Хельги-ярл не забыл об этом и сделал Трэля вольноотпущенником, а впоследствии, довольно неожиданно, встретил его на английской земле, куда занесла Никифора-Трэля прихотливая и злая судьба... Уже будучи ирландским монахом, он всё-таки добрался до своей далекой родины, но, увы, не нашел там ничего, на что надеялся: ни любящих родственников, ни дома, ни достойного занятия. Походил по шумным улицам Константинова града, постоял перед жемчужными водами залива, да и вернулся обратно в Ирландию, в родную обитель. Из-за того, что владелец заезжего дома узнал в скромном монахе одного из спутников норманнского ярла Хельги, нанесшего немалый урон его чести и заведению, пришлось Никифору бежать из Ирландии – хорошо, помогли братья, да и Конхобар кстати встретился... А ведь они раньше друг друга ненавидели – Конхобар и Никифор, но вот теперь, поди ж ты, днями напролет играли в финдхелл – древнюю ирландскую игру, чем-то напоминавшую шахматы...
Вот ради этих людей и ради собственной славы приходилось Хельги решать нелегкую задачу – как совместить поиски Черного друида с богатством и воинским счастьем? Скорее всего, нужно было идти на юг, в Кенугард, и желательно – через Полоцк. Но в верховьях Волхова не миновать встречи с Рюриком – а тот, конечно же, предложит служить ему. Придется отказаться, а Рюрик обидится. Нет, негоже обижать родственника. Но на юг всё-таки надо, надо... Чувствовал Хельги, что именно Кенугард-Киев как-то связан с Черным друидом. Значит, на юг.
Интересно, куда это все запропастились – Никифор, Ирландец, Снорри со своим дружком Радимиром? Ну, Ирландцец с Никифором – никак не привыкнуть к новому имени Трэля, – вероятно, играют в финдхелл в какой-нибудь корчме, скорее всего – в варяжской, но могли пойти и к Ермилу Кобыле, у того бражка более крепкая, на всю Ладогу славится. Там же, кстати, могут и Снорри с Радимиром ошиваться. Снорри, правда, хмельное не очень-то любит, но за компанию с приятелем почему бы и нет. Может, и самому сходить?
– А в самом деле, сходи, ярл, развейся! – посоветовал Торольв Ногата. – Там, в Кобылиной корчме, и красные девки имеются... для тех, кто тайное слово знает.
– Ты знаешь?
Торольв, расхохотавшись, кивнул. Оглянулся – нет ли поблизости кого из жен, нагнулся, прошептал торопливо. Хельги-ярл улыбнулся – запомнил. Мало ли, пригодится, – хоть и любил Сельму, да ведь эдак и захиреешь в чужой стороне без девичьей ласки.
Тут же и выехал – на хозяйском коне, – негоже ярлу пешим. Конь видный – серый, лоснящийся, быстрый. Хельги пустил его рысью – только плащ за спиной развевался, словно застрявшее низко над землей синее грозовое облако. Как и в Халогаланде, вечера в Альдегьюборге были длинными, светлыми. Солнце садилось медленно, словно бы неохотно, окрашивая снизу золотым светом редкие облака.
Со стороны пристани еще доносился шум – видно, артельщики заканчивали работу. Мычали гонимые с лугов коровы, чуть не чертили по земле полным выменем, звенели колокольцами-боталами, повинуясь указующему хлысту пастуха.
Хельги придержал коня, пропуская стадо, тронул поводья, полюбовался бегущими навстречу девчонками – свежими, молодыми, красивыми, в белых льняных рубахах, вышитых оберегом по рукавам да вороту, и длинных синих юбках. Босые, с венками на русых волосах, словно юные богини девственности и чистоты. Стрельнули глазами в сторону всадника. А как же не засмотреться на такого красавца? Переглянулись, да и ну бежать дальше, со смехом да с прибаутками. А одна, высокая, стройненькая, златовласая, с глазами как васильки, задержалась, из-подо лба посмотрев, зарделась вдруг незнамо с чего. Неужто всадник понравился? Хельги, не выдержав, оглянулся... Однако смех вдруг резко стих, а девчонки, пригнувшись, спрятались в ольховых зарослях у чьего-то высокого частокола. Что такое? Неужто испугались молодого варяга? Быть того не может! Нет, тут, скорее, в другом дело... Ага! Из-за поворота вышли несколько мужиков – видно, рыбаки иль торговцы. Усталые, но довольные – похоже, день был удачным, – они шли, степенно переговариваясь, обсуждая дела, как сделанные, так и еще предстоящие. Хельги нарочно спрыгнул с коня, якобы подтягивая подпругу. Интересно ему стало, с чего бы это девки попрятались? Тем более девки-то такие симпатичные. Особенно та, златовласка. Ух и глазищи у нее! Кто ж на такую красоту не оглянется?
