Вдобавок, заботами Арминия я волшебным образом избежал обморожения, не говоря уже об утихшей боли в плече.
Тем не менее я всегда настороженно относился к так называемой народной медицине, способной (так мне представлялось) с одинаковым успехом и излечить, и отправить на тот свет. Содержимое глиняной кружки не вызывало у меня ни малейшего желания его отведать. На вид отвар очень напоминал обыкновенный черный чай, но его запах был отнюдь не чайным, а каким-то земляным. Я сделал маленький глоток и сморщился, еле сдержавшись, чтобы не выплюнуть «чай» обратно в кружку.
Моя гримаса слегка позабавила Арминия, однако он был непреклонен.
– Да, отвар горек. Многие лекарства горьки, но это не умоляет их лечебной силы. Пей. Пей же!
Вот уж не ожидал от «смиренного еврея» такой настойчивости! Вряд ли это был каприз Арминия, наверное, зелье и в самом деле чем-то полезно. Я хотел поподробнее расспросить его о свойствах «чая», но мой гостеприимный хозяин заговорил первым:
– Возможно, ты считаешь современную медицину вершиной научных знаний о болезнях и способах их лечения. Я повидал достаточно перемен в медицинской науке: и благотворных, и не слишком. Но вы, современные врачи, утеряли многое из того, чем владели знахари прошлого. А тебе было бы нелишним добавить их знания к своему научному багажу.
– Знахарские премудрости? – удивился я.
Арминий выразительно поглядел на чашку. Я кисло улыбнулся и сделал еще один крошечный глоток. Ой, какая горечь! Я опасался, что меня вытошнит. Не доверяй я так Арминию, счел бы это зелье отравой. Но Арминий только улыбался моим мучениям.
– Да, друг мой, знахарские премудрости. Они существуют. Постигнув их, ты узнаешь, как правильно применять, ну, скажем, траву аконита. Или чеснок. Или цветки шиповника собачьего. Мы еще поговорим о травах, когда ты вернешься.
Я искоса поглядел на Арминия и под его бдительным оком снова глотнул «чая». Как понимать его слова? Я ждал объяснений, но их не было. Тогда я спросил сам:
– Значит, мне скоро придется тебя покинуть?
Арминий не ответил. Переменив тему, он завел пространный разговор о гомеопатии. Морщась, я потягивал его отвратное зелье, а он рассуждал о том, что подобное лечится подобным и что крошечные дозы ядов нередко являются лекарствами.
Я больше не мог оставаться молчаливым слушателем и принялся защищать современные научные достижения. Я привел немало примеров, но Арминий их все опроверг. Я не понимал: то ли он намеренно упрямится, то ли просто не понимает, о чем речь. Наконец мне в голову пришло впечатляющее сравнение.
– Знаешь, лечить подобное подобным – это все равно что спасаться от вампира, позволив ему чуть-чуть тебя укусить.
Арминий сразу же замолчал и испытующе поглядел на меня.
– Ты даже не представляешь, насколько ты прав, Абрахам. Чтобы «вылечить» вампира, ты сам должен стать вампиром.
От этих слов у меня пробежал мороз по коже. Руки озябли, и я принялся их растирать. Арминий ободряюще улыбался, будто отпустил невинную шутку.
Но меня удивила не столько его улыбка, сколько метаморфозы, которые начали происходить с пламенем в очаге за его спиной. Оно вдруг начало менять цвет, из красного сделалось оранжевым, затем зеленым, голубым и, наконец, фиолетовым. Кухня тоже вдруг выросла до громадных размеров. Изменился и сам Арминий: из седовласого старика он превратился в белого волка, похожего на Архангела, продолжавшего мирно спать возле огня.
Самое удивительное, что я тоже изменился! Моим глазам открылось странное свечение вокруг Арминия и Архангела; оно вздымалось и опадало в такт их дыханию, меняя при этом цвет. У меня невероятно обострился слух, теперь я слышал и наше дыхание, и биение наших сердец. Я слышал, как в желудках каждого из нас переваривается пища, и даже то, что за окном прекратил падать снег.
