По несколько раз в день он размышлял над этим бесконечным
вопросом, выходящим к нему из глубины подсознания. "Я болен, я
раздваиваюсь", - это он еще понимал и понимал он, что определенность в этом
вопросе нужнее всего. - "Передо мной два поля: поле истины и поле надежды",
- так он думал, но поле было одно, и не имело оно отношения к истине, и уж
тем более не было полем надежды. Это было поле борьбы с постоянным
отклонением стрелки в сторону боли, безумия и смерти. Однажды во время
одного из опытов Георг покинул собственное тело, он увидел себя, сидящего в
кресле, и в ту же минуту на плечи нового прозрачного, только возникшего
тела, опустились руки и он оглянулся. Рядом с ним была ведьма, змеевидное
тело еђ находилось в движении и так же было прозрачно. "За оградой кладбища
есть большой пустырь, ты должен быть там в шесть вечера, день я назначу
сама". В то же мгновение ведьма превратилась в длинный, толстый сверху и
утончающийся на конце винт, голова, имеющая цвет и более приближенную к
реальности форму, исчезла за окном, винтообразный хвост полетел следом
почему-то на некотором расстоянии от головы. И возникло у Георга желание
полететь за ней, и вылетел он в окно вслед за Сантарией, и увидел внизу
улицу полную людей и автомобилей, и поплыл воздушный Георг над городом.
Однако чем дальше отлетал он от того другого Георга, сидящего в комнате,
тем медленнее становится его полет и сильнее желание вернуться. Страшный
холод стал пронзать новый воздушный образ Георга короткими импульсами, и
через мгновение он вернулся обратно. Однажды ближе к вечеру он увидел себя
на другой стороне улицы. Это был человек внешне абсолютно идентичный с ним.
Пройдя кладбище насквозь, двойник провел его через вторые ворота и пошел по
аллее, с которой начинался парк. Свернув в сторону, двойник миновал дубовую
рощу и остановился на пригорке, вокруг которого росли молоденькие дубовые
деревья. Он обернулся и перевел глаза на холм, в который была воткнута
небольшая лопата. Георг наблюдал за тем, как двойник исчезал за деревьями,
когда он стал почти неразличимым, с места его исчезновения вспорхнула
ворона. Опустившись на дерево, она стала внимательно разглядывать человека.
Георг взял лопату и обошел холм вокруг, недолго думая, он ковырнул землю с
краю. Ворон громко закаркал и захлопал крыльями, тогда Георг отошел от
этого места и так же тронул лопатой землю, и опять ворон закаркал и
захлопал крыльями, и это место было выбрано наверно. Взобравшись на вершину
холма, он решительно ударил лопатой в самую макушку. Ворон молчал.
"На этот раз я не ошибся", - думал Георг, неистово орудуя лопатой. Копал он
долго, на землю опустилась кромешная тьма, а он так устал, что уже стал
испытывать к этой своей работе полное безразличие. Он сел на дно ямы и
вытащил сигарету, теперь яма была вполне пригодна для взрослого человека.
Георг лег на спину. Миллионы звезд глядели ему в лицо, он вкапывал мертвую
ведьму и пока еще не представлял, что лежит над ней. Ерзая затылком по
промерзшей земле, Георг вдруг почувствовал твердое основание.
Перевернувшись на бок, он ощупал ладонью возвышение, помешавшее его голове.
Перевернувшись, он увидел контуры черепа, освещенные полной луной. Георгу
стало не по себе, несмотря на то, что он заложил дьяволу сразу две души,
его еще не оставлял человек. Да и нет в этом ничего удивительного, люди они
всегда люди, и им свойственен страх перед свирепыми тайнами мира и перед
холодом безымянных могил. Полежав немного, Георг встал на четвереньки и
ощупал землю, отмерив на глаз расстояние, где по его предположению могли
находиться бедра скелета. Он разгреб землю и стал добираться до останков,
вскоре он их и обнаружил. Собрав кости и землю, он рассовал все это
хозяйство по карманам и вернулся домой. Высыпав содержимое в холщовый
мешочек, он тщательно перемешал кости и землю большим молотком. После этого
Георг погрузился в горячую ванну. Когда тело распарилось, и поры открылись,
он натер себя смесью земли и тазобедренных костей ведьмы. Через несколько
минут появилась страшная ломота в суставах, кожа вспыхнула огнем, стала
подниматься температура. Так продолжалось несколько часов, затем
температура упала, жжение и ломота исчезла, и Георг заснул. Через несколько
дней, в полнолуние, наконец-то перешагнувший через себя Георг овладел своей
дочерью.

