Поэтому я и хочу узнать все, что можно о второй ветви императорской фамилии. Вы принадлежите к родовой аристократии и вам легче это сделать.
– Нет, Алекс, вы напрасно не хотите поверить в злой умысел графа Палена. Это он подсылал убийц!
– Зачем ему меня убивать? – устало спросила я. – Если следовать вашей логике, я нужна ему для заговора живая, а убить меня могут желать его конкуренты.
– Алекс, я отдам за вас свою жизнь! – воскликнул он, пал перед креслом на колени и начал жарко целовать ноги, пытаясь осторожно их развести.
– Миша вы можете быть серьезным? – раздраженно спросила я, оправляя подол рубашки. – Уберите, пожалуйста, руки и не трогайте моих колен, они вам не сделали ничего дурного!
– Я просто выражаю им свою благодарность, они у вас такие круглые и кроткие, – попытался он перевести разговор в шутливое русло, но я его отнюдь не поддержала.
Судя по всему, положение мое было крайне серьезно, и Алеша был прав, предупредив меня, что в моем положении лучше всего прикидываться дурочкой. Однако, что сделано, то сделано. Деревенской дурочкой меня больше не считают ни сам царь, ни его первый вельможа.
– Алекс, дорогая, – взялся за свое мой скучающий аморет, – уже поздно, пора ложиться. Помните, как говорится в русских сказках: «утро вечера мудренее». Ляжемте поскорее, а утром я обещаю что-нибудь придумать.
Действительно, ложиться было пора, но надежды, что он сможет что-то придумать, у меня, конечно, не было. Слишком Воронцов был юн, пылок и легкомыслен.
– Бог с ними со всеми, Миша, давайте ложиться спать, но я вас прошу, несмотря на данное мной обещание, лечь отдельно. Мне сейчас не до плотских утех.
– Это никак невозможно, Алекс! – вскричал он со слезами на глазах. – Вы разбиваете мне сердце! Воля ваша меня прогнать, но я все равно всю ночь не сомкну глаз!
Я не стала больше возражать и отпираться от данного слова, сама разделась и легла. Миша, как на пожар, сбросил с себя одежду и юркнул ко мне под одеяло. Однако вскоре понял, что зря меня не послушался. Мне было никак не до любви, и я смогла принять только косвенное участие в его пылких объятиях. Он уже узнал, что такое настоящая страсть и моя равнодушная пассивность его более не устраивала. Он вскоре отпустил меня и обижено спросил:
– Я вам совсем неприятен?
– Да, – кратко ответила я.
– Алекс, вы жестоки! Неужели у вас не осталось ко мне капли нежности?!
– Миша, мои просьбы нужно выполнять! И прекратите называть меня собачьей кличкой «Алекс», у меня есть свое русское имя! – ответила я и повернулась к нему спиной.
Он долго горестно вздыхал, ворочался и мешал мне заснуть. Наконец не выдержал молчания и повинился:
– Простите меня, Алевтина Сергеевна, я был неправ. А что касается вашего дела, то я отведу вас к одной своей тетушке, княгине Щербатовой – вдове известного историка Михаила Михайловича Щербатова. Возможно, она сможет дать вам необходимые разъяснения.
– Как вы меня туда отведете, когда я нахожусь под арестом, да еще и под вашей охраной. Мы просто оба попадем в дурную историю.
– Я уже все придумал! – радостно оживился Миша, решив, что я его простила. – Завтра в Зимнем на посту будет дежурить моя рота. Я прикажу принести вам одежду нашего полка, и мы ночью сможем беспрепятственно отправиться, куда нам заблагорассудится!
– А вдруг меня будут разыскивать император или Пален? – с сомнением спросила я.
– Государь ездит ночевать к семье в Петродворец, а графу что делать ночью в Зимнем? Мы быстро навестим тетку, узнаем все, что нужно, и к утру вернемся назад. Она живет совсем близко на Невском. До ее дома отсюда хода менее десяти минут! Соглашайтесь Алекс, и не дуйтесь на меня. Вы разбиваете мне сердце!
