И с первых же
фортепьянных аккордов Тамара ощутила страшную ни с чем не сравнимую зубную
боль. Боль эта прошла сразу по всем зубам по верхнему и нижнему ряду,
вертикально вонзилась в область переносицы, а затем в глаза. И совсем забыла
Тамара об иконе, заблаговременно положенной в карман, и о своих произвольных
молитвах, которые должны были спасти ее от этой чудовищной девочки. Музыка,
безумная музыка, от которой не было никакого спасения, выворачивающая
наизнанку мелодия, составленная из тех же нот, что и бессмертные произведения
классиков, доконала ее. Эта зомбирующая сознание мелодия звучала в каждой
клетке метущейся Тамариной души, одна половина которой подталкивала ее руку к
кнопке электрического звонка, а другая не давала нажать на него. В конце
концов не до конца потерянная воля свела Тамару вниз, музыка, немыслимая,
сводящая с ума музыка, исполняемая маленькой гениальной колдуньей, неслась ей
в след. И перебегая вдоль дома по охраняемой территории, больше всего боялась
Тамара обернуться и посмотреть на окна Лилит - Натали. И пронеслась через ее
сознание фраза из Гоголевского "Вия" "Не смотри, - сказал Хоме внутренний
голос, но он не выдержал и глянул". И ссутулившись, бегущая, как воровка,
Тамара почти достигла зеленого ограждения, когда та часть ее души, которая
толкнула руку нажать кнопку звонка не выдержала. Тамара обернулась и увидела,
что Лилит - Натали сидит на подоконнике открытого настежь окна и наблюдает за
ее бегством. А музыка, дьявольская музыка разрывает пространство, уничтожая
живые клетки воспринимающего ее человека. Фортепьянные звуки, как наряженные
белыми голубями вороны, вылетали из открытого окна, и нигде не было от них
никакого спасения. На губах Лилит - Натали блуждала трехсмысленная улыбка,
которая могла означать все, что угодно. Какое-то недолгое время парализованная
Тамара смотрела на девочку с серо-зелеными глазами, которые буквально
обездвиживали ее. Эта немая сцена видно могла продолжаться ещ„ какое-то время,
если бы Лилит не помахала Тамаре рукой. И побежала Тамара по переулку, и дикая
зубная боль, разрывающая ее на части перебила тупую боль в разорванной лже -
Давидом промежности. Вместе с продолжавшей звучать мелодией в гортань Тамары
Леонидовны стала пребывать обильная слюна. Она забежала в подворотню и
выплюнула накопленную во рту жидкость … вместе с зубами, зубы ее перестали
держаться в деснах. Бегущая трусцой, плачущая навзрыд Тамара выковыривала
языком свои великолепные, никогда раньше не болевшие зубы и выплевывала их на
тротуар. Почти подойдя к своему подъезду, она обследовала языком мягкие, как
вата, кровоточащие развалины десен и поняла, что за страшные эти двадцать
минут потеряла все зубы, кроме дальних глубоко запрятанных клыков, которые
тоже качались. Заплаканная она вернулась в квартиру и, упав на диван,
пролежала до сумерек. Вечером разбитая, обезумевшая Тамара вошла на кухню и,
оперевшись руками на стол, почувствовала, как большой палец выходит из
сустава. На ладони лопнула кожа, и косая трещина тот час же заполнилась
кровью. Однако Тамара не чувствовала боли. С удивлением посмотрев на руку,
она, почти не понимая, что делает, захватила указательный палец и потянула его
на себя, и палец легко выскочил из сустава. То же самое Тамара проделала со
всеми остальными пальцами левой руки. Как ребенок ломает и разбирает на части
не очень сложную игрушку, так Тамара последовательно сокрушала пальцы на своей
же руке. В конце концов она дошла до мизинца. Теперь вся рука представляла из
себя сплошную кашу из вывернутых фаланг и разорванных сухожилий. Затем она
встала со стула и правой, пока еще послушной рукой открыла все краны на
газовой плите. Опустив вниз железную крышку духовки, Тамара встала на колени,
и легла на нее грудью. Так, втягивая в себя ядовитый воздух, она медленно
уходила в другую реальность, в то невидимое неощущаемое, но уже очень близкое
время, которым с такой виртуозностью распоряжалась змея с серо-зеленым
взглядом, маленькая Лилит-Натали.

Глава тридцать девятая.