Глава двенадцатая.
Зеркало в стиле модерн было сделано в виде змееобразной фигуры тролля,
цветные эмалевые стершиеся от времени когти кокетливо поджаты, черные
глазки блестят и выглядят, как живые. Низкие облака проплывают над Прагой и
отражаются в этом волшебном зеркале, острые шпили соборов разрывают мягкую
плоть облаков.
Утопающий в стеклянном тумане безлюдный фантастический город смотрел на мир
снисходительной улыбкой мудрости и покоя. На шестьдесят пятом году жизни
Цимера волновал пейзаж города так же, как и много лет назад, когда он
двухлетним малышом первый раз выглянул в это окно. За четыре века дом, в
котором он жил многократно перестраивался внутри, однако готический фасад
здания не менялся. На первом этаже помещалась мастерская и часовой магазин.
Сквозь открытую форточку, до глуховатого Цимера доносилась отчетливая
немецкая речь. Спустившись вниз, он включил электрический чайник и свет над
конторкой. Первым в дверь постучался немецкий мотоциклист с месяцеобразной
бляхой на груди. Он протянул Цимеру дешевые часики, которые выпускались
миллионами, в этих часах даже не было рубиновых камней. Цимер без всякого
интереса сковырнул крышку и углубился в механизм, это были неинтересные
часы, примитивные, как будильник, он быстро справился с ними, и вскоре
солдат ушел. Но зато следующий посетитель поразил много повидавшего
часовщика. Широкополая шляпа, какие сто лет назад носили бродячие
музыканты, закрывала половину его лица. Странная одежда, толи фрак,
переходящий в пальто, то ли пальто, переходящее во фрак, была на нем и в
довершение облика старомодные черно-белые башмаки, один из которых был явно
больше другого. Этот худой и высокий господин, похожий на дирижера
симфонического оркестра, вынул из внутреннего кармана крупную золотую
луковицу на массивной золотой цепи. На эмалевом циферблате с затейливо
выписанными арабскими цифрами был нарисован Бафомет, древний символ темной
стихии. Цимер сразу понял, что часы эти старые, ценные и очень дорогие, и
сделаны не менее двух веков назад.
- Хочу располагать этим временем, - произнес человек в черном, и грустная,
едва уловимая улыбка пробежала по его тонким губам.
- Посмотрим, - сказал Цимер и открыл заднюю крышку, за которой находилась
ещђ одна, представляющая головоломку, в центре ее была расположена
маленькая пятиконечная звезда, и, как понял Цимер, золотой столбик с
рубином надо было перевести с края головоломки в центр. Механизм часов был
сломан, это был очень сложный механизм, раньше Цимер таких не встречал.
- Попробую что-нибудь сделать, - тихо сказал Цимер, погружаясь во
внутренности прибора.
- Пожалуйста, постарайтесь, мне необходимо получить это время, - промолвил
симфонический дирижер и вышел из мастерской на негнущихся ногах.