Меня охватило чувство дикой, необузданной свободы. Я побежал к двери и вдруг обнаружил, что у меня изменилось тело. Прежний Абрахам Ван-Хельсинг исчез; я теперь находился в теле молодого и сильного волка. Открытие не только не ужаснуло меня, а наоборот – наполнило радостью и ликованием. Наверное, так чувствует себя выпущенный на свободу узник, который даже не подозревал о своем заточении.
Я побежал к двери. Достаточно было моего желания, и она распахнулась.
Меня встретила тихая и светлая ночь. На небе сияла луна, но к ее привычному цвету добавились сиреневые, розовые и голубые тона. Еще выше мерцали звезды, под ногами искрился снег. Я помчался, сам не зная куда, и почувствовал, что не бегу, а лечу, несомый холодным ветерком. Мое новое волчье тело тоже исчезло.
Вместе с ветром я летел через заснеженные вершины гор, проносился над сонными лощинами с редкими крестьянскими домишками. Через какое-то время я заприметил внизу городок. Оттуда исходило приятное теплое сияние. Его распространяли и дома бедняков, облепившие холмы, и жилища тех, кто побогаче, стоявшие в долине. Словно перышко, я летел мимо неказистых зданий с закрытыми ставнями, удивляясь, что слышу громкое дыхание их спящих обитателей и стук их сердец. Мой нос безошибочно улавливал запахи теплых человеческих тел...
Увидев невдалеке вывеску постоялого двора, я полетел к нему. Звуки и запахи, исходившие оттуда, были особенно манящими. Опустившись перед дверью, я вновь ощутил себя в теле человека.
Я взглянул на руки – они были чужими, как и все тело. Я протянул их к свету, и меня охватил ужас вперемешку с любопытством: бледная кожа мерцала. Я вертел рукой, будто женщина, наслаждающаяся блеском своего бриллиантового колечка. Только вместо ярких вспышек, какие дает драгоценный камень, я с детским изумлением наблюдал нежные оттенки голубого, розового, зеленого и серебристого, которые незаметно перетекали друг в друга.
В доме послышались шаги. Меня захлестнуло новой волной непонятного ликования. Мне не терпелось, чтобы дверь поскорее открылась. Ко мне, сонно переставляя ноги, приближалась моя жертва. Время еле ползло. Мне казалось, что прошел не один час, прежде чем деревянная створка со скрипом приоткрылась.
На пороге стояла женщина средних лет в длинной мешковатой ночной рубашке: крепкая, но раздавшаяся в бедрах после неоднократных родов. Из-под белого платка выбились две темные косы, доходившие ей до пояса. Над верхней губой я заметил крупную родинку с торчащими волосками. Подперев рукой мясистый подбородок, женщина недовольно воззрилась на меня.
– Принесла нелегкая в такую позжину! – проворчала она.
Женщина говорила по-румынски. Невероятно, но я понял каждое слово, как будто она произнесла эту фразу на безупречном голландском.
Вокруг нее разливалось неяркое красное сияние, похожее на дымку или марлевую накидку. Я мгновенно догадался: это и есть жизненное свечение, или аура. Та, что окружала эту женщину, говорила о ее природной силе и решимости дать мне отпор. Темно-коричневые искорки отражали ее недовольство.
Должен сразу сказать: женщина была явно не во вкусе доктора Абрахама Ван-Хельсинга и не вызвала бы в нем ни капельки желания. Но тот, кем я сейчас являлся, почти сходил с ума от ее восхитительного запаха. Он был сладостный и горький одновременно, теплый запах земли и природы, запах здоровой крови. А какой дивной музыкой звучали ровные удары ее сильного сердца, скрытого под большой, тяжелой грудью. Женщина в самом соку, полная замечательной, пьянящей крови. Я почти утратил дар речи. Желание привело меня в полуобморочное состояние. У меня подгибались колени. Так было сомной, когда я впервые опустил Герду на наше брачное ложе и поцеловал.