– Так уж и разбиваю! – улыбнулась я.
Он это почувствовал и немедля заключил меня в объятия. На этот раз я не противилась. Мне и самой надоело быть неприступной, и я позволила ему меня соблазнить. Миша был в полном восторге, и как только мог, старался быть приятным. После понятных действий мы так и заснули, не расцепляя объятия.
Утром он вскочил чуть свет, и едва сменился караул, развил кипучую деятельность. Сначала вызывал своего приятеля Огинского и долго с ним шептался. Потом к нему пришел какой-то гвардейский сержант с княжеским титулом, примерно моего роста и комплекции, и обещал к вечеру принести свой Преображенский мундир.
Тотчас наградить Мишу за рвение я не рискнула, памятуя обещание Палена расправиться с ним, если он сблизится со мной и станет ему помехой. Во власти и способностях графа я ничуть не сомневалась. Тому свидетельством были мои туалеты. Как он сумел за немыслимо короткий срок добыть мне столько платьев и туфель, не укладывалось в разуме!
Миша, конечно, пытался выторговывать себе лишние дневные ласки, но, помня вчерашнюю трепку, и мою последовавшую за тем холодность, в этом не особо усердствовал. Мы даже на какое-то время разошлись в разные комнаты, но скоро обоим стало скучно, и я пришла к нему просто поболтать.
Мое благоразумие принесло свои плоды. Когда в дверь постучали, срочно одеваться, как и прятать румянец и блестящие глаза нам не потребовалось. Миша спросил, кто пришел и незнакомый, уверенный голос с каким-то незнакомым мне акцентом ответил, что по приказанию императора госпоже Крыловой следует немедленно явиться в кабинет его величества.
– Это Кутайсов, – прошептал мне на ухо Воронцов, глазами указывая, чтобы я ушла к себе, – камердинер Павла.
Об этом человеке мне рассказывала Маланья Никитична. Он был пленным турком, попал каким-то образом в услужение к Павлу Петровичу и завоевал его расположение и полное доверие. К ужасу русского родового дворянства, Павел этим летом пожаловал его баронским титулом и пообещал скоро сделать графом.
Пока Миша открывал дверь, я быстро прошла к себе и села в кресло, изобразив на лице глубокую задумчивость. Лишь только я заняла позицию, как в дверь громко постучали, и Воронцов, не входя, с порога, обратился ко мне холодным официальным тоном:
– Госпожа Крылова, к вам барон Кутайсов от его величества.
– Просите его войти, – без промедления, ответила я.
Миша не успел ничего сказать, как в комнату вошел человек лет сорока пяти с темным, нерусским лицом и карими миндалевидными глазами. Я встала и вежливо ему поклонилась. Он снисходительно кивнул в ответ и заговорил неприятным, каким-то придушенным голосом:
– Госпожа Крылова, его величество император Павел Петрович просит тебя оказать честь и посетить ему в кабинете.
Он так и сказал не «его», а «ему».
– Извольте подождать несколько минут, мне нужно переодеться, – попросила я.
На мне было надето скромное платье из шелка темно-болотного цвета, отделанное узкой золотой тесьмой. Оно было вполне прилично для дня, но не совсем подходило для визита к императору. Кутайсов осмотрел меня с головы до ног и, кажется, остался доволен.
– Не нужно переодеваться, – решительно сказал он, – государь не любит ждать. Надень перчатки, это будет хватит.
Я кивнула и начала натягивать на руки перчатки из телесного цвета лайки. Кутайсов не дожидаясь когда я буду готова, повернулся и вышел из комнаты. Просить его погодить, я не решилась, и пришлось идти за ним, надевая перчатки на ходу. Миша, не спрашивая позволения, устремился следом за мной.
