Ведь,
казалось бы, абсолютно никакой. Тем не менее, замок открывается. Так же,
вероятно, и здесь. Человечество случайно изобрело порох. Нобель почти что
случайно открыл динамит, и не ищите логику, здесь е„ просто нет. Вот если у
нас ничего не получится, тогда можете задавать себе разные нелепые вопросы, а
пока положитесь на перевод и не мучайте себя.
Это говорил другой мужчина высокий, сильно сутулый с маленьким птичьим лицом и
выпуклыми глазами. Его можно было бы признать полным уродом, если бы не
детская улыбка, как фонарик, озарявшая его непривлекательное лицо.
- Да, вы правы, Степан Петрович, не стоит об этом думать, но за последнее
время я сильно устал.
- Итак, товарищ Фицротер, встречаемся через неделю для окончательной
корректировки наших надежд. - Антон Иванович мелко засмеялся. - Теперь уже
поздно. - Он посмотрел на часы. - О, уже второй час ночи, ну не буду больше
никого задерживать.
Он потушил свет, и вся троица вышла из кабинета и шаги этих людей ещ„ какое-то
время были слышны в коридоре, а потом погасли на ковровых дорожках лестницы,
но в пустой и темной комнате, как на невидимой вешалке, висело невидимое
пальто этого разговора, который сформировал идею, озвученную и воплощающуюся
не только людьми.

Глава тридцать вторая.
Антон Иванович полуспал-полубодрствовал в своей московской квартире. Он сидел
за огромным дубовым столом, по краю которого была проложена великая муравьиная
тропа. Тропа появилась недавно, и ему нравилось наблюдать за маленькими рыжими
насекомыми, бегущими в оба конца. Все было готово к эксперименту, и он,
прищурившись на свет настольной лампы, обдумывал последние детали. Теперь он
ждал полнолуния, этого таинственного часа демонов и влюбленных, которое
попадало как раз на восьмое марта. Последние три ночи он практически не спал,
растворяя в кофе порошки чистого кофеина, и от постоянного его употребления в
его лице возник зеленоватый оттенок. И вот именно теперь, непосредственно
перед началом эксперимента его вдруг охватило полное безразличие. Он сидел,
раскачиваясь на задних ножках жесткого кожаного кресла, и равнодушная его
судьба, которой он уже не мог распоряжаться, стояла за его спиной в виде
маленького черного чертика. И в одно мгновение, в какую-то долю этого
мгновения ему стал безразличен и окружающий его мир, и он сам, получивший
точку опоры, что бы перевернуть окружающий его мир, который он почти и не
любил, но который никак не хотел оставить его в покое. Жестокая война
развернулась на старой земле, и только стук двух великих сердец нарушал
беспокойную атмосферу вечности. Это был стук сердца всегда маленького Эмануила
и железный грохот раскаленного маятника в сердце "Бафомета". В равновеликом
мире существовали две этих полярных, гипнотизирующих друг друга силы, между
которыми находилось маленькое человечество, вот уже две тысячи лет занятое
поиском правильного пути.
Помещение, в котором должен был осуществляться эксперимент, находилось в
сорока километрах от Москвы в совершенно закрытом поселке физиков. Почти всех
их в самом начале войны эвакуировали в Новосибирск, и теперь в пустынном
городке оставалось только несколько старцев, чуть ли не учителей Циолковского,
да рота охраны, бессмысленно щелкающая замками, опухшая от тоски и безделья. В
середине поселка напротив маленькой статуи Ильича была сооружена усеченная
пирамида, внутри нее находилась маленькая комната, в центре которой имелась
пирамидка поменьше, изготовленная из платины. Над самой пирамидой была
сооружена сложная система для передачи световых потоков, состоящая из зеркал и
увеличительных линз. Пол в комнате был сделан из стали, и на нем красной
краской были нарисованы совершенно фантастические фигуры существ, создать
которых могло либо очень незаурядное воображение, либо совершенно иная среда.
