Как он мог ответить на такое обвинение? В глубине души он понимал, что в ее словах есть доля правды. Если бы он не поддержал инициативы Олио по исцелению больных и умирающих детей города Кендры, принц не стал бы жертвой магии Ключа Сердца. Когда они начинали этот эксперимент, то надеялись столь на многое! А теперь все эти надежды пошли прахом.
– Он был самым близким другом вашего брата! – поспешил вмешаться Оркид. – Если кто и может ему помочь, так это прелат.
– Я сама могу помочь ему, – парировала королева. – Никто не знает его лучше, чем я.
– Но ваше величество, вы нужны своему королевству! – отчаянно взмолился Оркид.
– Мое королевство может обойтись и без меня… – начала было Арива.
– Довольно! – крикнул отец Поул так, что и Оркид, и Эдейтор подскочили на месте.
На какой-то миг повисла полная тишина. В дверях вновь появился страж, но Оркид яростно махнул ему, веля удалиться.
– Да как вы смеете! – Арива пришла в себя, ее голос был полон гнева. – Я ваша королева, ПРИМАС! – В ее устах его титул прозвучал словно оскорбление.
– А я был вашим исповедником! – не замедлил с ответом Поул. – Как вы знаете Олио, так я знаю вас. И знаю: единственное, что оставалось неизменным всю вашу жизнь – это чувство долга!
– Ты НИЧЕГО обо мне не знаешь!
– Я знаю, что с самого детства вашим самым большим желанием было служить королевству так, как служила ваша мать.
Оркид и Эдейтор напряглись, ожидая еще одной гневной отповеди, но в покоях царило молчание. Отец Поул делал знаки Эдейтору, и прелат уловил: настала его очередь оказать на королеву давление.
– Ваше величество, я знаю, что вы вините меня в болезни вашего брата, но я искренне люблю его как друга и сделаю все от меня зависящее, использую всю магию всех теургии, чтобы найти средство от его хвори, какой бы она ни была.
Опять воцарилось молчание, а затем из темноты появилась Арива, похожая на призрак. На ней не было ничего, кроме нижней рубашки. Волосы растрепаны, лицо покрыто пятнами, глаза красные. Долгое время она пристально смотрела на Эдейтора, и прелат старался выдержать ее взгляд. Потом она взглянула на Оркида и Поула, но даже не пыталась «переглядеть» их. Эдейтору показалось, что на лице у нее отразилось что-то похожее на стыд.
– Если ты сможешь помочь Олио, я буду навеки у тебя в долгу, – произнесла она.
– Я помогу Олио, – просто сказал Эдейтор.
Оркид шагнул вперед.
– А вы, Ваше величество, поможете теперь вашему королевству?
Она глубоко вздохнула и сказала:
– Как помогала всю свою жизнь. – А затем устало улыбнулась ему. – Что вам прекрасно известно.
Горы, окружающие Пиллу, были скрыты низко нависающими серыми тучами. Марин, король Амана, стоял один на вершине сторожевой башни, которая была самой старой частью его королевского замка.
Порывы ветра развевали его волосы и сдували со щёк слезы. В правой руке он держал небольшой кусочек бумаги, доставленный почтовым голубем всего час назад. Послание это пришло от его брата Оркида и содержало рассказ о событиях, произошедших три дня назад. Не веря глазам, он прочел о страшной смерти своей внучки при преждевременных родах, а потом и о смерти Сендаруса, своего единственного, ребенка. И почувствовал, как вся вселенная замерла. Он попытался прочитать эти слова во второй раз, но смысл их не укладывался у него в голове.
А затем вселенная снова пришла в движение.
Придворные, чувствуя беду, спросили о содержании послания. Он холодным и негромким голосом ответил, и они тоже впали в шок, не в состоянии постигнуть смысла сказанного. Затем король встал с трона, приказал, чтобы никто не следовал за ним, даже его телохранитель, и поднялся на сторожевую башню, где и выплеснул свое горе.
Он оплакивал своего сына, свою неродившуюся внучку, свою давно умершую жену и любовь, которую они оба питали к Сендарусу. Наконец, он оплакивал себя, переполненный жалостью к самому себе. Именно это-то и вернуло его назад из темного омута, куда Марин погрузился с головой. Он ненавидел себя. Ненавидел за то, что жив, когда его любимый сын погиб. И было еще кое-что. До этого момента он всегда думал о Линане только как о еще одном орудии в своих честолюбивых замыслах возвеличивания Амана, но теперь принц-изгнанник стал убийцей Сендаруса, и Марин ненавидел его лютой ненавистью, которая поселилась в груди, подобно второму сердцу, давая новую жизнь.
