— Мы будем работать, — сказал Уссмак. Голос его звучал печально и униженно. — Но нам требуется больше пищи. И… — Он замялся, затем решил договорить. — Если бы вы смогли обеспечить нас травяным имбирем, он скрасил бы нам эти длинные тоскливые дни.
— Я передам ваши требования полковнику Скрябину, — пообещал Нуссбойм.
Он не думал, что ящерам увеличат паек. Достаточного количества еды не получал никто, кроме охранников, их доверенных лиц и поваров. Имбирь — другое дело. Если он эффективно одурманивает их, то его они смогут получить.
Он вышел из барака.
— Нормально? — гаркнул ему капитан Марченко.
— Забастовка закончилась, — ответил он по-польски, затем добавил немецкое слово «капут», чтобы быть уверенным, что охранник понял его.
Марченко кивнул. Он по-прежнему был зол на весь мир, но не выглядел как человек, готовый палить из автомата в окружающих, что он частенько проделывал. Он приказал Нуссбойму вернуться в свой лагерь.
По дороге он увидел Ивана Федорова, который шел, хромая, в лагерь в сопровождении охранника. Правая штанина у Федорова была в крови. Федоров посмотрел на него, пожал плечами, затем отвернулся У Нуссбойма запылали щеки. Это был не первый случай. С тех пор как он стал переводчиком у ящеров, он почувствовал холодок в отношении к нему людей из его бывшей бригады. Они слишком явственно указывали ему, что он больше не из их числа. Его не просили предать или доносить на них, но они обращались с ним с тем же подозрительным вниманием, которым удостаивали любого зэка, перешедшего из их рядов на работу с администрацией лагеря.
«Я просто остаюсь реалистом», — сказал он себе. В Польше сила была в лапах ящеров, и он сотрудничал с ними. Только дурак мог подумать, что немцы лучше. Что же, Господь никогда не стеснялся превращать дураков в удобрение.
Вот почему он в конце концов оказался здесь. Где бы ни находился человек, он должен крепко стоять на ногах. Он даже служил человечеству, помогая НКВД выжать из ящеров как можно больше. Он доложил полковнику Скрябину, чего хотят бастующие. Скрябин только проворчал.
Нуссбойм задумался: почему он чувствует себя таким одиноким?
* * * Впервые с тех пор, как Джордж Бэгнолл познакомился с Георгом Шульцем, тот явился в полной германской форме вместо пестрой смеси нацистских и большевистских предметов одежды, в которой обычно щеголял. Стоя в дверях дома, в котором проживали Бэгнолл, Кен Эмбри и Джером Джоунз, он выглядел внушительно, важно и угрожающе.
Угрожающе звучали и его слова:
— Вам, проклятым англичанам, лучше убраться прочь из Плескау, пока у вас есть такая возможность. — Он использовал немецкий вариант названия русского города. — Если вы не уберетесь сейчас, не поручусь, что вас выпустят на следующей неделе. Вы поняли, что я сказал?
Эмбри и Джоунз встали сзади Бэгнолла. Словно случайно в руках у пилота оказался «маузер», а специалист по радарам прихватил советский автомат «ППШ».
— Мы поняли вас, — сказал Бэгнолл, — а вы нас понимаете?
Шульц плюнул на пол.
— Сделаешь людям любезность — и получишь такую вот благодарность.
Бэгнолл посмотрел на Эмбри, Эмбри посмотрел на Джоунза, Джоунз посмотрел на Бэгнолла. Они расхохотались.
— Какого дьявола вы хотите оказать нам любезность? — потребовал ответа Бэгнолл. — Насколько я понимаю, вы предпочли бы видеть нас мертвыми.
— В особенности меня, — добавил Джоунз. — Хотя я не несу ответственности за любовные пристрастия прекрасной Татьяны или за их изменения.
Он сказал это таким тоном, словно речь шла о буране, или землетрясении, или каком-то еще стихийном бедствии.
— Если вы будете мертвыми, она не сможет стягивать с вас штаны — это да, — сказал Шульц. — И если вы уйдете, она тоже не сможет стягивать с вас штаны. Так или иначе, не особенно тяните. Я уже сказал. Можете убраться отсюда или умереть — побыстрее выбирайте, что вам больше нравится.
— Кто собирается убить нас? — спросил Бэгнолл. — Вы? — Он бросил взгляд на своих товарищей. — Удачи вам.
— Не будьте дураком, — посоветовал Шульц, — если дело дойдет до настоящего боя, то вы трое будете — как это говорят? — второстепенными потерями, вот чем. Никто и не узнает, что вы мертвы, пока вы не начнете вонять. И будьте уверены, настоящие бои будут. Мы собираемся навести порядок в городе, вот что мы собираемся сделать.