Выполнив свою миссию, императорский камердинер перестал обращать на меня внимания. Он шел впереди, не удосуживаясь даже посмотреть, следую ли я за ним. Мне такое небрежение не очень понравилось, но лезть со своим уставом в чужой монастырь я не стала и безмолвно следовала за любимцем государя.
Мы спустились по лестнице на нижний этаж и довольно скоро добрались до личных покоев императора. Барон вошел в приемную. Мы с Мишей последовали за ним и оказались в обширной комнате, украшенной картинами.
Я еще никогда не видела такой красоты и застыла на месте, забыв, почему здесь оказалась. На картинах были изображены пейзажи и люди, так искусно нарисованные, что казались живыми.
– Жди здесь, – приказал мне Кутайсов, делая вид, что не замечает ни моего восторженного удивления, ни моего провожатого.
Он прошел во внутреннюю дверь, и мы остались вдвоем.
Миша только мельком взглянул на картины, драгоценную мебель и остался стоять, потупив взгляд, жестоко ревнуя меня к самодержцу. Он вполне резонно понимал, что его к императору не пригласят, и в его воображении представлялась страшная картина моего соблазнения.
Но тут на его счастье в приемную вошла темноволосая женщина, уже не молодая, лет двадцати двух, с нежной кожей и большими выразительными глазами. Она ласково посмотрела на меня и спросила, не я ли та самая госпожа Крылова, которую ждет государь. Я сделала ей книксен и ответила, что это именно я.
– А это ваш телохранитель? – поинтересовалась женщина, с удовольствием глядя на моего стройного провожатого.
Сама же в это время думала о том, какой красивый мальчик этот Преображенский поручик.
– Поручик Воронцов, – отрекомендовался Миша. – По приказанию графа Палена охраняю госпожу Крылову от злоумышленников.
– А я Анна Петровна Лопухина, – почему-то с нежной улыбкой на устах представилась женщина, как и Миша, опустив свой титул. – Вы не будете в претензии поручик подождать госпожу Крылову здесь?
– Сочту за честь, ваше сиятельство, – как мне показалось, не совсем уместно и излишне горячо воскликнул он. – Я всего лишь солдат!
Лопухина ему мило улыбнулась, и ласковым голосом пригласила меня следовать за собой. Миша сразу же успокоился по поводу меня и Павла, а вот мне такое его многозначительное знакомство с близким «другом» царя совсем не понравилось. Конечно, Лопухина была не дурна собой, но посчитать ее красавицей я бы ни за что не решилась. Обычная молодая женщина, каких много. Мне даже стало удивительно, что такого нашел в ней император!
Лопухина пошла вперед чуть боком, чтобы видеть, успеваю ли я за ней. Мы прошли несколько парадно обставленных комнат, и она без стука вошла в кабинет императора. Тот был не велик и обставлен совсем скромной мебелью. Чего здесь было много, так это книг в шкафах и бумаг, разложенным по столам аккуратными стопками. По кабинету сразу было видно, что хозяин его очень аккуратный, если не педантичный человек. Я быстро осмотрелась, пытаясь представить, откуда покажется Павел Петрович, и почти случайно увидела его за столом, склоненного над бумагами. Он был так сосредоточен, что даже не посмотрел в нашу сторону.
– Ваше Величество, госпожа Крылова, – подойдя к столу, тихо сказала Лопухина.
Павел быстро поднял голову и, увидев меня, встал и почтительно поклонился. Я ответила ему низким реверансом. Император как-то рассеяно мне улыбнулся и виновато попросил:
– Дорогие дамы, вы меня не обессудите, если вам придется несколько минут поскучать в одиночестве, мне нужно закончить важный документ. Анна, не сочтите за труд, пока я занят, развлечь нашу гостью.
Мы обе разом склонились в реверансе. У меня он получился много красивее и изящнее чем у Анны Петровны.
