Шофёры доставляют молоко с опозданием или не доставляют вообще. Детям неделю не меняют белья, потому что сломалась стиральная машина, а механик в какой-то пещере смакует свои квазипобеды на квазистадионе. И самое страшное: у близнецов из малышовой группы расстроен желудочек, но два часа нельзя доискаться педиатра. Хорошо, что простая клизма помогла. А если бы дизентерия?
Хитта собирает мам. “Ваши чада на краю пропасти! — восклицает она. — Я не ручаюсь за их жизнь. Спасайте потомство, пчелы-работницы, не надейтесь на трутней!”
Для начала пчелы, избрав делегацию, жужжа, пошли к Ласаху. Хитта требовала полицейских мер. Пусть военная охрана, делать ей всё равно нечего, разыщет блудных отцов и под конвоем доставит их в лоно семейства. И пусть квази будут уничтожены, а тайный просмотр фильмов карается принудительными работами на мусорной свалке.
Ласах, однако, не удовлетворил пчёл. Он призывал к терпению. Уверял, что поклонники квази пресытятся, им надоест псевдожизнь (“Как надоела вам всем”, — сказал он.) Ласах был противником насильственных мер, а может, понимал, что его никто не послушает. Бонгр же отшутился. Семья, дескать, испокон веков держалась на любви, на ласке, на привлекательности женщины. Не может быть, чтобы такие очаровательные дамы не сумели удержать при себе мужа. Просто им нужно успокоиться, обрести форму, перед зеркалом посидеть, приодеться к лицу. Он лично верит в их обаяние…
Наслушавшись комплиментов, женщины удалились умиротворённые. Детишки, однако, продолжали реветь, их надо было кормить. И пчелы, Хитта первая, поняли, что спасение утопающих дело рук самих утопающих. Был задуман День избиения трутней.
Хитта проявила редкостный организаторский талант. Операция была подготовлена тщательно. С помощью детей были выслежены все убежища беглых отцов, нанесены на карту, составлена диспозиция. И трутней захватили врасплох. Не потому, что удалось сохранить тайну, нет. Каждая пчела выдала секреты операции своему мужу или возлюбленному. Но мужчины в своём мужском самомнении не обратили внимания на предупреждение, сочли все бабьими сплетнями, пустой брехнёй. Однако ударные отряды обиженных жён были подготовлены, вооружены и однажды вечером подняты по тревоге. Одуревшие от видений, разморённые и истощённые, квазигерои не смогли оказать сопротивления. Свирепые пчелы оттаскивали их за руки и за ноги, награждая тычками и пощёчинами, а совершенные квазиаппараты с помощью палок и скалок превращались в груду стеклянных осколков и проволочек.
Историки не считают, что это женское восстание было действительно задумано как день избиения. Конечно, женщины хотели не уничтожить, а образумить мужской пол, вернуть супругов к семейному очагу. Но, видимо, в разгаре разрушения мстительницы перенесли свою ярость с одуряющих аппаратов на одуревших потребителей.
И нескольких искалечили, троих забили насмерть, Бонгра в том числе.
Жестокий день избиения трутней знаменовал начало новой эпохи в истории Астреллы. Эпохой Чистых радостей окрестили её современники. Естественно, в первые же дни после победы пчелы собрали общее собрание жительниц и приняли поправку к многострадальному параграфу третьему. После слов: “…целью истинных талантов является прогресс… качественный, а не количественный” — было добавлено: “И всестороннее развитие искусства, отражающего жизнь, а не подменяющего её”.
И в силу той же удивительной логики астреллитов маленькая добавка, часть придаточного предложения, стала главным содержанием их борьбы на многие годы. Борьба шла за искоренение искусства, подменяющего жизнь, прежде всего против рецидивов увлечения квази.
Рецидивы были, конечно, но исключительно у мужчин — этой слабохарактерной половины человечества, непрактичной и увлекающейся, склонной жить только чувством. Не раз бывало, что, заскучав от здоровой и правильной жизни в семье, безвольные отцы тайком удирали в горы, собирали кустарные квазиаппараты и в укромных пещерах пробовали предаваться воображаемым оргиям. Но стоило хотя бы одному отцу исчезнуть на ночь, колокол поднимал пчёл по тревоге, ударные отряды разыскивали убежища падших мужчин, аппараты уничтожались. Восстановить их было все труднее.