Самое странное, что все эти ощущения я испытал прежде, чем женщина успела заговорить. Я едва сдерживал свое нетерпение. Больше всего на свете мне хотелось обнять ее, но какая-то неведомая сила удерживала меня. Я понял: надо дождаться ее приглашения.
– Я ищу ночлег и готов хорошо заплатить, – промолвил я в ответ и удивился звуку своего голоса.
Он был чужим, но приятным – глубоким и мелодичным. Я с нескрываемым вожделением смотрел на эту крепкую телом, простую и недалекую женщину, испытывая к ней эмоциональное и чисто физиологическое влечение, хотя последнее и не было откровенной похотью. Мне требовалось не ее тело, не минутное наслаждение, а нечто большее – ее сущность, ее жизнь.
Желание переполняло меня и изливалось ярким светом из глаз. Взглянув на женщину, я увидел, что окружавшее ее защитное красное свечение ослабело, особенно возле сердца. Постепенно оно вообще погасло, словно задутая свеча.
Я торопился, чувствуя, что желание все равно меня опережает. Оно окружило предмет моего вожделения темно-синей мерцающей дымкой. Глаза хозяйки постоялого двора сразу же потускнели, а взгляд утратил осмысленность. Я сразу вспомнил глаза худенькой смуглой служанки в замке Влада, она смотрела точно с таким же выражением. Думаю, такой же взгляд был и у меня в купе поезда, когда я едва не стал жертвой Аркадия... Женщина покорилась моей воле, теперь я мог повелевать ее разумом.
– У нас найдется где переночевать, – ответила она на мою просьбу.
Взгляд ее широко распахнутых глаз был обращен только на меня. Ответ меня не удивил, ибо это я приказал ей ответить так. Когда женщина широко отворила дверь и жестом позвала меня в тускло освещенный коридор, мое вожделение стало еще сильнее. Я ощутил дрожь во всем теле. Часть моего сознания попробовала было воспротивиться, и тут я вдруг понял природу своих ощущений. То была жажда, безумный голод, охвативший все мое существо. Всякая попытка сдержать себя отзывалась мучительной болью.
И все же некоторое время я еще продолжал сопротивляться, не понимая, каким образом очутился в шкуре вампира. У меня не было ни малейшего желания убивать эту женщину. Но боль сделалась невыносимой; она сжимала своими тисками каждую клетку моего тела. И она не шла ни в какое сравнение с болью, какую испытывает смертный человек.
Разум и здесь подсунул спасительную уловку. «Это всего лишь сон, – мысленно твердил я. – Сон человека, занесенного снегом и умирающего в лесу». Впрочем, может, и лес мне тоже приснился? Арминий с его белым волком, таинственная долина – все это сон, а Влад, Аркадий – не более чем его персонажи. И Стефан по-прежнему жив и здоров, а Ян-младший тихо сопит в своей кроватке. Мне просто снится, будто я где-то в Трансильвании, хотя на самом деле я лежу у себя дома и мечусь в лихорадке. Все ужасы минувших недель – не более чем бред. Быть может, даже папа жив, а его смерть и похороны мне привиделись.
Уловка не сработала. Более того, я, поддавшись жажде крови, решил овладеть женщиной прямо в коридоре. Я прижался к ее плотному телу, наслаждаясь его теплом, мягкостью кожи на шее, запахом волос. Сначала я коснулся ее шеи губами, потом языком (солоноватый от пота привкус немытого тела возбудил меня еще сильнее) и, наконец, зубами. Женщина вздрогнула и тихо вскрикнула от боли и блаженства, которое охватило нас обоих.