В огромное, круглое, встроенное в верхнюю часть пирамиды окно смотрели
холодные меленькие звезды, и только полная луна висела низко-низко, так будто
бы бледное человеческое лицо прильнуло к стеклу. В специально оборудованном
помещении были приготовлены приборы, которые к двум часам ночи должны были
оживить глаз пришельца с запрятанной в нем информацией о будущем, далеком и
близком. И никто из собранных в поселке людей не верил в положительный исход
этой затеи, ни умные мгбешники с химико-технологическим и физическим
образованием, ни специалисты в приготовлении отрав, сонных порошков и
тончайшей конспиративной техники, ни даже сам Антон Иванович, угрюмо
взбадривающий себя лошадиными дозами кофеина. На уровне фундамента пирамиды
под самым е„ основанием был устроен бункер, через специальное окно которого
можно было наблюдать за ходом эксперимента, там же стоял телефон прямой
правительственной связи. Войдя в подземную комнату, Антон Иванович включил
верхний свет и зажег маленькую продолговатую подсветку, расположенную над
смотровым окном. Он сел на стул, вплотную придвинулся к длинному
прямоугольному стеклу и закурил. "В сущности, даже если все это предприятие
закончится полной катастрофой, я сумею объяснится с Лаврентием. Он меня ценит,
и я вполне могу рассчитывать на резидентуру в Боливии". Без пяти минут два
конструкция ожила. Свет толстых свечей, отталкиваясь от отражателей бежал
через увеличительные линзы, попадая на влажный, чуть приплюснутый шар, лежащий
на вершине рукотворной пирамиды. Круглое окно на вершине строения было открыто
и Антон Иванович видел, как случайные редкие снежинки опускаются и тают на
серой платине. Лунный свет проникал через хрустального двойника. Это была
такая же пирамида, только не платиновая, а скорее из горного хрусталя. Она
была закреплена на специальных кронштейнах так, что острый е„ конец указывал
на верхнюю часть глаза. Таким образом, лунный свет, проходя через
увеличительное стекло, концентрировался на конце перевернутой фигуры, точно
попадая в самый центр глаза, где в голубовато желтом тумане находился черный
лепесток зрачка. Через некоторое время в пирамидальной комнате появился
медиум, лохматый старик, никогда не видевший электрического света. Колдун был
найден сотрудниками в глухом сибирском селении. Он не знал, когда он родился и
родился ли он вообще. Однако он пользовался черными книгами и читал по латыни
и, несмотря на свою пергаментную субтильность, обладал ясным умом. Старик мог
читать книгу, не заглядывая в нее. Он держал в руках переплет с переводом
Спонариуса, и незнакомые слова слетали с его губ легко, как движимые ветром
воздушные волны. Глядя на этого седого ветхозаветного старца, Антон Иванович
вспомнил гравюру, иллюстрирующую рассказ Гоголя. На ней был изображен колдун
со спутанными длинными волосами. Он стоял, подняв вверх худые, длинные руки, а
очи его буквально метали огонь, который был представлен на черно белой гравюре
в виде молниеобразных зигзагов, выскакивающих из глаз. И сопоставив
возникающие в его сознании картины с тем, что он видел сейчас, Антон Иванович
мелко засмеялся. И пока какие-то спонтанно всплывающие в нем ассоциации
будоражили его мозг, он, давящийся смехом полковник МГБ, не заметил, как
пирамидальную комнату стало заволакивать дымом и в этом вееобразном дыму уже
происходило следующее. Глаз оторвался от платиновой чашки и поднялся в воздух
на несколько сантиметров. Повисев немного, он стал медленно вращаться сначала
в одну, затем в другую сторону. А Антон Иванович все смеялся над колдуном,
который превратился в иллюстрацию к страшному суду. Но вот прошли последние
конвульсии смеха, он потушил папиросу и бросил взгляд на смотровое окно. Глаз
висел в воздухе, и нежные розовые лучи скользили по пирамидальной комнате.
Теперь Антон Иванович понимал, что измененное состояние глаза не только
открывает огромные возможности для постижения не наступившего мира, но и
означает большие перемены в собственной его судьбе. "Получилось", - подумал
он, и в какую-то долю мгновения ему показалось, что неизвестная рука пробежала
по его затылку и растаяла в воздухе. Старые чертежи Спонариуса были
использованы по назначению, и теперь Родина имела возможность заглядывать в
чужие альковы с ещ„ не родившимися людьми. Антон Иванович по-прежнему сидел за
узким столом и, прижимая руку ко рту, со страхом и восхищением наблюдал за
всем этим процессом. "Значит, мы не можем изменить будущее потому, как оно уже
существует. Мы не можем быть лучше или хуже других потому, как мы не можем
быть лучше самих себя. Так зачем же нам знать то, на что мы не можем влиять? И
вот передо мной лежит истерзанное кинжалами поле моих намерений, многолетняя
практика с этими несчастными безумцами и их уничтожение. Теперь я имею
возможность узнать свое будущее. Теперь жить станет неинтересно". Чувство
всепоглощающей неизбежности в буквальном смысле раздавило его. В душе Антона
Ивановича под прессом событий лежала тайная надежда, что вся эта история в
конечном итоге просто развалится, как разваливались все проекты, связанные с
контролем над паранормальным процессом, однако на этот раз этого не произошло.
