— Да, Трэвис оставил счет за привезенные вещи. Возьмите.
Она протянула Пенелопе мелко исписанную бумажку. Но Рэмзи оказался быстрее. Выхватив у миссис О'Халерен счет, он опустил его к себе в карман.
— Я не желаю, чтобы за меня расплачивался Уэйнрайт, — угрюмо проворчал он, хмуро взглянув на Пенни, так что та не решилась возразить ему и вдруг почувствовала себя маленькой и беззащитной. О'Киф, видимо, понял ее состояние, потому что голос его вдруг приобрел совершенно другой оттенок и он, ласково посмотрев на нее, неожиданно проворковал:
— Ты ведь понимаешь меня, Пенелопа?
Радостно улыбнувшись ему в ответ, она покорно склонила голову.
— Не пойму, кто у кого в гостях? — произнесла, добродушно усмехнувшись, Маргарет и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Пенни вдруг показалось, что комната стала слишком маленькой, слишком тесной для двоих, словно ее сдвинувшиеся стены еще более сблизили Рэмзи и Пенелопу. А О'Киф, чувствуя какое-то изменение в настроении своей собеседницы, ждал, когда же наконец растает ледяная стена отчуждения, разделяющая их, но ожидание ни к чему не привело. И тогда он решил прервать затянувшееся молчание.
— Я думаю, мне надобно принести свои извинения за мое не весьма любезное поведение на улице.
Он и правда испытывал искреннее раскаяние. Ведь она так много сделала для него. А он обошелся с ней чересчур грубо.
— Я тоже прошу у тебя прощения, — тихо пробормотала Пенни в ответ.
Улыбка на лице Рэмзи сменилась выражением проникновенной нежности. И Пенни почувствовала, как дрогнуло и забилось быстрее ее сердце. Колени подогнулись, и, безвольно прислонившись к стене, она ощутила на своих плечах ласковое прикосновение его обнимающих рук и жаркие губы, тронувшие ее холодный лоб.
Она закрыла глаза и тихо склонила голову ему на грудь. Даже этот короткий легкий поцелуй заставил затрепетать ее душу. Но еще большее волнение охватило ее сердце, когда его горячие губы коснулись щеки, а затем самого краешка рта. Теперь теплая истома страсти наполнила уже все ее тело. И она вновь решительно напомнила себе, как опасны для нее подобные отношения.
— Теперь ты будешь относиться ко мне любезнее? — спросил он, словно угадывая ее сомнения.
«Одной любезности мало», — хотела ответить она, но промолчала, лишь не спеша освободившись из его рук. Рэмзи печально вздохнул и недоуменно пожал плечами. Все тот же сковывающий желания холод отделял их друг от друга. И эта искусно поставленная ею на его пути преграда тяготила душу, мешала быть до конца искренним с ней.
Когда Пенни направилась к двери, О'Киф тяжело опустился на кровать и принялся снимать сапоги. Она оглянулась напоследок, да так и застыла возле двери. Он же, не замечая ее присутствия, стянул один сапог и, усталым жестом поставив его рядом, осмотрел повязку на ноге. Затем грустно улыбнулся и опустил голову на грудь.
Сострадание переполнило сердце Пенелопы. Он казался таким печальным и измученным, что хотелось приласкать его, расспросить о горестях и бедах. А ведь это был тот самый Рэмзи О'Киф, что всего несколько часов назад героически сражался с докторами, а потом спас забравшегося на дерево ребенка. И пусть его манеры нелепы и несколько старомодны, но это именно они подтолкнули его к таким великодушным действиям и позволили сразу же завоевать доверие Энтони и Хэнка и, что уж совсем невероятно, очаровать неприступную миссис О'Халерен. К тому же (Боже мой!) всего лишь два дня назад он смотрел в лицо смерти.
Да, Пенни давно уже поняла, что на этом свете невозможно встретить такого человека, которому можно довериться во всем и всегда. Она поняла это еще тогда, когда маленькой девочкой бегала по шумным и многолюдным улицам. Но теперь, встретив этого странного, нелепого человека, она вдруг почувствовала, что весь опыт ее предыдущей жизни не стоит ломаного гроша при общении с ним, что он стал для нее самой большой загадкой, с какой приходилось ей сталкиваться когда бы то ни было.
— Рэмзи! — позвала она его, и он смущенно приподнял голову, только тут заметив, что Пенни еще не ушла. — Нет, не вставай! — остановила его Пенелопа, предупредив его движение, — Я просто хотела…
Она беспомощно огляделась, вспоминая, что же она, собственно, хотела. Поговорить с ним о чем-то? Расспросить? Или может быть, просто смотреть не отрываясь в эти спокойные темные глаза, забывая обо всем на свете, отметая навсегда все страхи, горести, проблемы, пренебрегая и гордостью, и твердостью, и независимостью? Или попросить об еще одном горячем бесконечном поцелуе? Поцелуе, горящем на губах даже во время разлуки.