Я встал у нее за спиной и обнял ее, словно возлюбленную (наше слияние было намного теснее, чем при соединении двух тел). Поскольку сделанная мною ранка находилась спереди, чуть выше ключиц, мне пришлось нагнуться. Помогая себе губами и языком, я пил божественный нектар, самое чарующее из всех вин. Кровь хозяйки постоялого двора была удивительно сладкой и пьянящей. Я совершенно потерял голову, целиком отдавшись восхитительному пиршеству. То, что я сейчас испытывал, не поддавалось никакому сравнению, поскольку мне было просто не с чем сравнивать, ибо в обычной жизни я не позволял себе напиваться до потери самоконтроля и не отличался особой страстностью в любви. Но сейчас я крепко прижался к широкой спине женщины, обхватил ее руками, которые легли на большие, чуть дрябловатые груди. Я чувствовал, как неистовое биение ее сердца становится медленнее, еще медленнее, еще...
Звук крови, струящейся в ее венах, напоминал нежный плеск морских волн. На них островками пены покачивались ее мысли; достаточно было легкого усилия воли, и я уже знал их содержание. Ее покорило мое обаяние, ей хотелось обвить мои ноги своими. Я поймал сердито-презрительную мысль о пьяном муже, храпящем наверху. А еще женщина была не прочь заработать на любовных услугах и припрятать эти деньги от своего благоверного...
Я мог полностью распоряжаться и ее разумом, и ее телом, но меня притягивала только кровь – пьянящая сильная кровь. Я пил и не мог насытиться, мечтая, чтобы эти мгновения длились вечно. Честно говоря, поглощение чужой крови по глубине наслаждения не уступало оргазму. Точнее, это и был оргазм, растянутый во времени.
Но конец все же наступил. Мысли женщины потекли медленнее, поредели, затем остановились. Их сменила темнота и предощущение смерти. Я мгновенно отпрянул. Тело женщины с глухим стуком упало на пол. Думаю, я всегда буду помнить ее белое как мел лицо с недоуменно разинутым ртом и широко раскрытыми невидящими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Тем не менее я всегда настороженно относился к так называемой народной медицине, способной (так мне представлялось) с одинаковым успехом и излечить, и отправить на тот свет. Содержимое глиняной кружки не вызывало у меня ни малейшего желания его отведать. На вид отвар очень напоминал обыкновенный черный чай, но его запах был отнюдь не чайным, а каким-то земляным. Я сделал маленький глоток и сморщился, еле сдержавшись, чтобы не выплюнуть «чай» обратно в кружку.
Моя гримаса слегка позабавила Арминия, однако он был непреклонен.
– Да, отвар горек. Многие лекарства горьки, но это не умоляет их лечебной силы. Пей. Пей же!
Вот уж не ожидал от «смиренного еврея» такой настойчивости! Вряд ли это был каприз Арминия, наверное, зелье и в самом деле чем-то полезно. Я хотел поподробнее расспросить его о свойствах «чая», но мой гостеприимный хозяин заговорил первым:
– Возможно, ты считаешь современную медицину вершиной научных знаний о болезнях и способах их лечения. Я повидал достаточно перемен в медицинской науке: и благотворных, и не слишком. Но вы, современные врачи, утеряли многое из того, чем владели знахари прошлого. А тебе было бы нелишним добавить их знания к своему научному багажу.
– Знахарские премудрости? – удивился я.
Арминий выразительно поглядел на чашку. Я кисло улыбнулся и сделал еще один крошечный глоток. Ой, какая горечь! Я опасался, что меня вытошнит. Не доверяй я так Арминию, счел бы это зелье отравой. Но Арминий только улыбался моим мучениям.
– Да, друг мой, знахарские премудрости. Они существуют. Постигнув их, ты узнаешь, как правильно применять, ну, скажем, траву аконита. Или чеснок. Или цветки шиповника собачьего. Мы еще поговорим о травах, когда ты вернешься.
