своих работников... Он бы, уж коли дело дошло до глаза, с того глаза получил на порядок больше пользы. А этот просто позабавился, дурную силушку показал. Непонятно, как он вообще с такими мелкоуголовными замашками умудрился попасть на должность Начальника службы безопасности,
Но, с другой стороны, лучше он, чем другой. Этого завести и довести до смертельного удара легче. Так что, можно сказать, повезло. Хоть в этом повезло!
Ночью Ревизора не тревожили. Ночью Ревизор продумывал сценарий завтрашнего дня. До жеста продумывал, до слова, до смертного своего хрипа. Утром, когда пришли его палачи, он был готов. Ко всему готов. И даже к самому худшему.
— Ну, что, вспомнил?
— Что вспомнил?
— Кто ты и откуда у тебя материалы, которые ты передал Сорокину?
— Какие материалы? Какой Сорокин! Я ничего не понимаю! Я представитель...
Тритон вытащил из кармана плоскогубцы. Он не изобретал новых способов перевоспитания молчунов, он использовал привычные, многократно проверенные — кусачки, тиски, кухонные топорики.
Ревизор понял, что сейчас будет. И понял, почему у Сорокина были забинтованы пальцы рук. Липкая, холодная волна животного страха мурашками прошла по позвоночнику, подняв дыбом волосы на затылке. Похоже, легко умереть не удастся, похоже, придется помучиться, придется потерпеть.
И Ревизор сильно пожалел о том тупом, столовом, занесенном над шеей ноже. Который был милосердней...
Тритон подошел к стене, к оттянутой наручниками руке, отжал из кулака один палец, оглянулся на дрожащего от ужаса пленника.
— Ну так что?
— Я все рассказал, все.
— Ах, ну да, ты представитель фирмы.
— Да, представитель, действительно представитель... Тритон обхватил палец заточенными гранями кусачек и нажал на ручки. Самый кончик пальца лопнул кровавым пузырем, перекушенный ноготь вонзился в кожу, защемленная кость хрустнула и расщепилась на десятки мелких осколков.
— Я скажу, я все скажу, все! — завопил пленник. — Только не надо, не надо-о! Я офицер...
— Ну вот, а говорил, что представитель. Тритон развел плоскогубцы, стряхнул с них налипшее мясо и ноготь.
— Тогда говори.
— Только вам, одному. С глазу на глаз.
— Почему?
— Потому что, если они узнают, их придется тоже... Люди Тритона испуганно попятились к двери. Деваться прикованному пленнику было некуда, опасности он не представлял.
— Ладно, валите. Только пиво оставьте. Кто-то поставил на пол бутылку пива. Бутылку пива... Ревизор быстро взглянул на бутылку, на своего мучителя и снова на бутылку. Бутылка меняла все дело. Все дело...
— Отстегните меня. Я прошу. Я сутки в наручниках.
— Перебьешься.
— Тогда я ничего не скажу.
— Скажешь.
— Нет, тогда я буду молчать. Даже если у меня ни одного пальца не останется.
«Нет» прозвучало категорично и убедительно. А возиться с пленником не хотелось.
— Ладно, когда скажешь, отстегну. И Тритон показал ключ. Ключ был у него в кармане. Только у него. Никому другому он его не доверял. Дверь захлопнулась.
— Теперь говори.
— Я представитель подпольной организации «Белый Орел», Это походило на правду, Сорокин говорил о том же.
— Мы вычищаем воров, коррупционеров. И чиновников, которые запятнали себя.
И это звучало довольно убедительно. Тритон сам вычищал. Может, даже и по наводке «Орла».
— Чего тебе надо было от нас?
— Не от вас, от твоего Хозяина, — перешел на «ты» Ревизор. Потому что «ты» доходчивей.
— Чем он тебя не устроил?
— Тем, что готовил переворот. И готовил показательный процесс над заговорщиками.
— Над кем?
— Над вами, идиотами. Над всеми вами!
— Ты чего плетешь? Чего дуру гонишь?..
— Погоди. Ты ведь знаешь о заговоре?
— Ну, допустим.
— Так вот, никакого заговора нет.
— То есть как нет?
— Так и нет! Он придумал заговор, чтобы перебраться в Москву. По хребтам заговорщиков, как по лестнице. Заговора нет, но, если он его раскроет, ему слава и почет. Он докажет верность Центру. И пойдет на повышение в Центр. А вы пойдете по этапу в Магадан.
— Ты, гад, на пушку берешь!
— Нет, не на пушку. Иди ближе, чтобы никто не услышал, иди, я скажу, откуда все это узнал.
Словно загипнотизированный, Тритон шагнул к пленнику. Почти вплотную.
— Говори!
— Это гэбэшники придумали, твой Хозяин тоже гэбэшник, он у них...
Тритон придвинулся к распятому телу, почти касаясь его.
— Да ты что, что такое...
Ревизор мгновенно развел, бросил вверх ноги, уронил их на плечи телохранителя, резко, ударив по ушам, свел колени. Он придумал этот прием еще тогда, в первый день, когда отрабатывал удары по воображаемому противнику. Но он никак не мог придумать, что делать дальше, ведь ударить противника, пристегнутыми к стене руками невозможно. Можно — головой, но это будет гораздо менее результативно, чем ногой, удар, взаимно травмирующий удар, бессмысленный удар. Вчера он отказался от него. Сегодня вспомнил, потому что вдруг понял, что нужно делать дальше. Понял, когда увидел бутылку пива. Ревизор намертво зажал ногами чужую голову. Сейчас он начнет сопротивляться, потянется за пистолетом, если тот есть, будет бить и пинать в открытый корпус. Или не будет. Если не успеет...
Ревизор, быстро наклонившись, схватил противника зубами за нос. Он знал, что люди, которые легко убивают, трусы. Почти всегда трусы. И почти всегда панически боятся боли. Возможно, и этот. Хотя кто его знает...
Он с силой сжал зубы, почувствовал, как поддается мягкая плоть, как рот заполняет соленая кровь, услышал вскрик.
Но это был не опасный крик, потому что глухой, направленный в стену. Вряд ли его кто-нибудь услышит, а если услышит, то подумает, что это кричит истязаемый пленник.
— Не дергайся! — прошипел сквозь сжатые зубы Ревизор и сдавил челюсти сильнее.
Телохранитель замер. Близко с глазами Ревизора были его глаза, удивленные, испуганные, растерянные. Он не отличался от прочих садистов, он боялся боли и боялся смерти. Особенно неожиданной боли и неожиданной смерти.
Но через мгновение-другое он должен был очухаться, должен был начать сопротивляться. Нельзя ему давать очухаться. Надо дожимать...
— Ключ! Давай ключ! — прохрипел Ревизор. И сильно ударил Начальника службы безопасности коленом в пах.
Тот прикрыл разбитое место руками и попытался присесть от боли, но не смог, прикушенный нос не давал, тянул его вверх.
— Ключ!
Новый удар, теперь носком ботинка в голень. Очень болезненный удар. И еще один, каблуком по пальцам ног. Следующие один за другим удары, боль, раздирающая лицо, боль в паху, в ногах должны были сломить волю противника, запугать его, заставить выполнять приказы.
— Ключ!!
И ожидание нового удара, новой боли.
— Ключ из кармана! Телохранитель вытащил ключ.
— Открой наручники. Удар в колено.
— Открой. Или ноги сломаю!
Ревизор, не выпуская из зубов нос, подался головой вправо, чтобы легче было дотянуться до замка. Чтобы легче было дотянуться телохранителю. Он дотянулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60