Тот, кто здесь живет, не имеет ни малейшего представления о чистоплотности. Энтрери поискал глазами, но ночной вазы не увидел, хотя, судя по запаху, она должна была быть.
Мать была другой. Хоть это и стоило ей больших усилий, но она старалась всегда держать в чистоте и себя, и своего ребенка.
Энтрери пришло в голову, что жизнь могла окончательно сломить ее и Шанали изменилась. Поморщившись, он от души понадеялся, что здесь теперь живет кто-то чужой. Но это значит, что мать умерла. Вряд ли она уехала, потому что ей было уже за двадцать, когда сына забрали, а после двадцати отсюда уже никто не уезжал. Если же она осталась жить здесь, то это по-прежнему ее дом.
Энтрери стало нехорошо. Не в силах больше выносить зловония, он выскочил на улицу. Со всех сторон к нему устремились взгляды, полные ненависти, злорадства, зависти. Тяжело дыша, он чувствовал, что едва ли ему было так худо за всю его взрослую жизнь.
Постаравшись взять себя в руки, он оглянулся на качавшуюся на скрипучих петлях дверь. С какой отчетливостью встали перед ним картины далекого детства! Здесь, на этом холодном полу, он спал, не зная, куда деваться от клопов. Он вспомнил, в каких муках протекал каждый день матери, вспомнил и желчного отца, тоже причинявшего ей немало страданий. Давно он уже не думал так много о своих юных годах. Энтрери даже смутно припомнил мальчишек, с которыми носился по улице. Все-таки какая-то радость была и в этой беспросветной нищете; удивительно, но в этой неожиданной мысли он обрел некоторое утешение.
Повернувшись, он наткнулся на старуху с лицом, изрезанным глубокими морщинами.
– Глянь-ка ты, какой красавчик, сапожки-то у него какие, меч сверкает! – прошамкала она.
Энтрери смотрел на ее горбатую фигуру, пергаментное личико и выцветшие глаза – как будто видел много раз и в то же время не встречал никогда.
– Что, самый главный тут, да?! – зло крикнула старуха. – Ходишь, куда пожелаешь и когда вздумается?
Энтрери знал, что множество глаз наблюдает сейчас за ним, и понимал, что старуха говорит не от себя, а от всех этих людей, чувствуя их молчаливое одобрение.
– Лучше бы смотрел, куда идешь, – сказала она и хотела ткнуть Энтрери пальцем в грудь.
Случалось, что чародеи принимали обличье простых людей и якобы нечаянным прикосновением обрушивали на свою жертву силу заранее приготовленного заклятия. Энтрери это было известно, поэтому, даже не размышляя, он машинально схватил старуху за запястье рукой в волшебной перчатке, которая вбирала в себя все магические энергии, и довольно грубо вывернул ее руку.
– Ты же не знаешь, кто я такой, – тихо проговорил он. – И не знаешь, зачем пришел. А поскольку тебя это не касается, то не лезь больше.
Он заметил, как многие из отдыхавших в тенечке соседей поднимаются, возмущенные его выходкой, но заступиться никто не решился.
– Если тебе жизнь дорога, – прибавил убийца и, оттолкнув старуху, пошел своей дорогой.
Он решил, что прирежет первого же, кто осмелится на него напасть. А из второго, если это их не остановит, высосет все силы с помощью кинжала, чтобы справиться с накатившей на него слабостью. Однако достаточно было сделать только два шага, чтобы понять – опасаться ему некого.
Только вот старуха оказалась упрямой.
– Глядите-ка, какой страшный, а! – заверещала она. – Посмотрим, будешь ли ты так пыжиться, когда Белриггер узнает, что ты лазил в его дом!
У Энтрери едва не подкосились ноги, и он усилием воли удержался от того, чтобы ринуться назад и расспросить старуху об отце. Позже. Сейчас он привлек внимание слишком многих рассерженных людей.
Зная, что один из прежних обитателей улицы, а именно его родной отец, жив, Энтрери, возвращаясь на площадь, внимательнее присматривался к сидящим у домов беднякам. Во многих из них он подмечал знакомые черты – наклон головы, жест, характерный взгляд. Это была улица его детства. Он узнавал людей, хотя они сильно постарели. А кое-кто из молодежи имел сходство с его бывшими соседями, – наверное, их дети.
Хотя, быть может, дело просто в том, что все бедняки похожи, ведь жизнь и заботы у них везде одинаковые.
Да и вообще, какая разница, главное, что отец все еще жив.
Мысль эта весь день преследовала Энтрери. Гулял ли он по улицам Мемнона или шел в порт, под жарким солнцем или в сумерки, она не оставляла его в покое.