В первых числах августа 1952 года двухмоторный "Дуглас" взлетел с аэродрома
Кубинка и взял курс на полуостров Крым. На борту самолета находились отпрыски
ответственных работников. Дети направлялись в Артек. Среди них находилась и
наша знакомая Лилит-Натали. Всю дорогу просидела она с закрытыми глазами.
Казалось, будто она никак не реагирует на детские игры на громкие слова и
смех. Только было видно, как мысль, пронзительная, бесконечная мысль блуждает
по лицу маленькой Лилит в виде какого-то то бледнеющего, то проступающего
геометрического рисунка.
Через несколько дней в бухте Артека появился военный корабль и встал на якорь.
А еще через несколько дней в лагерь приехал министр государственной
безопасности и член ЦК Лаврентий Павлович Берия. Ему отвели целый лагерный
корпус в котором он разместился вместе с охраной. Берия прибыл в Артек поздно
ночью. На море был шторм. С треском и грохотом обрушивалась на берег вода, а
вдалеке, почти за горизонтом чертила зигзаги острая молния. Осколки воды
летели министру прямо в лицо. Он стоял, опираясь на каменные перила балкона, в
расстегнутой белой рубахе и стаканом коньяка в левой руке, и тугой,
стремительный ветер раздувал легкие министра, как паруса огромного корабля.
Всю ночь Берия не спал, буря разрушила сон, и только под утро он задремал,
провалившись в какую-то взвизгивающую черно-красную бездну, а утром раннее
солнце августа ударило министра в переносицу и заставило открыть глаза. Выйдя
на балкон, он увидел яркое белое солнце, висящее над самой водой. Нежное
голубое небо отражалось в спокойной воде залива. По мачтам крейсера полетели
вверх веселые треугольные вымпелы. Уходящая в даль кривая сабля бетонного
мола. Какое-то давно похороненное воспоминание всплывало в сознании министра.
Сквозь толщу наслоившихся друг на друга лет, как в волнующемся объемном
зеркале видел он ускользающее контуры воспоминания этого, словно подернутые
туманом, плывущим прямо в лицо. Берия оделся и стал медленно спускаться по
лестнице. Озаренный солнцем, с движущейся вокруг охраной был он похож на
языческое божество. На самом краю мола, напоминающего кривой ятаган, стояла
обращенная к морю лицом маленькая Лилит-Натали. Берия вступил на мол и кожаные
подошвы его заскрипели на белом песке. С двух сторон лестнице стояли высокие
офицеры охраны, рассматривающие горные склоны и бесконечную перспективу
берега, еще один человек двигался позади метрах в пятнадцати и разглядывал
спину министра. Лилит-Натали стояла на самом краю железобетонного мола с
горсткой камешков в левой руке и изредка бросала их в воду. И когда Берия был
уже совсем близко от нее, у него почему-то мелькнула совершенно абсурдная и
малообъяснимая даже для него самого мысль: "Цветы превратились в камни и
тонут, неинтересные, мертвые камни".
- Доброе утро, - громко произнес министр.
- Доброе утро, - ответила маленькая Лилит и даже не обернулась.
Берия подошел ближе и встал рядом с девочкой. После небольшой паузы Лилит
бросила в воду маленький камешек.
- Ты из лагеря? - спросил Берия.
- Да.
- Тебе нравится море?
- Да.
- Мне тоже оно нравится. Ночью был сильный шторм. Как тебя зовут?
- Наташа.
- Ты не хочешь поговорить?
- Скажем так, не очень хочу, но я буду отвечать вам, ведь вы старше меня.
- Нет, не надо заставлять себя, можешь молчать.
- Спасибо, - сказала девчушка, и в голосе ее могущественный министр уловил
иронию.
Они стояли рядом и молчали, и вероятно каждый думал о чем-то своем. После
долгого разглядывания моря и паузы длинной, как полярная ночь, заговорила
Лилит-Натали.
- Предположим, Вы едете в поезде, и случайный спутник говорит Вам. Что через
два года Вы умрете.
- Как умру? - воскликнул Лаврентий Павлович, растерявшийся от неожиданности
этой прозвучавшей фразы.
- Вас расстреляют, - ответила Лилит и внимательно с ног до головы оглядела
министра. - Так вот, - продолжала она, - если этот неизвестный скажет Вам
такое, какими будут Ваши действия?
- Я … я постараюсь узнать, кто он такой.
Девочка повернулась к нему спиной и медленно пошла обратно в сторону берега.
Берия провожал ее глазами.
- И напрасно, - громко сказала она, когда уже отошла от министра на несколько
метров.
- Что напрасно? - в свою очередь спросил Берия и двинулся следом.