– Пойдемте, голубушка, – улыбнувшись, сказала Лопухина, – не будем мешать Его Величеству.
Мы ушли в конец кабинета, за китайскую ширму и сели рядом на атласный диван.
– Павел Петрович мне много рассказывал о вас, – сообщила мне фаворитка, как и прежде ласково улыбаясь.
Сама же в это время подумала, что я недурна, только простовата. Потом решила, что во мне нет настоящей породы и что цвет лица у нее лучше, чем у меня!
– Вы, кажется, еще недавно были крепостной крестьянкой? – спросила он, впрочем, безо всякого подвоха, просто ей было интересно это знать.
– Была, ваше сиятельство, – ответила я. – Сначала крестьянкой, потом солдаткой, теперь вот сделалась худородной дворянкой.
Смелая девчонка, дерзка, уверена в себе, подумала княжна, и ничуть не стесняется своего скромного положения. Павел вполне может ей заинтересоваться. Нужно проследить, чтобы их отношения не упрочились.
Вслух же, она спросила:
– Я слышала, что здесь, во дворце, на вас было покушение? В какое страшное время мы живем! Нигде нельзя быть спокойной за свою жизнь и безопасность.
– Я думаю, ваша светлость, покушение было случайным. Наверное, произошла какая-то ошибка, кому нужно убивать простую женщину, которую никто не знает! – ответила я.
– О, ошибки в таком деле бывают редко, знать вы кому-то очень мешаете! – успокоила она меня. – А этот юноша, что вас охраняет, он в вас не влюблен?
– Не думаю, ваше сиятельство, он еще слишком молод для серьезного чувства. Его пока больше интересуют игры и книги.
– Не скажите, – задумчиво сказала Лопухина, – для любви возраст не препятствие. Я видела, как он смотрел на вас, когда я вас от него уводила.
– Мне кажется, – в свою очередь и я пустилась в область догадок, – это увидев вас, он был совершенно сражен.
– Вряд ли, я для него слишком стара и гожусь едва ли не в матери. Мне уже скоро двадцать… Это вы еще совсем молоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Нет, Алекс, вы напрасно не хотите поверить в злой умысел графа Палена. Это он подсылал убийц!
– Зачем ему меня убивать? – устало спросила я. – Если следовать вашей логике, я нужна ему для заговора живая, а убить меня могут желать его конкуренты.
– Алекс, я отдам за вас свою жизнь! – воскликнул он, пал перед креслом на колени и начал жарко целовать ноги, пытаясь осторожно их развести.
– Миша вы можете быть серьезным? – раздраженно спросила я, оправляя подол рубашки. – Уберите, пожалуйста, руки и не трогайте моих колен, они вам не сделали ничего дурного!
– Я просто выражаю им свою благодарность, они у вас такие круглые и кроткие, – попытался он перевести разговор в шутливое русло, но я его отнюдь не поддержала.
Судя по всему, положение мое было крайне серьезно, и Алеша был прав, предупредив меня, что в моем положении лучше всего прикидываться дурочкой. Однако, что сделано, то сделано. Деревенской дурочкой меня больше не считают ни сам царь, ни его первый вельможа.
– Алекс, дорогая, – взялся за свое мой скучающий аморет, – уже поздно, пора ложиться. Помните, как говорится в русских сказках: «утро вечера мудренее». Ляжемте поскорее, а утром я обещаю что-нибудь придумать.
Действительно, ложиться было пора, но надежды, что он сможет что-то придумать, у меня, конечно, не было. Слишком Воронцов был юн, пылок и легкомыслен.
– Бог с ними со всеми, Миша, давайте ложиться спать, но я вас прошу, несмотря на данное мной обещание, лечь отдельно. Мне сейчас не до плотских утех.
– Это никак невозможно, Алекс! – вскричал он со слезами на глазах. – Вы разбиваете мне сердце! Воля ваша меня прогнать, но я все равно всю ночь не сомкну глаз!