Артемис Энтрери не раз за свою жизнь без тени сомнения храбро вступал в бой с такими воинами, как Дзирт До'Урден, но вернуться после заката в свой старый дом он заставил себя с трудом. Чтобы пробраться в лачугу незамеченным, он применил всю свою сноровку, неслышно снял несколько досок, которыми была забита задняя стена, и проскользнул внутрь.
В лачуге никого не оказалось. Энтрери приладил на место доски, в темноте пробрался в дальний угол, сел лицом к двери и стал ждать.
Часы тянулись медленно, но убийца не терял бдительности, и, когда дверь наконец распахнулась, он даже не вздрогнул.
Еле переставляя ноги, вошел какой-то старичок. Маленький, сгорбленный, он делал такие короткие шажки, что ему пришлось раз десять передвинуть ноги, чтобы добраться до стоящего в метре от него стола.
Чиркнув огнивом, он зажег свечку, и убийца смог разглядеть его лицо. Старик был не просто худой, а страшно тощий, кожа да кости, а его лысая голова под безжалостными лучами солнца так покраснела, что в слабом пламени свечи напоминала тлеющий уголь. Лицо заросло клочковатой седой бородой, а поскольку он постоянно жевал губами, она шевелилась, и растительность выглядела еще более неопрятно.
Трясущимися грязными руками он достал кошелек и вывалил его содержимое на стол. Что-то бормоча, старик стал выбирать медяки и серебряные монетки из кучки блестящих камушков, какие можно было набрать на пляже южнее доков. Убийца вспомнил, что, когда он был маленьким, многие соседи собирали красивые камушки, а потом предлагали их на богатых улицах прохожим, и те давали им монетку-другую, лишь бы отвязаться.
Энтрери не узнавал старика, однако не сомневался, что это не Белриггер, – быть не может, чтобы жизнь так исковеркала его жестокого отца.
Старичок негромко захихикал, думая о чем-то своем, и Энтрери вдруг широко открыл глаза – он узнал его. Бесшумно поднявшись, он подошел к столу. Старик ничего не заметил, тогда убийца накрыл ладонью кучку его сокровищ.
– Чего? – воскликнул старичок и отпрянул. Эти диковатые глаза… зловонное дыхание… Энтрери больше не сомневался.
– Кто ты? – пролепетал старик.
– Неужели не узнал родного племянника? – улыбнулся убийца.
* * *
– Дьявол тебя забери, Тоссо-паш, – проворчал вошедший в лачугу часом позже человек. – Если снова обделаешься, проваливай на…
С зажженной свечой он двинулся прямиком к столу, но услышал, как за его спиной закрылась дверь. Значит, кто-то забрался в дом.
Белриггер обернулся.
– Ты не Тоссо, – сказал он, смерив незнакомца взглядом.
Энтрери тоже смотрел на него, сомнений не было – перед ним отец. Годы его не пощадили. Он высох, выглядел изможденным, как будто все это время, что они не виделись, ничего, кроме крепких напитков, ему в рот не попадало.
Энтрери бросил взгляд через его плечо в угол, и отец тоже туда посмотрел, повыше подняв свечку. В углу лицом вниз лежал Тоссо-паш, и под животом у него натекла небольшая лужа крови.
Белриггер круто развернулся, лицо его перекосилось от ужаса и злобы. Незнакомец направил на него меч с необычным, кроваво-красным лезвием, и если старик и хотел броситься на непрошеного гостя, то сразу передумал.
– Кто ты? – выдохнул он.
– Тот, кто сводит счеты.
– Ты убил Тоссо?
– Может, он и жив еще. От ранений в живот умирают медленно.
Белриггер поперхнулся.
– Ты знаешь, что он со мной делал, – добавил Энтрери.
– С тобой? – с трудом выговорил старик – Да кто ты такой?
– Похоже, у тебя нет никаких семейных привязанностей, – рассмеялся убийца. – Хотя меня это не удивляет.
– Семейных? – повторил старик, бестолково тараща глаза. – Ты кто?
– Сам знаешь.
– Так, мне это надоело, – решительно заявил Белриггер и сделал движение к двери.
В то же мгновение острие красного меча кольнуло его под подбородок. Слегка повернув руку, Энтрери оттеснил отца к столу и, чуть нажав, заставил плюхнуться на стул.
– Много раз я слышал эти слова, – проговорил он и, подтянув к себе второй стул, перегородил дорогу к выходу. – Только обычно после них ты меня бил.
У Белриггера перехватило дыхание.
– Артемис? – едва слышно прошептал он.
– Неужели я так сильно изменился, отец?
Старик довольно быстро справился с собой.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, бегло осмотрев одежду и оружие. – Ты же сбежал. Зачем вернулся?
– Сбежал?! Меня продали в рабство!
Фыркнув, Белриггер поглядел в сторону.
– Тебе кажется, что это весело?! – стукнув кулаком по столу, крикнул Энтрери.