— Полковник Шиндлер сказал… — начал было Бэгнолл и остановился.
Этот следующий по рангу после генерал-лейтенанта Шилла полковник много и правильно шумел о сохранении советско-германского сотрудничества, но у Бэгнолла сложилось впечатление, что это был только шум. Шилл считал, что сотрудничество с русскими — лучший способ защитить Псков от ящеров. Если Шиндлер не…
— А, вижу, вы не так уж глупы, — сказал Шульц, сардонически кивнув в знак одобрения. — Если кто-нибудь нарисует вам картинку, вы сразу скажете, что на ней. Очень хорошо.
Он щелкнул каблуками, словно перед офицером своей армии.
— Почему бы нам не пойти к командиру Герману с этой новостью? — спросил Кен Эмбри. — Вы нас не остановите. Он притворился, что целится в Шульца.
— Вы что, думаете, русские слепы, глухи и немы, как вы? — Шульц откинул назад голову. — Мы здорово надули их в сорок первом году. Второй раз они этого не допустят. Но это не имеет значения. — Он качнулся назад, демонстрируя наглую уверенность. — Если не придут ящеры, мы выметем их вон, в том числе и из Плескау.
Первую часть этого заявления проверить было невозможно. Но вторая точно была близка к истине. Советские вооруженные силы в Пскове и вокруг него состояли из бывших партизан. У них были винтовки, пулеметы, гранаты и несколько минометов. У нацистов имелось все то же самое плюс настоящая артиллерия и кое-какая бронетехника, хотя Бэгнолл не был уверен, есть у них достаточно топлива. Если дело дойдет до открытой войны, вермахт победит.
Бэгнолл ничего не сказал. Спросил только:
— Вы думаете, что у вас будет возможность содержать прекрасную Татьяну, — «прекрасную Татьяну» было сказано по-немецки, — как ручное животное? Я бы не хотел уснуть возле нее после того самого.
Шульц нахмурился, как дождевая туча. Очевидно, он далеко не задумывался. В бою он, вероятно, предоставляет своим офицерам думать за него. Через мгновение туча рассеялась.
— Она, Татьяна, понимает силу. Когда силы рейха показали себя сильнее, чем большевистские, когда я показал себя сильнее, чем она… — Он выпятил вперед грудь, изображая мужественность и значительность.
Английские летчики снова посмотрели друг на друга. Татьяна Пирогова била немцев с самого начала войны и очень неохотно перешла на стрельбу по ящерам. Если Шульц думает, что победа нацистов в Пскове вызовет у нее благоговение перед немецкими сверхчеловеками, то очень разочаруется — вероятно, очень болезненно, а может быть, и летально.
Но стоит ли говорить ему об этом? Лучше не надо. Пока Бэгнолл соображал, как это сказать, Шульц заговорил сам:
— Предупреждение вы получили. Поступайте, как хотите. Всего хорошего.
Он сделал поворот кругом и, топая, вышел. Теперь, когда наступила настоящая весна, на нем были форменные германские пехотные сапоги вместо русских фетровых валенок, которыми зимой пользовались все, независимо от политических воззрений.
Бэгнолл закрыл дверь, затем обратился к товарищам:
— Так, и что же, черт возьми, мы должны делать со всем этим?
— Думаю, для начала, независимо от того, что сказал Шульц, мы нанесем визит Александру Герману, — сказал Джером Джоунз. — Одно дело — знать, что вас не любят немцы, и совсем другое — узнать, что они собираются в один из ближайших дней дать вам по шарам.
— Да, но что потом? — спросил Кен Эмбри. — Я не слишком рвусь удрать отсюда, но будь я проклят, если буду воевать за нацистов, и вовсе не стремлюсь положить свою жизнь за большевиков.
Бэгнолл просто кивнул, чтобы не повторяться:
— Джоунз прав. Мы узнаем, что известно Герману о том, что собираются делать немцы.
Прежде чем выйти на улицу Пскова, он взял винтовку. Эмбри и Джоунз тоже захватили оружие. Оно имелось у большинства мужчин и у многих женщин: нацисты и красные русские напоминали ему ковбоев и краснокожих индейцев. Но игра здесь может быть более кровавой.
Они прошли через рыночную площадь восточнее развалин Крома. То, что увидел Бэгнолл, ему не понравилось. Лишь несколько «бабушек» сидели за столами, не было ни болтовни, ни шуток, которые звучали на площади даже зимой. Товары, которыми торговали эти пожилые женщины, были совсем убогие, словно они не желали показывать что-то получше из опасения кражи.
