Пришлось перенести сеанс на вечерние часы, однако Герда упорно молчала.
Какая непривычная для меня роскошь – ночной сон! Перед тем как лечь, я принял все необходимые меры предосторожности. Над каждой дверью я прикрепил по распятию и еще одно поместил над окном в палате Герды, а рядом – медальон с изображением Георгия Победоносца. Естественно, и у меня, и Герды есть нательные кресты. И я позаботился о прочных цепочках. Думаю, такую цепочку будет непросто разорвать не только Герде, но и незваным гостям, если они вдруг появятся.
Впервые за долгое время я заснул и спал крепко. Осознание того, что худшее уже случилось и Влад с Жужанной неожиданно обрели прежнюю силу и покинули замок, – как ни странно, подействовало на меня успокаивающе. Теперь мне больше нечего опасаться.
Впрочем, нет. Я опасаюсь за Джона. От своей матери он унаследовал необычайную восприимчивость (если не сказать, ясновидение). Вчера, когда он впервые увидел Герду лицом к лицу, я испугался, что Джон обо всем догадается. Я даже начал жалеть о своей затее, а именно о том, что привез жену в его лечебницу.
Все эти двадцать два года я шел на любые ухищрения, только бы мой мальчик не попал в поле зрения Колосажателя. Я всей душой хотел, чтобы он жил нормальной жизнью, которой не было ни у меня, ни у всех моих предков и которую (увы!) я не смог обеспечить моему дорогому первенцу Яну.
(Помнится, меня взволновало и в то же время испугало известие о том, что приемные родители назвали моего второго сына Джоном, дав ему английскую версию имени его погибшего брата.)
О том, что Джон – мой сын, известно только нам с мамой. Когда он родился, она почти сразу же отвезла малыша в Лондон и поручила заботам самых надежных и добропорядочных людей, каких знала. Своих детей у этой пары не было, и их страшила перспектива умереть, не оставив наследников. Но об истинном происхождении Джона не ведали даже они. Скажу больше: о его существовании не знает даже Герда! Беременность и роды прошли незаметно для ее сознания, а я делал все возможное, чтобы Влад и Жужанна ни о чем не догадались.
Повезло ли мне хотя бы в этом? Пока не знаю, будущее покажет. Я провел немало времени в мучительных раздумьях, взвешивая все «за» и «против» нашего приезда сюда. Наше появление здесь, несомненно, подвергает Джона опасности. Но еще мучительнее было бы остаться дома и наблюдать за тем, как развиваются события, издалека. Парфлит, куда теперь отправился Влад, находится практически рядом с Лондоном. Узнавать о замыслах вампиров и, таким образом, следить за ними я могу лишь через свою несчастную жену. Пока что сведения скудны. Если бы мы с Гердой остались дома, как бы я смог узнать, не грозит ли Джону опасность и не пронюхали ли Влад с Жужанной о его существовании?
Однако вчера, увидев Джона рядом с Гердой, я действительно испугался. Какой же я был дурак, заранее не приняв в расчет его повышенную восприимчивость! Это просто чудо, если парень до сих пор не сообразил, что в доме появилось его персональное зеркало. Сходство Джона с Гердой просто поразительное: глаза, волосы, носы, подбородки – все у них одинаковое. Ну как я мог упустить это из виду? Вот что значит поспешные сборы в дорогу! Если на моего мальчика обрушится какое-либо несчастье, вина целиком будет на мне. Чтобы обезопасить сына, я уже начал подумывать об отъезде.
Сегодня ранним утром я погрузил Герду в гипнотический транс. Она сразу же сделалась веселой и разговорчивой. Плохой и тревожный знак. На вопрос: «Где ты сейчас?» она ответила: «Еду».
Ее слова сбили меня с толку. Всего день назад, во время такого же сеанса, лицо Герды перекосилось от ярости и она закричала: «Уехал! Этот мерзавец уехал!» Больше она не сказала ничего, если не считать упоминания о каких-то больших крытых повозках, стоящих во дворе замка. Я решил, что Влад уехал, оставив Жужанну в замке.
Но сегодня все изменилось.
– Мы едем, – радостно сообщила Герда. – Я слышу, как скрипят колеса и пофыркивают лошади.
Я предположил, что Жужанна едет в гробу, находящемся в одной из повозок, и рассказывает о звуках, которые до нее доносятся. Но дальнейшие слова Герды несказанно меня удивили:
– Какое ясное, солнечное утро. Я успела забыть, до чего красиво здесь летом. Мне грустно навсегда покидать родной дом, и в то же время меня переполняет радость.