Я искоса поглядел на Арминия и под его бдительным оком снова глотнул «чая». Как понимать его слова? Я ждал объяснений, но их не было. Тогда я спросил сам:
– Значит, мне скоро придется тебя покинуть?
Арминий не ответил. Переменив тему, он завел пространный разговор о гомеопатии. Морщась, я потягивал его отвратное зелье, а он рассуждал о том, что подобное лечится подобным и что крошечные дозы ядов нередко являются лекарствами.
Я больше не мог оставаться молчаливым слушателем и принялся защищать современные научные достижения. Я привел немало примеров, но Арминий их все опроверг. Я не понимал: то ли он намеренно упрямится, то ли просто не понимает, о чем речь. Наконец мне в голову пришло впечатляющее сравнение.
– Знаешь, лечить подобное подобным – это все равно что спасаться от вампира, позволив ему чуть-чуть тебя укусить.
Арминий сразу же замолчал и испытующе поглядел на меня.
– Ты даже не представляешь, насколько ты прав, Абрахам. Чтобы «вылечить» вампира, ты сам должен стать вампиром.
От этих слов у меня пробежал мороз по коже. Руки озябли, и я принялся их растирать. Арминий ободряюще улыбался, будто отпустил невинную шутку.
Но меня удивила не столько его улыбка, сколько метаморфозы, которые начали происходить с пламенем в очаге за его спиной. Оно вдруг начало менять цвет, из красного сделалось оранжевым, затем зеленым, голубым и, наконец, фиолетовым. Кухня тоже вдруг выросла до громадных размеров. Изменился и сам Арминий: из седовласого старика он превратился в белого волка, похожего на Архангела, продолжавшего мирно спать возле огня.
Самое удивительное, что я тоже изменился! Моим глазам открылось странное свечение вокруг Арминия и Архангела; оно вздымалось и опадало в такт их дыханию, меняя при этом цвет. У меня невероятно обострился слух, теперь я слышал и наше дыхание, и биение наших сердец. Я слышал, как в желудках каждого из нас переваривается пища, и даже то, что за окном прекратил падать снег.
Меня охватило чувство дикой, необузданной свободы. Я побежал к двери и вдруг обнаружил, что у меня изменилось тело. Прежний Абрахам Ван-Хельсинг исчез; я теперь находился в теле молодого и сильного волка. Открытие не только не ужаснуло меня, а наоборот – наполнило радостью и ликованием. Наверное, так чувствует себя выпущенный на свободу узник, который даже не подозревал о своем заточении.
Я побежал к двери. Достаточно было моего желания, и она распахнулась.
Меня встретила тихая и светлая ночь. На небе сияла луна, но к ее привычному цвету добавились сиреневые, розовые и голубые тона. Еще выше мерцали звезды, под ногами искрился снег. Я помчался, сам не зная куда, и почувствовал, что не бегу, а лечу, несомый холодным ветерком. Мое новое волчье тело тоже исчезло.
Вместе с ветром я летел через заснеженные вершины гор, проносился над сонными лощинами с редкими крестьянскими домишками. Через какое-то время я заприметил внизу городок. Оттуда исходило приятное теплое сияние. Его распространяли и дома бедняков, облепившие холмы, и жилища тех, кто побогаче, стоявшие в долине. Словно перышко, я летел мимо неказистых зданий с закрытыми ставнями, удивляясь, что слышу громкое дыхание их спящих обитателей и стук их сердец. Мой нос безошибочно улавливал запахи теплых человеческих тел...
Увидев невдалеке вывеску постоялого двора, я полетел к нему. Звуки и запахи, исходившие оттуда, были особенно манящими. Опустившись перед дверью, я вновь ощутил себя в теле человека.