Александр Герман разместил свою штаб-квартиру напротив церкви Святых Петра и Павла, на улице Воровского, к северу от Крома. Солдаты Красной Армии, охранявшие здание, с подозрением посмотрели на англичан, но пропустили их к командиру.
Неистовые рыжие усы, которые носил Герман, придавали ему облик пирата. Теперь, когда лицо его стало худым, бледным и усталым, усы казались приклеенными, словно неудачный театральный грим. Огромная повязка по-прежнему охватывала его размозженную руку. Бэгнолл удивился, почему хирурги ее просто не ампутировали: он не мог себе представить, чтобы от изуродованной руки было больше пользы, чем от простого крючка вместо нее.
Он с Джеромом Джоунзом стал рассказывать Герману о предупреждении Георга Шульца. Но партизанский командир отмахнулся здоровой рукой.
— Да, я знаю, — сказал он на идиш, что для него казалось более естественным, чем русский. — Нацист, вероятно, прав — фашисты и мы вскоре снова начнем воевать.
— От этого никому не будет лучше, кроме ящеров, — заметил Бэгнолл.
Александр Герман пожал плечами.
— Им от этого тоже хорошего немного, — сказал он. — Они не собираются двигаться на север, чтобы захватить Псков. Большую часть своих сил они переправили в Польшу для войны с немцами. Мы воевали с немцами до нашествия ящеров и будем воевать после их ухода. Нет причин, чтобы не воевать с ними и сейчас, пока ящеры еще здесь.
— Не думаю, что вы победите. Герман еще раз пожал плечами.
— Тогда мы снова уйдем в леса и снова станем лесной республикой. Мы можем не удержать город, но нацисты не смогут удержать сельскую местность.
Это прозвучало с абсолютной уверенностью.
— Не означает ли эго, что нам здесь места уже нет? — спросил по-русски Джером Джоунз. Благодаря университетскому образованию он предпочитал этот язык немецкому; с Бэгноллом было иначе.
— Вам здесь действительно места нет, — согласился Александр Герман. Он вздохнул. — Я думал о том, чтобы отправить вас отсюда. Теперь у меня такой возможности не будет. Но я призываю вас уйти, пока мы и нацисты не начали воевать друг против друга. До настоящего времени вы делали все, чтобы такого не случилось, но полковник Шиндлер кажется менее разумным, чем его предшественник, — и, как я сказал, опасность со стороны ящеров теперь меньше, так что у нас нет теперь общего врата, объединявшего нас. Двигайтесь в сторону Балтики, пока это возможно.
— Вы дадите нам пропуск для свободного прохода? — спросил Кен Эмбри.
— Да, конечно, — сразу же ответил партизанский командир — Вам следует получить его и у Шиндлера. — Лицо его скривилось. — В конце концов, вы — англичане, и поэтому заслуживаете достойного обращения по законам ведения войны. Вот если бы вы были русскими… — Он покачал головой. — Вам также следует помнить, как невелика ценность этого пропуска
— хоть моего, хоть от Шиндлера. Если кто-нибудь пальнет в вас с пяти сотен метров, вы его предъявить не сможете.
Александр Герман нашел листок бумаги, обмакнул ручку в пузырек с жидкостью, которая пахла скорее ягодным соком, чем чернилами, и принялся быстро писать. Он вручил документ Бэгноллу, который кириллицу разбирал с большим трудом. Бэгнолл передал его Джерому Джоунзу. Тот пробежал его глазами и кивнул.
— Удачи вам, — сказал Александр Герман. — Хотелось бы предложить что-нибудь более существенное, чем это, но теперь всего не хватает.
Трое англичан вышли от партизанского командира с угрюмым видом.
— Считаете, что нам надо получить пропуск от Шиндлера? — спросил Эмбри.
— Полагаю, не стоит беспокоиться, — ответил Бэгнолл. — Немцы вокруг
— сплошь солдаты, и все они знают, кто мы. Но это ни в коем случае не относится к русским. Клочок бумаги сможет удержать некоторых крестьян от того, чтобы перерезать нам горло как-нибудь ночью, когда мы уснем в стогу.
— Или как раз наоборот, — сказал Эмбри, не желая, чтобы пострадала его репутация циника. — Тем не менее, полагаю, с бумагой нам будет лучше.
— Жаль, что мы не взяли с собой продовольствие и боеприпасы, — сказал Бэгнолл. — Мы смогли бы тронуться в путь прямо сейчас, не заходя домой.
— Это же недалеко, — сказал Джоунз, — и после того, как мы все соберем, предлагаю не праздновать наш уход. Если обе стороны предупреждают, что лучше умотать отсюда, будем дураками, если не послушаемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100