В растерянности она вновь обвела глазами комнату. Господи! Что с ней? Когда это началось? Что теперь делать? Тряхнув головой, она наконец взглянула на Рэмзи:
— Я рада, что ты у меня в гостях. Чувствуй себя как дома. — И, кивнув, она вышла из комнаты.
О'Киф улыбнулся. «Надо же, — подумал он, — похоже, ты стала ко мне благосклоннее». Поднявшись с кровати, он прошел в туалет. Решив самостоятельно исследовать этот новый для него мир, он теперь приводил свой план в исполнение. А потому прежде всего покрутил в разные стороны блестящие разноцветные ручки, красовавшиеся над широкой белой раковиной, и радостно засмеялся, когда из длинного железного крана брызнула теплая вода. Поиграв немного у раковины, Рэмзи обратил внимание на высокий полый сосуд, намертво прикрученный к полу и прикрытый тонкой полукруглой крышкой. «Ночной горшок», — догадался Рэмзи. Откинув крышку, он нажал на литой медный рычаг, торчавший в боку сосуда, и удовлетворенно замычал в ответ на ворчание устремившейся в ночной горшок воды. Весьма удобно, не надо даже выносить.
Широкое трехстворчатое окно, украшенное тонким узором изящно прорисованных переплетенных листьев, открывало светлую панораму спокойно дышащего моря. Легкие, с блестящими челками волны неторопливо набегали на высокий песок пляжа и, мягко вздохнув, медленно откатывались обратно. Удивительное спокойствие было разлито в почти недвижном воздухе. И Рэмзи невольно залюбовался открывшимся перед ним светлым простором.
Повернувшись спиной кокну и решив продолжить начатые им исследования, он не спеша проследовал в маленькую, отделанную зеленым кафелем комнату, отделенную от туалета узкой стеклянной дверью. Здесь почти под самым потолком располагался ряд непонятных дырчатых приспособлений, словно в любопытстве свесивших свои широкие изогнутые головы над зеленоватым полом. Под ними были видны прозрачные шарики, напоминающие ручки от крана над раковиной. И О'Киф со смелостью постигающего мир экспериментатора решительно повернул одну из них. Тут же холодный тугой ливень обрызгал его с ног до головы.
— Нептуновы забавы, — проворчал Рэмзи, отскакивая в сторону и оглядываясь в поисках полотенца. Заметив глядящего на него со стены еще одного Рэмзи, он подошел к зеркалу и внимательно осмотрел себя. — Боже милостивый! До чего неопрятный тип! Нечесаный, немытый.
Он смутился, подумав о том, что Пенелопа видела его в таком безобразном состоянии. Одежда была грязна и настолько пропитана солью, что на плечах проступили белые пятна. Один рукав порван у локтя, а на груди болтаются две полуоторванные пуговицы.
Оправданием было лишь то, что он попал сюда не с парада, а с корабля, долго скитавшегося по морям. И он надеялся, Пенни понимает это. Хотя вид, конечно, скверным. Щетина на щеках, проступившие на скулах признаки бакенбард. В общем, физиономия откровенно мрачная. Кроме того, от постоянных недосыпаний покраснели глаза, и лицо осунулось от усталости.
О'Киф понюхал рукав своей куртки. «О Боже! И как его леди не упала в обморок от такого запаха?!» Быстро повернувшись на каблуках, он заглянул в маленький шкафчик, стоящий возле стены, и, отыскав там широкое мохнатое полотенце, кусок душистого мыла и набор для бритья, с любопытством оглядел найденное. Бритвенный станок несколько смутил его. Он подумал, что такая хлипкая конструкция явно не для его бороды, ради которой юнге не раз на дню приходилось править его замечательную сверхострую бритву доброй немецкой стали.
Порывшись в ящике шкафчика, он обнаружил там еще зубную пасту, шампунь и крем для бритья. Подивившись на эти забавные изобретения, он извлек следом за ними нечто совершенно ему непонятное. Деодорант. Но, прочитав подробные инструкции по использованию этого замысловатого средства и весело посмеявшись над суетностью современных человечков, Рэмзи наконец уяснил, в чем дело.
Быстро скинув одежду и выбросив грязный бинт, он ступил в царство холодного ливня, но ливень на этот раз хлынул горячий. И О'Киф, ахая и охая, вволю попарился под его жаркими струями, а затем, обернув вокруг бедер полотенце, вышел из дождевой камеры, чтобы привести в порядок свое заросшее щетиной лицо.