Я взглянул на руки – они были чужими, как и все тело. Я протянул их к свету, и меня охватил ужас вперемешку с любопытством: бледная кожа мерцала. Я вертел рукой, будто женщина, наслаждающаяся блеском своего бриллиантового колечка. Только вместо ярких вспышек, какие дает драгоценный камень, я с детским изумлением наблюдал нежные оттенки голубого, розового, зеленого и серебристого, которые незаметно перетекали друг в друга.
В доме послышались шаги. Меня захлестнуло новой волной непонятного ликования. Мне не терпелось, чтобы дверь поскорее открылась. Ко мне, сонно переставляя ноги, приближалась моя жертва. Время еле ползло. Мне казалось, что прошел не один час, прежде чем деревянная створка со скрипом приоткрылась.
На пороге стояла женщина средних лет в длинной мешковатой ночной рубашке: крепкая, но раздавшаяся в бедрах после неоднократных родов. Из-под белого платка выбились две темные косы, доходившие ей до пояса. Над верхней губой я заметил крупную родинку с торчащими волосками. Подперев рукой мясистый подбородок, женщина недовольно воззрилась на меня.
– Принесла нелегкая в такую позжину! – проворчала она.
Женщина говорила по-румынски. Невероятно, но я понял каждое слово, как будто она произнесла эту фразу на безупречном голландском.
Вокруг нее разливалось неяркое красное сияние, похожее на дымку или марлевую накидку. Я мгновенно догадался: это и есть жизненное свечение, или аура. Та, что окружала эту женщину, говорила о ее природной силе и решимости дать мне отпор. Темно-коричневые искорки отражали ее недовольство.
Должен сразу сказать: женщина была явно не во вкусе доктора Абрахама Ван-Хельсинга и не вызвала бы в нем ни капельки желания. Но тот, кем я сейчас являлся, почти сходил с ума от ее восхитительного запаха. Он был сладостный и горький одновременно, теплый запах земли и природы, запах здоровой крови. А какой дивной музыкой звучали ровные удары ее сильного сердца, скрытого под большой, тяжелой грудью. Женщина в самом соку, полная замечательной, пьянящей крови. Я почти утратил дар речи. Желание привело меня в полуобморочное состояние. У меня подгибались колени. Так было сомной, когда я впервые опустил Герду на наше брачное ложе и поцеловал.
Самое странное, что все эти ощущения я испытал прежде, чем женщина успела заговорить. Я едва сдерживал свое нетерпение. Больше всего на свете мне хотелось обнять ее, но какая-то неведомая сила удерживала меня. Я понял: надо дождаться ее приглашения.
– Я ищу ночлег и готов хорошо заплатить, – промолвил я в ответ и удивился звуку своего голоса.
Он был чужим, но приятным – глубоким и мелодичным. Я с нескрываемым вожделением смотрел на эту крепкую телом, простую и недалекую женщину, испытывая к ней эмоциональное и чисто физиологическое влечение, хотя последнее и не было откровенной похотью. Мне требовалось не ее тело, не минутное наслаждение, а нечто большее – ее сущность, ее жизнь.
Желание переполняло меня и изливалось ярким светом из глаз. Взглянув на женщину, я увидел, что окружавшее ее защитное красное свечение ослабело, особенно возле сердца. Постепенно оно вообще погасло, словно задутая свеча.
Я торопился, чувствуя, что желание все равно меня опережает. Оно окружило предмет моего вожделения темно-синей мерцающей дымкой. Глаза хозяйки постоялого двора сразу же потускнели, а взгляд утратил осмысленность. Я сразу вспомнил глаза худенькой смуглой служанки в замке Влада, она смотрела точно с таким же выражением. Думаю, такой же взгляд был и у меня в купе поезда, когда я едва не стал жертвой Аркадия... Женщина покорилась моей воле, теперь я мог повелевать ее разумом.
– У нас найдется где переночевать, – ответила она на мою просьбу.