Быть того не может! Жужанна, как любой вампир, боится солнечного света. Окажись она на солнце, ей было бы не до созерцания окрестных красот. А может, она каким-то образом узнала, что я ежедневно расспрашиваю Герду, и намеренно пытается запутать меня искусной ложью?
Впрочем, не думаю, ведь я принял очень серьезные меры предосторожности. Пока с определенностью можно сказать только одно: вампиры пустились в путь. Возможно, Жужанна решила, что Влад собирается бросить ее в замке, но он в последнюю минуту передумал и взял ее с собой. Однако ее восторги по поводу великолепного рассвета и теплых лучей солнца не находят никакого объяснения.
Если они отправились в Англию по суше, путь займет неделю, если морем (это сопряжено с меньшим риском) – у меня есть примерно месяц на необходимые приготовления. Лучше подготовиться как можно скорее, поэтому будем считать, что через неделю они появятся в Лондоне.
Нужно решать, причем достаточно быстро: уезжать ли из лечебницы, уповая на то, что без нас Джон будет находиться в относительной безопасности? Или все-таки лучше остаться?
ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА
3 июля
Мне не привыкать к странностям в поведении душевнобольных. Чего я только не насмотрелся с тех пор, как устроил эту лечебницу! Но то, чему я сегодня стал невольным свидетелем, превосходит все, виденное мною прежде.
Я проснулся еще затемно и никак не мог заснуть. Опять мне приснился этот «тревожный сон» (так я его окрестил).
Вплоть до сегодняшнего дня я не хотел даже упоминать о нем в своем дневнике, считая его нелепой смесью каких-то подсознательных страхов и мифов о герое. Если кому-нибудь рассказать об этом сне, предложат самому отдохнуть в одной из палат собственной лечебницы. Сновидение явственно указывает на одержимость какой-то манией... Мне снилось, будто мы с профессором Ван Хельсингом – рыцари некоего оккультного ордена и ведем битву со Злом, намеревающимся захватить весь мир. Если говорить о сюжете, то он не блещет оригинальностью. Мы с профессором, вооруженные серебряными мечами, воюем с надвигающейся Тьмой. Эта часть сна достаточно приятна (хотя днем даже она приводит меня в замешательство). Ее сменяет «тревожная» часть: неожиданно профессор исчезает, и мне приходится сражаться одному. Тьма обступает меня со всех сторон, она разрастается, словно амеба, и пожирает меня... Впервые этот сон приснился мне после получения телеграммы от Ван Хельсинга. За минувшие дни «тревожный сон» повторялся несколько раз.
Довольно об этом! И тем не менее... стыдно признаваться, но этот дурацкий сон почему-то пугает меня. Особенно после странного инцидента, произошедшего сегодня утром.
Итак, я лежал в постели. Заснуть снова мне не удавалось (наверное, из опасения опять увидеть «тревожный сон»). Я чувствовал себя несколько разбитым, но уже давно счел подобное состояние неизбежным следствием своей профессии. Наконец, когда тьму за окном сменил хмурый рассвет, я встал, умылся, оделся и вышел в коридор поглядеть, не проснулся ли профессор. Мне очень хотелось угостить его настоящим плотным английским завтраком. Вчера он не завтракал и не ужинал, и я волновался за его телесное здоровье.
Дверь палаты Ван Хельсинга была закрыта и заперта на ключ. Решив, что с угощением придется повременить, я повернулся в сторону лестницы и вдруг заметил полоску света. Дверь палаты миссис Ван Хельсинг была слегка приоткрыта. Я подошел и сперва решил постучаться, но затем передумал и стал прислушиваться к разговору. Судя по тону профессора, разговор не носил сугубо личного характера.
Профессор задал вопрос. Ему ответил другой голос, женский, явно принадлежавший его «кататонической» пациентке. Сознаюсь: профессиональное любопытство оказалось сильнее хорошего воспитания, ибо я бесшумно открыл дверь и вошел в чужую комнату.
Ван Хельсинг был слишком сосредоточен и даже не заметил моего появления. Его взгляд был устремлен на жену. Та сидела на стуле, лицом к профессору.
Лицо миссис Ван Хельсинг было необычайно оживленным, и мне даже подумалось, что я смотрю совсем на другую женщину. Ее темные, широко раскрытые глаза светились неподдельным весельем, улыбка играла на губах. Казалось, будто юная проказница решила поиграть во взрослую даму, но, надев подобающее возрасту темное платье и сделав соответствующую прическу, так и не сумела придать своему лицу серьезное и многим свойственное чопорное выражение. Миссис Ван Хельсинг выглядела настолько молодо и была так красива, что я поневоле забыл о том, каков ее истинный облик.