Я не стала больше возражать и отпираться от данного слова, сама разделась и легла. Миша, как на пожар, сбросил с себя одежду и юркнул ко мне под одеяло. Однако вскоре понял, что зря меня не послушался. Мне было никак не до любви, и я смогла принять только косвенное участие в его пылких объятиях. Он уже узнал, что такое настоящая страсть и моя равнодушная пассивность его более не устраивала. Он вскоре отпустил меня и обижено спросил:
– Я вам совсем неприятен?
– Да, – кратко ответила я.
– Алекс, вы жестоки! Неужели у вас не осталось ко мне капли нежности?!
– Миша, мои просьбы нужно выполнять! И прекратите называть меня собачьей кличкой «Алекс», у меня есть свое русское имя! – ответила я и повернулась к нему спиной.
Он долго горестно вздыхал, ворочался и мешал мне заснуть. Наконец не выдержал молчания и повинился:
– Простите меня, Алевтина Сергеевна, я был неправ. А что касается вашего дела, то я отведу вас к одной своей тетушке, княгине Щербатовой – вдове известного историка Михаила Михайловича Щербатова. Возможно, она сможет дать вам необходимые разъяснения.
– Как вы меня туда отведете, когда я нахожусь под арестом, да еще и под вашей охраной. Мы просто оба попадем в дурную историю.
– Я уже все придумал! – радостно оживился Миша, решив, что я его простила. – Завтра в Зимнем на посту будет дежурить моя рота. Я прикажу принести вам одежду нашего полка, и мы ночью сможем беспрепятственно отправиться, куда нам заблагорассудится!
– А вдруг меня будут разыскивать император или Пален? – с сомнением спросила я.
– Государь ездит ночевать к семье в Петродворец, а графу что делать ночью в Зимнем? Мы быстро навестим тетку, узнаем все, что нужно, и к утру вернемся назад. Она живет совсем близко на Невском. До ее дома отсюда хода менее десяти минут! Соглашайтесь Алекс, и не дуйтесь на меня. Вы разбиваете мне сердце!
– Так уж и разбиваю! – улыбнулась я.
Он это почувствовал и немедля заключил меня в объятия. На этот раз я не противилась. Мне и самой надоело быть неприступной, и я позволила ему меня соблазнить. Миша был в полном восторге, и как только мог, старался быть приятным. После понятных действий мы так и заснули, не расцепляя объятия.
Утром он вскочил чуть свет, и едва сменился караул, развил кипучую деятельность. Сначала вызывал своего приятеля Огинского и долго с ним шептался. Потом к нему пришел какой-то гвардейский сержант с княжеским титулом, примерно моего роста и комплекции, и обещал к вечеру принести свой Преображенский мундир.
Тотчас наградить Мишу за рвение я не рискнула, памятуя обещание Палена расправиться с ним, если он сблизится со мной и станет ему помехой. Во власти и способностях графа я ничуть не сомневалась. Тому свидетельством были мои туалеты. Как он сумел за немыслимо короткий срок добыть мне столько платьев и туфель, не укладывалось в разуме!
Миша, конечно, пытался выторговывать себе лишние дневные ласки, но, помня вчерашнюю трепку, и мою последовавшую за тем холодность, в этом не особо усердствовал. Мы даже на какое-то время разошлись в разные комнаты, но скоро обоим стало скучно, и я пришла к нему просто поболтать.
Мое благоразумие принесло свои плоды. Когда в дверь постучали, срочно одеваться, как и прятать румянец и блестящие глаза нам не потребовалось. Миша спросил, кто пришел и незнакомый, уверенный голос с каким-то незнакомым мне акцентом ответил, что по приказанию императора госпоже Крыловой следует немедленно явиться в кабинет его величества.
– Это Кутайсов, – прошептал мне на ухо Воронцов, глазами указывая, чтобы я ушла к себе, – камердинер Павла.