Можно сказать, что все обломки провалов "НЕКТО" скидывал в кучу, и вот она
вспыхнула и превратилась в гигантский костер. Бесноватый колдун то впадал в
транс, то вновь выходил из него, прочитанные речитативом криптографические
формулы успешно растворялись в воздухе, формируя заряженную массу воздействия
на этот объект. Ключ, открытый Мордохаем Спонариусом много веков назад,
отомкнул сейф со спрятанной в нем кинематографической лентой. И теперь сквозь
темную пелену разновеликих мыслей по черной, до бесконечности длинной
самоварной трубе, как по пневматической почте, взад и вперед через голову
Антона Ивановича летели картонные капсулы со свернутыми в рулон гравюрами
Шлимбаха, среди которых самой впечатляющей был титульный лист с "Бафометом",
существом с козлиной головой и женским торсом, сидящем на толстой змее.

Глава тридцать третья.
В спальной комнате Берии было почти темно, и только узкая полоска лунного
света проникала через окно, отрезая угол кровати, на которой лежал
могущественный монстр, создатель самой блестящей разведки мира. Перед сном
хозяин комнаты читал Достоевского. Это было хорошее издание Вольфа в
темно-вишневом матерчатом переплете с кожаными уголками. Раскрытая на середине
книга была повернута страницами вниз, а сверху лежало знаменитое золотое
пенсне. В последнее время Берия плохо спал, его мучили кошмары. Как только из
зыбкого пространства памяти исчезали образы реальных событий, с ним начинали
происходить жуткие вещи. И он, всесильный министр, никак не мог понять,
действительно ли это сон или какая-то другая реальность, существующая как бы
параллельно с действительностью. Реальность проводит его в строго охраняемые
зоны кошмара, что бы определить степень его, Берии, вины. Вины за то, что он
был не заурядным токарем на заводе "Электросила", а могущественным маршалом, в
подчинении которого находилась бесчисленная армия слуг и объектов, агентов,
резидентов, зон, лагерей и ударных строек, охраняемых дивизиями НКВД. Кровь!
Кровь ударяла в виски Лаврентия. Чужая кровь! И он, пытавшийся объяснить
самому себе свою собственную вынужденную жестокость, был бессилен в
оправдывании перед самим собой в этом то ли сне, то ли не сне, в том, что
пыталось стать частью его существа, несмотря на все меры предосторожности,
отделявшие самого министра от страданий приносимых в жертву людей. Последние
пять дней погружение в сон происходило по одному и тому же сценарию. Свист и
грохот выпущенных на волю стихий. Ужас возникал еще до момента, когда начинали
появляться реальные жители зазеркалья. Страшен был сам звук, поднимавшийся
вверх и стремительно падающий вниз. Звук, похожий на синтезированный сплав
миллионов человеческих голосов, душ, проходящих сквозь страшные, не
человеческие муки. Страшен был этот звук. В прохладном поту просыпался
Лаврентий Павлович от центростремительной силы этого звука, но не менее жутко
выглядели и рожи, окружавшие его в момент перехода от сильного визга к более
слабому. Выпученные красные глаза, когти и зубы, припадшие к самому его горлу.
Калейдоскоп рож был настолько отвратителен, что описать его с помощью языка
просто таки напросто было невозможно. И нельзя было передать, какой ужас
чувствовал засыпающий Берия. И даже, когда его человеческая воля, как будто
пользующаяся огромным ножом, разрезала материал сна, разрывала его на клочки,
даже несколько минут спустя после того, как кошмар в виде теплого липкого
"нечто" отплывал от кровати с красным балдахином, даже после этого сбросивший
сон организм сотрясался, как от сильного электрического удара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24