Он спустился с башни, думая о том, что надо сделать для уничтожения Линана. И с мрачным удовлетворением сообразил, что часть необходимого уже осуществлена Амемуном. Эта мысль заставила его резко остановиться. Амемун любил Сендаруса почти так же сильно, как и Марин, и ему нужно будет обязательно сообщить о случившемся. Внезапно снова нахлынула боль утраты, но он цепко держался за свою новую ненависть, и его разум очистился, как очищается летним пожаром старый сухой лес.
Старый аманит предельно вежливо улыбнулся и изящно принял левой рукой небольшой кусочек пищи. Благословив его во имя бога пустыни, он переложил кусочек в правую руку и отправил в рот. После чего сделал вид, будто с удовольствием жует, а потом проглотил целиком, подавляя подступившую к самой глотке желчь. Жара в шатре угнетала, его подташнивало.
– Хорошо! – провозгласил Амемун, и хозяин шатра, главарь племени южных четтов, у которого он оказался в гостях, оценивающе улыбнулся.
– Как наш уважаемый гость, ты по традиции должен отведать лучшее блюдо пира.
– Оно было весьма вкусным, – не моргнув глазом, соврал Амемун. «Молю тебя, Владыка Горы, удержи мой выворачивающийся желудок».
– Обычно его ем я как предводитель, – сказал хозяин шатра, но его тон придавал другое значение словам.
Тут уж пришла очередь Амемуна оценивающе улыбаться; теперь он стоял на более твердой почве. После долгих ужасающих недель на раскаленных безводных равнинах, покрывающих южную часть континента Тиир, он наконец нашел дорогу к этому человеку. По слухам, ходившим среди пастухов, живущих в приграничных землях между Аманом и пустыней, он был одним из самых великих вождей южных четтов. Его звали Декелон, и выглядел он так, будто ему не меньше ста лет: лысая голова, кожа цвета глины, запекшейся на солнце, слезящиеся карие глаза.
– Твое гостеприимство будет вознаграждено, – произнес Амемун.
– Так обычно и бывает, – сказал Декелон. Он жестом подозвал к себе сына и что-то прошептал ему на ухо. Сын кивнул и вышел из шатра, забрав с собой остальных отцовских родственников и домочадцев. – А теперь мы сможем поговорить. Ты проделал большой путь, чтобы встретиться со мной.
– Разве это столь странно? Твоя слава самого сильного и мудрого из всех южных четтов известна даже в Пилле.
– Есть две вещи, которые тебе следует знать, Амемун из Амана, – сказал Декелон, перейдя с напевного тона, каким приветствовал его при встрече, на более ровный и холодный. – Первое: когда мы с тобой наедине, лесть ни к чему; она не поможет твоему делу, каким бы оно у тебя ни было.
– Э… Ну, а второе?
– Мы не называем себя южными четтами, как будто мы всего лишь ветвь на большом и благородном древе.
– Понимаю. Каким именем мне следует называть твой народ?
– Мы называем себя саранахами.
– Саранахи? Мне незнакомо это слово.
– Оно из древнего языка и означает птицу, которая парит над океанами, редко касаясь земли, – объяснил Декелон. – Так же и мой народ лишь самую малость касается здешней земли. Мы живем в земле древней и бедной, и поэтому защищаем ее, удобряем как можем, собираем всевозможные ее дары, разводим коз и овец и возделываем широко разбросанные редкие делянки.
– Из какого древнего языка? – полюбопытствовал Амемун.
– Очень немногие из нашего народа знают его теперь, а на востоке он неизвестен вовсе.
– Это язык, на котором мы все говорили когда-то?
– Возможно.
Декелон пожал плечами. Его тон предполагал, что они собрались здесь для того, чтобы обсудить более важные вещи, чем мертвый и большей частью забытый язык.
Амемун глубоко вздохнул. Он проделал долгий и трудный путь, чтобы доставить это послание.
– Как ты говоришь, саранахи живут на древней и бедной земле. Возможно, вам пришло время найти более богатые пастбища?
Декелон остро посмотрел на него.
– Ты предлагаешь мне двинуться на восток, в Аман?
Амемун моргнул. Он не ожидал, что разговор будет таким прямым.
– Нет.
– Тогда ЧТО же ты мне предлагаешь?
– Чтобы ты двинулся на север.
Какой-то миг Декелон не понимал, но осознав, что именно предлагает ему Амемун, он разразился смехом.