Взгляд ее широко распахнутых глаз был обращен только на меня. Ответ меня не удивил, ибо это я приказал ей ответить так. Когда женщина широко отворила дверь и жестом позвала меня в тускло освещенный коридор, мое вожделение стало еще сильнее. Я ощутил дрожь во всем теле. Часть моего сознания попробовала было воспротивиться, и тут я вдруг понял природу своих ощущений. То была жажда, безумный голод, охвативший все мое существо. Всякая попытка сдержать себя отзывалась мучительной болью.
И все же некоторое время я еще продолжал сопротивляться, не понимая, каким образом очутился в шкуре вампира. У меня не было ни малейшего желания убивать эту женщину. Но боль сделалась невыносимой; она сжимала своими тисками каждую клетку моего тела. И она не шла ни в какое сравнение с болью, какую испытывает смертный человек.
Разум и здесь подсунул спасительную уловку. «Это всего лишь сон, – мысленно твердил я. – Сон человека, занесенного снегом и умирающего в лесу». Впрочем, может, и лес мне тоже приснился? Арминий с его белым волком, таинственная долина – все это сон, а Влад, Аркадий – не более чем его персонажи. И Стефан по-прежнему жив и здоров, а Ян-младший тихо сопит в своей кроватке. Мне просто снится, будто я где-то в Трансильвании, хотя на самом деле я лежу у себя дома и мечусь в лихорадке. Все ужасы минувших недель – не более чем бред. Быть может, даже папа жив, а его смерть и похороны мне привиделись.
Уловка не сработала. Более того, я, поддавшись жажде крови, решил овладеть женщиной прямо в коридоре. Я прижался к ее плотному телу, наслаждаясь его теплом, мягкостью кожи на шее, запахом волос. Сначала я коснулся ее шеи губами, потом языком (солоноватый от пота привкус немытого тела возбудил меня еще сильнее) и, наконец, зубами. Женщина вздрогнула и тихо вскрикнула от боли и блаженства, которое охватило нас обоих.
Я встал у нее за спиной и обнял ее, словно возлюбленную (наше слияние было намного теснее, чем при соединении двух тел). Поскольку сделанная мною ранка находилась спереди, чуть выше ключиц, мне пришлось нагнуться. Помогая себе губами и языком, я пил божественный нектар, самое чарующее из всех вин. Кровь хозяйки постоялого двора была удивительно сладкой и пьянящей. Я совершенно потерял голову, целиком отдавшись восхитительному пиршеству. То, что я сейчас испытывал, не поддавалось никакому сравнению, поскольку мне было просто не с чем сравнивать, ибо в обычной жизни я не позволял себе напиваться до потери самоконтроля и не отличался особой страстностью в любви. Но сейчас я крепко прижался к широкой спине женщины, обхватил ее руками, которые легли на большие, чуть дрябловатые груди. Я чувствовал, как неистовое биение ее сердца становится медленнее, еще медленнее, еще...
Звук крови, струящейся в ее венах, напоминал нежный плеск морских волн. На них островками пены покачивались ее мысли; достаточно было легкого усилия воли, и я уже знал их содержание. Ее покорило мое обаяние, ей хотелось обвить мои ноги своими. Я поймал сердито-презрительную мысль о пьяном муже, храпящем наверху. А еще женщина была не прочь заработать на любовных услугах и припрятать эти деньги от своего благоверного...
Я мог полностью распоряжаться и ее разумом, и ее телом, но меня притягивала только кровь – пьянящая сильная кровь. Я пил и не мог насытиться, мечтая, чтобы эти мгновения длились вечно. Честно говоря, поглощение чужой крови по глубине наслаждения не уступало оргазму. Точнее, это и был оргазм, растянутый во времени.
Но конец все же наступил. Мысли женщины потекли медленнее, поредели, затем остановились. Их сменила темнота и предощущение смерти. Я мгновенно отпрянул. Тело женщины с глухим стуком упало на пол. Думаю, я всегда буду помнить ее белое как мел лицо с недоуменно разинутым ртом и широко раскрытыми невидящими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41