И распущенность была вытравлена. Не без удивления читал я об этой победе женского здравомыслия над мужской мечтательностью. Усмехался про себя: “У нас на Земле мужчины поставили бы на своём”. Но если вдуматься, поклонники квази ни при каких условиях не могли одержать верх. Они вычёркивали себя из деятельности, были дезертирами, даже духовными самоубийцами. Полк самоубийц не может одержать конечную победу, как бы ни был он силён вначале. Ведь каждое самоубийство уменьшает его живую силу.
Пчелы изменили и структуру управления. Президента у них не было, а делами заправлял триумвират из Главного Воспитателя, Главного Учителя и Главного Врача.
Воспитателем выдвинули Ридду. Тут преемственность играла роль. Пчелы хотели подчеркнуть, что они ничего не меняют, только восстанавливают справедливый порядок. Но Ридда возглавляла правление формально. После смерти Здарга она как-то осела, потеряла апломб, даже внешне опустилась, одевалась неряшливо и говорила невнятно, все о Здарге, о принципах Здарга, о чистоте настоящего здаргизма. После неё обычно брала слово Хитта — её заместитель — и простыми, доходчивыми словами поясняла, как понимать принципы в данном конкретном вопросе.
Как же она толковала, как понимала Здарга?
— Здарг вёл нас в будущее, — говорила она. — А что такое наше будущее? Это дети, развитые духовно и физически, умные, нравственно чистые, красивые, здоровые. Здоровье прежде всего, потому что красота — это здоровое тело, нравственность — здоровое поведение, ум — здравый смысл. Что же нужно для здоровья? Естественность в первую очередь: чистый воздух, чистая вода, простая сытная пища, физический труд на чистом воздухе. Астрелла достаточно просторна, чтобы прокормить всех своих детей естественными продуктами. Нужно только не лениться, спину гнуть от зари до зари. И не требуются нам фабрики, загрязняющие лёгкие ядовитой копотью, а желудок — анилиновыми приправами. Меньше химии и больше зёрна! Да здравствует простая жизнь, простая пища, простые отношения, простые радости!
Упрощение стало главным лозунгом при Хитте и её преемниках, не только лозунгом, я бы сказал, религией. Труд физический, труд с напряжением мускулов считался почётным, умственный труд — блажью, работёнкой для ленивых и слабосильных. О закрытии фабрик, ликвидации лаборатории сообщали как о славном достижении. Утончённое называли извращённым, философские споры — пустословием, чтение — потерей времени, сибаритством. И поэты воспевали опрощение простыми словами, их стихи твердили наизусть, пели на простые мотивы. Гирдл-Простак был самым знаменитым из поэтов той эпохи. Приведу несколько его сонетов в прозаическом переводе. Рифмовать не берусь, хотя рифмы в школе Опростителей были простейшие: чёткие, точные и привычные типа “день — тень”, “кровь — любовь”.
Итак, стихи:
1. “В лаборатории, затхло прокисшей, заплесневелой, как могила, в запаянных колбах, наполненных удушливым дымом, ветхий старец слезящимися глазами пытается подсмотреть тайну рождения жизни.
Но жизнь рождается не в стеклянной банке, она рождается в поле, когда солнце припекает чернозём, свежий ветер обдувает, говорливые ручейки омывают комочки почвы. Открой глаза пошире, в крыльях бабочки ты увидишь блики солнца; увидишь свежесть ветра в прыжках козочки, в мелькании рыбки — проворство ручейка. Посмотри, старец, на свою внучку, посмотри, мужчина, на жену-хлопотунью. Разве ты не замечаешь в ней порывы ветра, резвость ручья, не чувствуешь жар солнца в её крови?
А подслеповатый мудрец что-то ищет в мутной колбе”.
2. “На стене картина. Роворят, чудо искусства. Девушка на ней словно живая. Словно, да не совсем. Молчит, не дышит, не смеётся. Тронул пальцем — заскорузлый холст с буграми липкой краски. Пальцы запачкал, не отмываются. Вот тебе и красавица, “словно живая”!
Рядом ценительница искусства, знаток, художественная натура. Восхитилась, глазки горят, волнение колышет грудь. Тронул пальцем ручку — не бугристая и не липкая, тёплый атлас. И сразу все пришло в движение: щеки зарделись, глазки мечут молнии. Если в гневе так хороша, какова же в любви?