А девчонки, выждав, когда мужики пройдут, выбрались из зарослей и побежали вниз, к пристани. Интересно, куда же на ночь глядя? И почему тайком? Хельги надеялся, вдруг та оглянется, васильковоглазая... Нет, не оглянулась, поскромничала. Ой, девки, девки... Видно, собрались хороводы водить где-нибудь на дальней лесной поляне. Как же родичи-то пускают? Или родичам другое сказано? В капище наверняка отпросились, богов якобы всю ночь славить, а в кустах скрылись, потому как родных увидели, отцов да братьев, – к капищу-то совсем другая дорога.
Проехав мимо приземистой избы Вячки-весянина, Хельги выбрался на дорогу, ведущую к усадьбе Ульфа Сломанной Стрелы, и, не доезжая до нее, свернул к холму, на склоне которого, средь зарослей можжевельника, располагался постоялый двор Ермила Кобылы.
Никифор и Ирландец как раз были там. Как всегда, неспешно попивали брагу и, окруженные азартной толпой зрителей, лениво переставляли фигуры по разграфленной доске. На этот раз Ирландец играл центральными, оборонялся, а Никифор нападал на него сразу из четырех углов. Очередность хода определялась кубиками. Ирландец – в длинном зеленом, по лейнстерской моде, плаще и изумрудного цвета тунике – задумчиво хмурил брови. Узкое лицо его выражало явную озабоченность – видно, его оппоненту везло больше. Брат Никифор был одет, как и полагается монаху, в коричневатую рясу, весьма короткую для такого статного молодца, так что из-под подола, кроме башмаков из дивной конской кожи, торчали края узких штанов, перехваченные у щиколоток кожаными ремешками. На груди Никифора висел изящный серебряный крест, а к поясу, вместо четок, был привешен устрашающих размеров кинжал, больше похожий на короткий меч. Кинжал явно не гармонировал с рясой и всем образом кроткого монаха, коему безуспешно пытался следовать бывший раб. Не по-монашески длинные, черные как вороново крыло волосы падали на глаза, большие, темно-карие, чуть вытянутые к вискам. Смуглое лицо молодого монаха заросло трехдневной щетиной, хоть он и дал себе обет ежедневно бриться.
– Твой ход, Конхобар, – неудачно метнув кубики, усмехнулся Никифор. – Гляди не сделай ошибки, как в прошлый раз.
– Да уж как-нибудь... Интересная игра? – Подняв глаза, Ирландец окинул взглядом завсегдатаев. Те закивали. – Если бы у вас были монеты... Или хотя бы какие-нибудь сущие безделицы, типа беличьих шкурок... – Конхобар неожиданно улыбнулся.
– То что? – нетерпеливо спросил его кто-то из гостей. Беседа шла на языке фьордов, который хорошо понимала добрая половина присутствующих.
– То мы бы, думаю, смогли научить вас играть. – Ирландец задумчиво тронул фигуру и тут же увидел ярла. – Здравствуй, Хельги-ярл! – поднявшись, приветствовал он. – Садись, испей с нами пива... или, скорее, того, что здесь именуют пивом.
– Тут есть чудесная вещь, называется «березовитца пианая», – улыбаясь, кивнул на кружки Никифор и тут же спохватился: – Я сам-то, конечно, не пил, так, по рассказам знаю...
– Ага, не пил, – усмехнулся Хельги.
– Ну, то не хмельное. – Осенив себя крестным знамением, Никифор тут же выхлебал весь напиток до последней капли. Чтобы, значит, никто и проверить не мог – хмельное там или не хмельное.
– Завтра едем в Полоцк, – усаживаясь на почтительно освобожденную кем-то лавку, сообщил друзьям ярл.
– А почему не сразу в Кенугард или к Рюрику? – спросил Ирландец.
– Есть кое-какие соображения, – уклончиво ответил Хельги. – Расскажу по пути. А где Снорри с Радимиром?
– Снорри с Радимиром? – переспросил Ирландец и вдруг расхохотался. Улыбнулся и Никифор, а все окружающие так просто покатились со смеху. – Тут такая интересная история, ярл, – отпив, взялся объяснять Ирландец. – Где-то пополудни – мы с братом Никифором уже были здесь, играли – вдруг слышим какой-то шум снаружи. И вроде как знакомые голоса.
– Кто-то угрожал разнести всю корчму по бревнышку, – подтвердил Никифор. – Это Снорри был, как оказалось.
– Да, – кивнул Конхобар. – Вот мы и подумали, с чего бы это Малыш так разошелся? Вроде на него не похоже. А дело тут было вот в чем. Снорри с Радимиром решили искупаться, выкупались и уже возвращались обратно, проходили мимо Велесова капища, как вдруг на них набросился какой-то здоровенный тролль с топором...
– С криком «варяжские рожи!», – добавил монах.