Об этом человеке мне рассказывала Маланья Никитична. Он был пленным турком, попал каким-то образом в услужение к Павлу Петровичу и завоевал его расположение и полное доверие. К ужасу русского родового дворянства, Павел этим летом пожаловал его баронским титулом и пообещал скоро сделать графом.
Пока Миша открывал дверь, я быстро прошла к себе и села в кресло, изобразив на лице глубокую задумчивость. Лишь только я заняла позицию, как в дверь громко постучали, и Воронцов, не входя, с порога, обратился ко мне холодным официальным тоном:
– Госпожа Крылова, к вам барон Кутайсов от его величества.
– Просите его войти, – без промедления, ответила я.
Миша не успел ничего сказать, как в комнату вошел человек лет сорока пяти с темным, нерусским лицом и карими миндалевидными глазами. Я встала и вежливо ему поклонилась. Он снисходительно кивнул в ответ и заговорил неприятным, каким-то придушенным голосом:
– Госпожа Крылова, его величество император Павел Петрович просит тебя оказать честь и посетить ему в кабинете.
Он так и сказал не «его», а «ему».
– Извольте подождать несколько минут, мне нужно переодеться, – попросила я.
На мне было надето скромное платье из шелка темно-болотного цвета, отделанное узкой золотой тесьмой. Оно было вполне прилично для дня, но не совсем подходило для визита к императору. Кутайсов осмотрел меня с головы до ног и, кажется, остался доволен.
– Не нужно переодеваться, – решительно сказал он, – государь не любит ждать. Надень перчатки, это будет хватит.
Я кивнула и начала натягивать на руки перчатки из телесного цвета лайки. Кутайсов не дожидаясь когда я буду готова, повернулся и вышел из комнаты. Просить его погодить, я не решилась, и пришлось идти за ним, надевая перчатки на ходу. Миша, не спрашивая позволения, устремился следом за мной.
Выполнив свою миссию, императорский камердинер перестал обращать на меня внимания. Он шел впереди, не удосуживаясь даже посмотреть, следую ли я за ним. Мне такое небрежение не очень понравилось, но лезть со своим уставом в чужой монастырь я не стала и безмолвно следовала за любимцем государя.
Мы спустились по лестнице на нижний этаж и довольно скоро добрались до личных покоев императора. Барон вошел в приемную. Мы с Мишей последовали за ним и оказались в обширной комнате, украшенной картинами.
Я еще никогда не видела такой красоты и застыла на месте, забыв, почему здесь оказалась. На картинах были изображены пейзажи и люди, так искусно нарисованные, что казались живыми.
– Жди здесь, – приказал мне Кутайсов, делая вид, что не замечает ни моего восторженного удивления, ни моего провожатого.
Он прошел во внутреннюю дверь, и мы остались вдвоем.
Миша только мельком взглянул на картины, драгоценную мебель и остался стоять, потупив взгляд, жестоко ревнуя меня к самодержцу. Он вполне резонно понимал, что его к императору не пригласят, и в его воображении представлялась страшная картина моего соблазнения.
Но тут на его счастье в приемную вошла темноволосая женщина, уже не молодая, лет двадцати двух, с нежной кожей и большими выразительными глазами. Она ласково посмотрела на меня и спросила, не я ли та самая госпожа Крылова, которую ждет государь. Я сделала ей книксен и ответила, что это именно я.
– А это ваш телохранитель? – поинтересовалась женщина, с удовольствием глядя на моего стройного провожатого.
Сама же в это время думала о том, какой красивый мальчик этот Преображенский поручик.
– Поручик Воронцов, – отрекомендовался Миша. – По приказанию графа Палена охраняю госпожу Крылову от злоумышленников.
– А я Анна Петровна Лопухина, – почему-то с нежной улыбкой на устах представилась женщина, как и Миша, опустив свой титул. – Вы не будете в претензии поручик подождать госпожу Крылову здесь?