- Напрасно Ваше желание узнать, кто он такой … ваш случайный попутчик.
- Почему же?
- Потому, что он сказал правду!
Какое-то время министр молчал и смотрел на хрупкие детские лопатки,
шевелящиеся в такт походке на спине Лилит.
- А ты кто такая? Кто ты такая? - неожиданно и зло выкрикнул он.
Лилит-Натали медленно обернулась к нему и негромко сказала: - Я - октябренок
Наташа Сироткина.
После этого Берии стало стыдно и он, что бы скрыть смущение, отвернулся к
тихому и гладкому морю, похожему на огромное неровное зеркало.

Глава сороковая.
В середине лета 1959 года Лилит-Натали познакомилась с художником, он догнал
ее на Кузнецком мосту и, показав удостоверение Мосха, предложил сделать ее
портрет.
- Портрет, - это хорошо сказала Лилит, только я должна вас предупредить. Он
получится не таким, каким Вы себе его представляете.
- Почему же это не таким? - спросил художник.
- Ну, это долго объяснять, но я согласна. Рисуйте.
Художник был уже не молодым человеком и прославился еще до войны, написав
батальное полотно, посвященное финской компании. На этой картине молодцеватые
красные зуавы с лицами ударников тут и там поражали растерянных финских
стрелков, которые напоминали сильно увеличенных в размерах полевых мышей.
Художник не отставал от века и постоянно иллюстрировал в красках всякие
выдающиеся события: революция в Китае, война в Корее, да мало ли там чего.
Однако лица их он воспроизводил по памяти и по газетным фотографиям, и не
таили они в себе ту необходимую степень достоверности, не таили и все.
Нарисовав нескольких рабочих и работниц, он вдруг понял, что идет по
неправильному пути. Бездуховные, механические физиономии нарисованного им
пролетариата стали пугать художника особенно по ночам, когда он, страдая от
бессонницы, входил в мастерскую, зажигал свет и видел уродливых питекантропов
женского и мужского рода, которые пялились на него, не оставляя никакой
надежды на эволюцию. Но в один прекрасный день художник не выдержал. Он сжег
все портреты и окрыленный перспективой пустого пространства вышел на улицу, и
первая девушка к которой он осмелился подойти, была Лилит-Натали.
Художник позвонил по оставленному Лилит телефону, однако, договариваясь, она
предупредила, что время ее ночь, и что писать ему придется с вечера до утра.
- Ну, это не страшно, я все равно не сплю. А как Ваши родители, они против не
будут?
- На этот счет можете не беспокоится, мои родители очень спокойные люди.
Весь вечер художник готовился к приему натурщицы. Он купил бутылку
Киндзмараули, яблоки и виноград. Однако ухаживание за малышкой Лилит не
входило в планы творца. Просто вино и фрукты по его замыслу должны были
располагать к беседе. Около одиннадцати раздался звонок, и он пошел открывать.
Девушка была одета во что-то длинное и черное, так что, когда художник увидел
ее, у него перехватило дыхание. На ней был широкий шелковый пояс
темно-красного цвета, само платье было оборудовано огромным старомодным
воротником, он вырастал как бы из самих плеч и полностью закрывал затылок и
шею с обеих сторон. Такие воротники носили в эпоху короля Артура. Голову Лилит
- Натали стягивала черная лента с пятиконечной звездой из блестящих камней на
уровне лба, черные туфельки на небольшом каблуке и черные перчатки дополняли
эту картину.
- Как же вы шли по улице? - воскликнул художник.
- А я не шла, я ехала в машине отца.
Художник отступил в прихожую, и Лилит - Натали вошла в дом. Надо сказать, что
дом, в котором находилась мастерская художника был замечательным местом в
послевоенной Москве. Сама мастерская располагалась на последнем этаже
двенадцатиэтажного дома, который как бы уже и не был этажом, но был чем-то
тринадцатым. По всему периметру дома шел огромный балкон, и все, кто получили
эти мастерские, имели возможность прогуливаться по нему и даже заглядывать в
чужие окна. Занервничал художник, не ожидавший увидеть такую красавицу, руки у
него стали влажными.
- Вино, фрукты, - произнес он скороговоркой и отступил в глубь мастерской.
Лилит прошла на балкон и облокотилась на толстые железобетонные перила. Город
был залит электричеством. Вспыхивали и гасли разноцветные окна, за шторами
которых умирали и рождались разные люди. Любовь и радость, слезы и горе
проживали в бесчисленных комнатах и квартирах Москвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24