– Да, именно с таким криком, как потом рассказывал Снорри. Они, конечно, не стали дожидаться, когда он им поотрубает бошки, выхватили мечи, и плохо пришлось бы тому троллю, ежели б перед началом схватки Радимир не пожелал уточнить, что он-то уж никак не «варяжская рожа», а из кривичей. Тут тролль засомневался, бросил топор, начал выспрашивать. Ну, наши тоже мечами махать не торопились, чужой город всё-таки. Слово за слово – выяснили, что тролль этот – звать его, кстати, подходяще – забыл как...
– Онфим Лось.
– Ну да, Онфим Лось. Так вот, этот Онфим Лось, оказывается, приходится Радимиру каким-то родичем, и вот он, Лось этот, принялся Радимиру жаловаться. Дескать, отпросилась племянница на ночь моленье творить Велесу, чтоб поискал хорошего жениха. Ну, отпросилась и отпросилась – дело обычное, какой девке хорошего жениха не хочется? Не раз уж так отпрашивалась. Но тут вышла надобность и у самого Онфима зайти к волхву-кудеснику – это колдун местный – по каким-то своим надобностям, то ли старую свою жену отравить задумал, то ли что другое, а только зашел в капище, думал, там и племянница его...
– Ладислава.
– Ладислава. Странные у них здесь имена, еле выговоришь. В общем, глянул наш тролль вокруг – ан племянницы-то и нет! Вообще никаких девок вокруг нет, одни идолы да старый волхв, как кот, облезлый. Они волхва за шкрябень – где девки, гад? А тот ни жив ни мертв со страху – испугаешься тут, когда ни с того ни с сего на тебя трое налетают да в шею мечами тычут. В себя, правда, кудесник быстро пришел: нету, говорит, тут никаких девок, и не было никогда, а что вы тут мечами машете, так за то вас Велес-бог лично накажет – потонете, мол, вскорости в каком-нибудь подходящем омуте. Ну, наши тоже не дураки, быстренько на торг сбегали, купили белого петуха, с волхвом помирились – петуха в жертву Велесу принесли. А на торгу и узнали, что видели девок на перевозе. Какой-то рыбак...
– Нехряй.
– Нех-т-рей... Слушай, Трэль... Тьфу, брат Никифор. Как ты имена эти запоминаешь? Мне вот никак что-то не наловчиться. Ну да ладно. Так вот этот Hex... Них... Нехряй-рыбак, оказывается, дал каким-то девкам лодку – с уговором, что к утру вернут. Спокойно дал, видно, не в первый раз уже. Вот ты бы, брат Никифор, дал бы незнакомым девкам лодку?
– Конечно дал бы! – не моргнув глазом, кивнул монах. – Ведь Господь наш Иисус Христос завещал делиться. Так и говорил: «Просящему у тебя – дай!»
– Тьфу ты... А вот я бы не дал! И любой нормальный человек не дал бы...
– Вот святой Петр, который раньше тоже был рыбаком...
Хельги с размаху стукнул кружкой об стол:
– Короче. Где сейчас Снорри и Радимир? – Монах и Ирландец переглянулись:
– А пес их... Ушли куда-то, я думаю, к этому Онфиму Лосю в гости. Они же с Радимиром родичи.
– Да думаю, они б уже должны вернуться, ярл. – Хельги кивнул. Пожалуй, да...
Они посидели в корчме еще немного, а затем, когда последний луч заката растворился в белесом небе, возвратились домой, к Торольву. Ни Радимира, ни Снорри там не было.
– Да брось ты беспокоиться, ярл, – махнул рукой Торольв. – Понимаю, хевдинг всегда должен знать, где его люди. Но...
Хельги тем не менее беспокоился. Да, не девицы пропали – взрослые воины, викинги, каждый из которых стоит как минимум пятерых, и уж за себя-то постоять они, конечно же, вполне смогут, и плохо придется тем лихим людям, ночным нидингам, что осмелятся напасть на Радимира и Снорри. Всё это так. Но не нападения боялся Хельги, не об этом болела его голова... Ярл опасался «подставы». И откуда взялось вдруг в голове такое слово? А ведь слово верное. Альдегьюборг – как кипящий котел. Кто за Вадима Храброго, кто за Рюрика, кто пес их знает за кого еще, у каждого рода свои интересы, и интересы эти – как жернова, а они, Хельги-ярл с дружиной, возможно, окажутся теми зернами, из которых кто-нибудь слишком ушлый смелет муку власти. Грубо говоря, «повесит» – опять не совсем понятное слово, и далекий шум в голове, словно рокот прибоя, – в общем, «повесит» на «пришлых варягов» какое-нибудь преступление, пакость какую-нибудь, поди отмойся! А если и отмоешься, так поздно потом будет, против варягов восстание в этих краях враз поднять можно, многие роды бойцов выставят. И не потому, что так уж не переносят варягов, а чтоб поймать в мутной воде золотую рыбку и не опоздать к дележу возможной добычи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41