– О, замечательная шутка. Мы, саранахи, разбросаны по всей этой земле мелкими племенами, а ты хочешь, чтобы мы двинулись на север и заняли Океаны Травы. Наши дальние родственники, ненавистные четты, живут там огромными кланами. Как по-твоему, что они на это скажут?
– Они сейчас заняты иными делами, – легко возразил Амемун. – И кто знает, на что способны саранахи, если за ними будут стоять богатые друзья?
Лицо Декелона расплылось в широкой усмешке.
– Насколько богатые?
Амемун усмехнулся в ответ.
– Очень, – заверил он.
ГЛАВА 3
Салокан, король Хаксуса, медленно ехал по тропе, сгорбившись в седле. Его собственное тяжелое дыхание заглушалось фырканьем коня. Он вглядывался в темноту, силясь разглядеть какие-нибудь свидетельства присутствия врага, но видел только неясные очертания одиноко стоящих деревьев и низкого кустарника, который, казалось, нарочно вытягивал ветви в его сторону. Лицо короля было исцарапано в сотне мест; он ощущал на губах привкус крови. Услышав, как над ним просвистела стрела, он закричал, еще глубже вонзая шпоры в бока коня. Тот жалобно заржал и прибавил прыти. Впереди неясно вырисовывалась группа пехотинцев, и какой-то странный миг он не мог разобрать, стоят они или лежат, а затем увидел торчащие из их тел колючие стрелы и проехал прямо по ним.
Луна в вышине не отставала от него, и Салокан молился, чтобы она убралась прочь, чтобы ее разоблачающий свет погас. Он проехал под деревом, низко пригнувшись к шее коня. Ветка зацепилась за плащ и сорвала его, чуть не сбросив с лошади самого короля. Мышцы спины и бедер болели так сильно, что боль сливалась в одно целое. Еще одна группка пехотинцев – копьеносцы, на сей раз живые. Они в отчаянии воззвали к нему, когда он пронесся мимо, но он проигнорировал их.
Затем луна замерцала. Салокан рискнул поднять взгляд и увидел, что его лошадь следует по тропинке через рощу древесного терновника. Лесной полог становился все более густым, луна вообще исчезла. Он натянул поводья и отчаянно огляделся, высматривая, нет ли погони; не увидев ничего похожего, он спешился и увел коня с тропинки вглубь рощи.
Король шёл, пока не уверился, что его никто не увидит, если не окажется практически прямо перед ним. Переведя дух, он рассеянно проверил подпругу коня, а затем позволил себе отпить несколько глотков некрепкого красного вина из кожаной фляги, хранившейся в одной из седельных сумок. Конь беспокойно переступал на месте, но Салокан успокоил его, погладив по морде.
Он пытался понять, что же делать дальше.
Как долго можно таиться здесь – где бы ни было это «здесь»? Попробовать ли собрать уцелевших – или пуститься в путь самому, сделав отчаянную попытку добраться до безопасных пределов своего королевства? Но он не мог сосредоточиться на будущем. Сейчас у него получалось лишь одно: вновь и вновь вспоминать, как совсем недавно он, Салокан, король Хаксуса, с нетерпением ждал приближающегося ужина. Несмотря на недавний провал его попытки вырвать Хьюм из цепких лап Гренды-Лир, армия Салокана одержала несколько побед; они возвращались в Хаксус без потерь и с твердой решимостью совершить в недалеком будущем еще одну попытку. Он знал, что вскоре окажется на родной земле – со всеми вытекающими отсюда преимуществами, включая подкрепление и внутренние линии снабжения оружием и продовольствием. Близился закат, разведка доложила, что в получасе пути от их нынешнего местоположения есть прекрасное место для лагерной стоянки.
Он закрыл глаза, пытаясь избавиться от этих воспоминаний, но тщетно…
На левом фланге внезапно возникла какая-то суматоха. Сперва Салокан счел ее не более чем буйной перепалкой между несколькими копьеносцами, но затем шум усилился, и он заметил, что некоторые из копьеносцев покинули строй и перебегают перед ним дорогу. Он окликнул их, но они не обратили на него внимания. Король натянул узду и приказал одному из своих адъютантов съездить и выяснить, что стряслось; остальная свита столпилась вокруг него, а телохранитель следил, чтобы никто не подошел слишком близко. Салокану пришлось приказать им расступиться, дабы он могувидеть, что же происходит. Часть пехоты все еще двигалась в его сторону, но большая часть сохраняла походный строй и продолжала двигаться на север. Однако разобрать, что происходит, было сложно, поскольку солнце уже садилось за горизонт, и ему удавалось в лучшем случае разглядеть очертания своих войск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71