– Сочту за честь, ваше сиятельство, – как мне показалось, не совсем уместно и излишне горячо воскликнул он. – Я всего лишь солдат!
Лопухина ему мило улыбнулась, и ласковым голосом пригласила меня следовать за собой. Миша сразу же успокоился по поводу меня и Павла, а вот мне такое его многозначительное знакомство с близким «другом» царя совсем не понравилось. Конечно, Лопухина была не дурна собой, но посчитать ее красавицей я бы ни за что не решилась. Обычная молодая женщина, каких много. Мне даже стало удивительно, что такого нашел в ней император!
Лопухина пошла вперед чуть боком, чтобы видеть, успеваю ли я за ней. Мы прошли несколько парадно обставленных комнат, и она без стука вошла в кабинет императора. Тот был не велик и обставлен совсем скромной мебелью. Чего здесь было много, так это книг в шкафах и бумаг, разложенным по столам аккуратными стопками. По кабинету сразу было видно, что хозяин его очень аккуратный, если не педантичный человек. Я быстро осмотрелась, пытаясь представить, откуда покажется Павел Петрович, и почти случайно увидела его за столом, склоненного над бумагами. Он был так сосредоточен, что даже не посмотрел в нашу сторону.
– Ваше Величество, госпожа Крылова, – подойдя к столу, тихо сказала Лопухина.
Павел быстро поднял голову и, увидев меня, встал и почтительно поклонился. Я ответила ему низким реверансом. Император как-то рассеяно мне улыбнулся и виновато попросил:
– Дорогие дамы, вы меня не обессудите, если вам придется несколько минут поскучать в одиночестве, мне нужно закончить важный документ. Анна, не сочтите за труд, пока я занят, развлечь нашу гостью.
Мы обе разом склонились в реверансе. У меня он получился много красивее и изящнее чем у Анны Петровны.
– Пойдемте, голубушка, – улыбнувшись, сказала Лопухина, – не будем мешать Его Величеству.
Мы ушли в конец кабинета, за китайскую ширму и сели рядом на атласный диван.
– Павел Петрович мне много рассказывал о вас, – сообщила мне фаворитка, как и прежде ласково улыбаясь.
Сама же в это время подумала, что я недурна, только простовата. Потом решила, что во мне нет настоящей породы и что цвет лица у нее лучше, чем у меня!
– Вы, кажется, еще недавно были крепостной крестьянкой? – спросила он, впрочем, безо всякого подвоха, просто ей было интересно это знать.
– Была, ваше сиятельство, – ответила я. – Сначала крестьянкой, потом солдаткой, теперь вот сделалась худородной дворянкой.
Смелая девчонка, дерзка, уверена в себе, подумала княжна, и ничуть не стесняется своего скромного положения. Павел вполне может ей заинтересоваться. Нужно проследить, чтобы их отношения не упрочились.
Вслух же, она спросила:
– Я слышала, что здесь, во дворце, на вас было покушение? В какое страшное время мы живем! Нигде нельзя быть спокойной за свою жизнь и безопасность.
– Я думаю, ваша светлость, покушение было случайным. Наверное, произошла какая-то ошибка, кому нужно убивать простую женщину, которую никто не знает! – ответила я.
– О, ошибки в таком деле бывают редко, знать вы кому-то очень мешаете! – успокоила она меня. – А этот юноша, что вас охраняет, он в вас не влюблен?
– Не думаю, ваше сиятельство, он еще слишком молод для серьезного чувства. Его пока больше интересуют игры и книги.
– Не скажите, – задумчиво сказала Лопухина, – для любви возраст не препятствие. Я видела, как он смотрел на вас, когда я вас от него уводила.
– Мне кажется, – в свою очередь и я пустилась в область догадок, – это увидев вас, он был совершенно сражен.
– Вряд ли, я для него слишком стара и гожусь едва ли не в матери. Мне уже скоро двадцать… Это вы еще совсем молоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42