Он дважды порезался, словно впервые бреющийся школьник, но, проявив упрямство, все же довел до конца. Его мучения были понятны. Ведь единственным знакомым ему предметом из числа найденных в шкафу была зубная щетка. И, с удовлетворением чистя зубы, он вспомнил свою — тиковую, подарок знаменитого капитана, привезенную им с Востока, которая, наверное, и теперь стоит в стаканчике в комоде его каюты.
Вспомнив о корабле, Рэмзи стал гадать о том, как справился Камерон с управлением судна. Ведь у него пока еще не хватает опыта и авторитета в глазах матросов. Сможет ли он занять место капитана «Воли Тритона»? Станет ли слушать его команда? Эти мысли опечалили О'Кифа, напомнив ему, что он уже не капитан корабля. И Рэмзи, коротко выругавшись, сжал в кулаке тюбик с зубной пастой, так что его содержимое брызнуло на зеркало.
Покинув ванную, Рэмзи вернулся в комнату, наслаждаясь свежим прохладным воздухом, легкими дуновениями овевающим его разгоряченное после купания тело. Войдя в дверь, он остановился и, оглядевшись по сторонам, заметил перемены, произошедшие в его отсутствие. Портьеры были задернуты, комната озарена мягким приглушенным светом, а на столике у кровати расположился широкий металлический поднос. «Мэгги похлопотала», — подумал он, вытирая волосы полотенцем.
На подносе кучкой лежали аппетитные сандвичи с мясом, соленые огурчики, посыпанные укропом, аккуратные ломтики жареного картофеля. Картошка оказалась настолько вкусной, что О'Киф сразу же съел едва ли не все, лишь значительно позже сообразив, что же он, собственно, ел. Расправившись с этим божественным блюдом, он обратил свое благосклонное внимание на стоящий рядом узкий стеклянный бокал и, приподняв к свету, исследовал его содержимое. Запах доброго старого эля заставил его восторженно замычать от предвкушаемого удовольствия. Мычание перешло в посапывание, сопровождаемое причмокиванием и бульканьем. Рэмзи пил, закатив глаза от наслаждения.
«Слабоват», — подумал он, поставив бокал на место. Поднос обиженно звякнул в ответ, словно оскорбленный его неблагодарностью. А Рэмзи, блаженно потянувшись, удовлетворенно похлопал себя по наполненному животу. «Мэгги будет мной довольна, на подносе одни крошки остались». И, отодвинув от кровати низенький столик, который легко откатился в сторону на приделанных к нему маленьких колесиках, он с удовольствием вытянулся на мягко скрипнувшей под ним кровати. «О Боже! Благословенны дары твои!» Привыкнув спать на сыром соломенном тюфяке, он испытывал истинное блаженство, лежа на мягкой, приятно пахнувшей перине, а душистое теплое одеяло приводило его в настоящий восторг. «Я, право, начинаю любить твое время, Пенелопа», — подумал он, устало закрывая глаза.
Через десять часов дверь зеленой комнаты тихо отворилась, и в образовавшемся проеме появилось любопытное лицо Пенни. Она еще чуть-чуть приоткрыла дверь и удовлетворенно улыбнулась, заметив пустой поднос, стоящий на тележке недалеко от кровати. Войдя в комнату, она поспешила к подносу, но, не достигнув своей цели, вдруг резко остановилась, вглядываясь в лежащего на кровати Рэмзи. Он растянулся поперек постели лицом вниз, словно споткнувшийся о нее бегун, одна его рука свисала с перины, беспомощно болтаясь в воздухе, а другая судорожно вцепилась в скомканную у его локтя простыню. Одеяло высокой горой громоздилось на ногах, и из-под него торчала голая мозолистая пятка.
«Что же нужно делать, чтобы оказаться в такой эффектной позе?» — с удивлением подумала Пенелопа. Ее взгляд скользнул вдоль распростертого перед ней тела и остановился на полукруглой загорелой ягодице. Тонкие тугие шрамы пересекали ее во всех направлениях. «О Господи!» — тихо ахнула Пенни и, подойдя ближе, протянула вперед руку, будто желая погладить покрывавшие это мускулистое тело рубцы.
Она подумала о том, сколько он, должно быть, выстрадал в своей жизни, и на ее глаза навернулись слезы. Склонившись над ним, она кончиками пальцев легко прикоснулась к шрамам. И вдруг, даже не успев сообразить, что же случилось, оказалась лежащей поперек кровати, прижатой к ней тяжестью навалившегося крепкого упругого тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60