Днем Цимер принимал немногочисленных посетителей. Каждый раз, как
захлопывалась дверь и успокаивался колокольчик, он вынимал часы и через
лупу рассматривал их под сильной электрической лампой. С виду механизм был
абсолютно здоров и, казалось, часы вот-вот задвигают стрелками. Цимер
прогрел часы над лампой и провернул заводной ключ, и как будто маленькое
медное эхо зазвучало во внутренностях механизма, потом он тронул маятник,
но золотой полумесяц качнулся и замер. "Не понимаю", - пробурчал Цимер,
- "На взгляд механизм не имеет дефектов". Так размышляя, он стал рассеянно
передвигать столбик головоломки. Через некоторое время Цимер оказался в
середине звезды, столбик сложился и ушел внутрь, а маленькие золотые
пластинки, похожие на пластинки в фотографическом объективе, закрыли
отверстие в центре звезды. И часы пошли, застучал механизм и Цимеру
показалось, что все его тело наполнено разновеликими шестеренками, которые
вдруг ожили и завертелись, а на груди у него закружились огромные жирные
стрелки, это были руки Цимера привинченные к центру груди. Он почти
физически ощутил, как внутри его тела начинают движение раскаленные
металлические колеса. Тысячи шестеренок жили и двигались в теле его, но
стрелки-руки, прибитые к груди, двигались в обратном направлении. Это время
дьявола. Стрелка, бегущая в обратную сторону, слова читаемые наоборот,
мужские имена у женщин и женские имена у мужчин, инфернализация сознания,
все это он с разнообразными своими приемами, это был он в одежде
провинциального дирижера. И с каждой ускользающей в обратном направлении
секундой его сознание становилось все менее подвластным ему. Прожитые
когда-то минуты реанимировали мертвые клетки, время побежало вспять. И из
этого мертвого времени, которое вдруг стало как бы живым, стали появляться
давно исчезнувшие минуты и дни. Бежавшие в обратном направлении стрелки
воплощали в его сознании другой, исчезнувший мир. Сам Цимер, заключенный
как бы под стеклянный колпак, наблюдал за сменой лет и эпох. Одежда
проходящих по улице терпела изменения, она становилась все более затейливой
и не современной, изменялись модели автомашин и повозок, изменилась
противоположная сторона улицы. Находящийся напротив дом стали разбирать, и
за несколько оборотов стрелки вокруг циферблата он полностью исчез. Вместо
электрических фонарей появились газовые, а затем керосиновые. По улице
маршировали войска и двигались траурные катафалки, и смеющаяся публика
разных эпох появлялась на свет из могил, из того, что уже представляло
собой состояние небытия. Находящийся в неподвижности Цимер чувствовал
огромную усталость. В доме его поменялась конфигурация окон, они стали уже
и добавились дополнительные переплеты. Теперь по улице двигались рыцари и
повозки с осадными мортирами. Цимер сообразил, что стрелки довели его до
тридцатилетней войны. Но вот они замедлили бег и наконец остановились
совсем. По-прежнему вокруг были рыцари и бронированные лошади в шорах.
Цимер почувствовал, как тяжесть, как бы лежавшая на плечах, куда-то уходит.
Он оторвался от кресла и взял в руки золотую луковицу часов, ему
показалось, что в голове у него вспыхнула электрическая лампочка и осветила
часть текста, написанного мелом на темном стекле.
"Башня в старом городе перед мостом. Иди". Цимер покинул дом и пошел по
мощеным булыжником улицам Праги, они вели его через развязки разновеликих
мостов и тоннелей. Проделав путь, он понял, что жители города не видят его,
он проходил сквозь них, а они проходили через него. Тем не менее, что бы
убедиться, что он еще существует, Цимер подошел к кирпичной стене и ощупал
кладку, кирпичи были скользкими и холодными, с мягкими прожилками мха. Не
сам шел Цимер вперед, не была его воля. Пройдя несколько кварталов, он
понял, что сильно устал. Он сидел на чугунной скамейке и разглядывал
островерхие крыши соборов и облака, проплывающие над головой. Мимо него
проходили жители средневекового города. Цимер знал, что они давно уже
умерли, знал он, что нет их на свете, но смотрел на них, как на живых,
которым предстоит уже не существующее будущее. Цимер шел мимо торговых
рядов, мимо петляющих на разном уровне улочек, так что, оказываясь внизу,
он мог видеть сразу несколько улиц, распластавшихся ниже уровня глаз, а,
поднимаясь наверх, обозревать невысокие здания и вереницу движущихся
пражан. И дошел он до башни, которая была невысокой, приземистой и имела
отдельный подъем с моста. Когда-то весь город представлял из себя большую
крепость, он мог защищаться, превращая каждую улицу в бастион. На вершине
башни были расположены чугунные орудия, в случае опасности они легко могли
перекрыть мост. Оказавшись рядом с башней, Цимер услышал, как в его кармане
бьют часы, он вытащил их и посмотрел на циферблат. Минутная стрелка
медленно двинулась вперед. "Значит, это время уже существует. Тогда почему
они проходят через меня, почему реальные предметы этого мира не
преодолеваются мной?" Не находил Цимер ответов на этот вопрос. Так, не
находя ответов, он стал подниматься по лестнице, обвивающей башню, будто
змея. Цимер толкнул дверь, но она оказалась закрытой, тогда он обошел башню
вокруг, наверху площадки он увидел каменный люк, он был открыт, и Цимер
медленно стал спускаться вниз, застревая на каждой ступеньке. Посередине
круглой комнаты стояло деревянное кресло, на котором спиной к нему сидел
человек. Это был тот самый провинциальный дирижер, который принес ему
ремонтировать часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24