– Я смотрю в окно, – радостно произнесла она, постукивая изящным пальчиком по подбородку.
Она полуобернулась, будто и в самом деле любовалась пейзажем (окно палаты находилось у нее за спиной).
– Влад едет с тобой? – спросил профессор.
По тембру и интонации его голоса я догадался, что попал на гипнотический сеанс. Я замер, боясь помешать им обоим.
Миссис Ван Хельсинг покачала головой и презрительно усмехнулась.
– Хватит о нем! Я еду со своей возлюбленной. – Она вздохнула. – Как дивно солнце освещает горы.
Брови профессора удивленно приподнялись. Он наморщил лоб.
– Солнце? Ты едешь в гробу? Ты спишь и это тебе снится?
В ответ снова раздался смех, но не над очевидной нелепостью вопроса.
– Да нет же, нет. Я еду и смотрю в окно. Такой красивый вид, что мне не хотелось бы... – Новый всплеск смеха. – Элизабет, остановись! Нас могут увидеть...
– Кто такая Элизабет? Смертная женщина или вампирша? Она из тех, кого ты укусила?
У меня невольно вырвался возглас удивления. Невзирая на глубочайшую сосредоточенность, профессор услышал посторонний звук. Он резко вскинул голову. Оживленное лицо его жены в долю секунды померкло, приняв знакомое мне выражение. Гипнотический транс, стоивший профессору таких трудов, оборвался так же стремительно, как рушится карточный домик.
Ван Хельсинг порывисто вскочил с кровати, на которой сидел, и бросился ко мне. С непривычной для него бесцеремонностью он схватил меня за руку и поволок прочь. Не выпуская моей руки, будто опасаясь, что я убегу, профессор запер дверь, после чего разжал пальцы и сердито прошипел:
– Чтобы больше этого не было! Слышите? Вы хоть представляете, какому риску подвергались, слушая подобные вещи?
Я был изрядно ошеломлен и не сразу сумел ответить. За столько лет нашего знакомства я никогда не видел профессора с лицом, багровым от гнева. И почему я подвергался риску? А может, он мне угрожал?
Наконец ко мне вернулась способность говорить.
– Я... я просто собирался позвать вас на ранний завтрак, поскольку обнаружил, что вы тоже рано проснулись. Прошу простить мое вторжение, но дверь была приоткрыта. Я слышал, как вы разговариваете, и подумал, что... А вы были так поглощены сеансом, что не обратили внимания на мое появление.
– В таком случае, это моя вина! – прогремел профессор.
Я написал «прогремел», хотя он говорил шепотом. Однако его голос по-прежнему дрожал от гнева.
– Вы услышали то, чего ни в коем случае не должны были слышать.
– О смертных и вампирах? – спросил я, более не в силах сдерживать свое скептическое любопытство.
Меня, конечно же, интересовали оккультные феномены, и обоснованные, тщательно аргументированные доказательства могли бы убедить меня в существовании вампиров... в психологическом смысле этого слова. Но вампир с острыми зубами, кусающий людей и пьющий их кровь, – это годилось лишь в качестве сюжета какой-нибудь дешевой бульварной книжонки. Я искоса поглядел на профессора, ожидая от него разумного объяснения всей услышанной мною чертовщины, объяснения, которое разрядило бы напряженную атмосферу, возникшую между нами, и помогло бы нам улыбнуться друг другу. Я уже собирался сказать профессору, что понимаю смысл его сеансов – он в какой-то мере подыгрывает безумию своей жены, чтобы больше узнать о ее болезни и найти лучший способ лечения.
Однако глаза профессора продолжали метать молнии. Он не ответил на мой вопрос, а отвернулся и с тяжелым вздохом сложил руки на груди. Похоже, он был не в состоянии дать мне ответ, которого я так жаждал услышать. Будь в коридоре стул, я плюхнулся бы на него. У меня подкашивались ноги, но не от слабости. Я вдруг догадался: вопрос о том, понимаю ли я, насколько для меня опасно услышанное во время сеанса, был задан профессором вполне серьезно.
Я сдавленно рассмеялся – настолько нелепой была ситуация, в которую попали мы с профессором. Потом мне стало не до смеха, и улыбка сползла с моего лица. Все эти годы я считал своего наставника посвященным в сокровеннейшие тайны оккультизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52