– А мне-то что? Не я ж тебя продал.
– Какой у меня любящий папаша! – с кривой усмешкой сказал убийца.
Как ни странно, Белриггер расхохотался ему в лицо.
– А Тоссо так не веселился, – хмуро заметил Энтрери, и старик сразу помрачнел.
– Что тебе нужно?
– Хочу узнать, что с матерью. Она жива?
По насмешливому взгляду отца Энтрери догадался, каким будет ответ.
– Тебя ж в Калимпорт повезли, да?
Убийца кивнул.
– Так вот, Шанали померла, когда ты еще туда и не добрался, хоть купцы и гнали лошадей вовсю. Дурень ты, она ж знала, что ей недолго осталось. А то, думаешь, продала бы она своего любименького сыночка?
Мысли в голове Энтрери понеслись вихрем. Он припомнил мать, какой видел ее в последний раз, и вдруг понял, что такой убитый вид у нее был совсем по другой причине.
– Мне даже жаль было эту шлюшку, – сказал Белриггер и тут же получил от Энтрери увесистую пощечину.
Убийца сел на место, а старик, с ненавистью глядя на него, сплюнул кровь.
– У нее выхода не было, – сказал он. – Нужно было заплатить жрецам, чтобы спасли ее жалкую жизнь, потому что брать в уплату за молитвы и чары ее источенное болезнью тело они уже брезговали. Вот она тебя и продала, а они взяли деньги. А она все равно померла. Не верю я, что они хоть что-то сделали, чтобы ей помочь.
Белриггер умолк, и Энтрери долго сидел, переваривая все, что услышал.
– Ну что, убивец, получил, что искал? – подал голос старик.
– Она меня продала?
– Разве я тебе не это только что сказал?
– А родной отец меня защищал, – с горечью промолвил Энтрери.
– Родной отец? – спросил Белриггер. – А ты его знаешь?
Энтрери сжал зубы.
– Ты что же, придурок, считаешь меня своим отцом? – расхохотался старик – Вот олух! Да не отец я тебе. Был бы ты мне родным сыном, я бы, может, вколотил в тебя побольше толку.
– Лжешь.
– Когда мы с Шанали встретились, она уже была брюхата. Да, потому что подкладывалась под жрецов. Как и все девки. Ты, может, сильно мал был, когда уехал, потому и не знаешь, а вообще почти все пацанята, что тут по улице гоняют, – их семя, жрецов. – Он фыркнул. – Я дал ей место, чтобы жить, а она мне взамен – небольшие радости.
Энтрери почти не слушал его. Он вспоминал, как видел в детстве мужчин, приходивших к ним в дом, плативших Белриггеру и потом лезших в постель к матери. Он закрыл глаза: ему почти захотелось, чтобы Белриггер бросился на него, воспользовавшись моментом, схватил кинжал и вонзил в сердце. Он бы не сопротивлялся.
Но старик даже не шелохнулся, он смеялся, смеялся, пока Энтрери не открыл глаза и не посмотрел на него так, что тот смолк.
Белриггер как-то неловко закашлялся.
Энтрери встал и спрятал меч в ножны.
– Поднимайся, – сказал он старику.
Белриггер с вызовом поглядел на него:
– Это еще зачем?
– Вставай. – И с этими словами убийца разбил ему нос кулаком.
Старик встал, вытирая кровь рукой.
– Что тебе надо? Я все рассказал, я тебе не отец.
Энтрери схватил его руку и закрутил за спину.
– Но ты меня бил.
– Надо же было учить тебя, – просипел старик, пытаясь дотянуться до него другой рукой.
Энтрери снова ударил его по окровавленному лицу.
– Жизнь сурова! – оправдывался старик. – Надо было учить тебя уму-разуму!
– Только попробуй сказать еще раз, что моя мать была шлюхой! – процедил Энтрери, сильнее заламывая ему руку и заставляя опуститься на колено.
– А что мне еще сказать? – жалобно вскричал Белриггер. – Ей приходилось это делать, чтобы жить. Всем нам выживать приходится. Я ж не виню ее и никогда не винил. Никто не хотел брать ее, а явзял.
– Ради своей наживы.
– Ну, не без этого, – признал старик. – А чем я виноват? Жизнь такая.
– Ты виноват в каждой оплеухе, что отвешивал мне, – спокойно сказал Энтрери. – Ты виноват, что позволил этому смердяку, – и он мотнул головой в сторону умирающего Тоссо-паша, – приближаться ко мне. Или он тебе тоже платил? Брал денежки за своего сыночка, а, Белриггер?
Несмотря на боль, старик яростно замотал головой:
– Нет-нет, никогда…
Энтрери ударил его коленом в лицо, и старик растянулся на полу. Выхватив кинжал, убийца наклонился над стонущим Белриггером, но передумал и направился к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49