А ту, на холсте, хоть ножницами режь. Ничего в ней нет, кроме серых волокон и липкой краски”.
3. “Сладка вода для того, кто спину гнул над плугом. Отдых сладок тому, кто потрудился на славу. Вон старик сидит на завалинке, вокруг галдят внучата. Галдят, а он дремлет, подставив лицо солнышку. На лице покой и довольство. Звенит многочисленное потомство. Не зря гнул спину, жизнь прожита недаром”.
Таких стихов от Гирдла остались сотни. Их декламировали на свадьбах и крестинах, пели на простые мотивы. И выпало Гирдлу счастье быть знаменитым при жизни, уважаемым и популярным. Его почитали, не потому что Гирдл вёл за собой, а потому что шёл за почитателями, выражал их точку зрения на жизнь: “Человек живёт для будущего, а будущее — это дети. В детях — счастье, много детей — много счастья”.
Результат нетрудно угадать. Прирост населения на Астрелле был завидный. Число жителей увеличивалось вдвое в каждом поколении. Удвоение за четверть века, за столетие народонаселение выросло в 16 раз, за полтора века — в 64 раза, через два перевалило за триста тысяч.
И тут встала перед астреллитами проблема, которая у нас на Земле находится в ведении географии: проблема природных ресурсов, их учёта, подсчёта и расчёта. При Здарге Астрелла была просторным вольным парком, но на крошечном астероиде циклы развития завершались быстрее: всего полтора века понадобилось, чтобы плотно заселить просторный парк. Появился обычай, позже он стал правилом, а затем и законом: не жениться, пока не приготовил участок для своей семьи. Земледелие, как известно, требует пологих полей. Некогда, при Здарге, площадки выравнивали плавителями. Но пчелы искоренили технику. За полтора века она была начисто забыта. Ныне астреллиты долбили скалы киркой. Чтобы создать огород, надо было трудиться много лет. Младенец ещё чмокал соской, а отец его уже долбил камни, чтобы не задерживать свадьбу сына.
Там, где три тысячи терялись на просторе, триста тысяч толкали друг друга.
Времена Гирдла ушли в прошлое. Сам он давно смежил очи, окружённый многочисленными внуками. Гирдла чтили и потомки, но больше по традиции. Властительницей же дум поколения стала поэтесса Нонна. Самопожертвование было её излюбленной темой. Например: друзья любят одну девушку, она выбрала безземельного, благородный соперник желает ей счастья и отдаёт свой наследственный участок избраннику. Сестра отдаёт участок сестре, подруга — подруге, родители убивают себя, чтобы не оттягивать счастье детей. Длинные и сентиментальные поэмы Нонны вызывали восторг и слезы умиления, влюблённые девушки заучивали их наизусть. Едва ли кто-нибудь из них собирался жертвовать своим приданым, вероятнее, они мечтали, чтобы жертву принесли им.
Горькая нужда и тут изображалась доблестью. Врачи уверяли, что раннее супружество расшатывает неокрепший организм, высасывает соки мозга и пресекает умственную деятельность (как будто она остро необходима для долбёжки камней). Воспитатели предостерегали против чрезмерного увлечения телесными радостями, хулили невоздержанных, призывали к радостям духовным. Был даже создан Орден Чистой Духовности. Члены его давали обет безбрачия, отказывались от своего надела в пользу неимущих сирот.
От культа многодетности к культу безбрачия — любопытный разворот. Полная переоценка ценностей!
Возможно, переоценка эта прошла бы плавно и незаметно, если бы не впутался тут доктор Дэнтр с его потрясающим открытием.
Врачи на протяжении всей эпохи Чистых радостей оставались в числе самых почётных граждан Астреллы. Ещё при Хитте было установлено, что в триумвират правителей наравне с Главным Воспитателем и Главным Учителем входит и Главный Врач. Естественное решение для директора детского сада, превращающего всю планету в детский сад. В дальнейшем при всеобщем неодобрении умственного труда роль Учителя стала третьей и даже третьестепенной, но Врач оставался в почёте. Врачу — избавителю от страданий, Врачу — спасителю жизни, хранителю маленьких детей (сиречь счастья) посвящали свои рифмы и жизнелюбивый Гирдл, и чувствительная Нонна. О подвигах проницательных диагностов слагались легенды и эпические песни. И над чем тут посмеиваться? Разве лучше воспевать подвиги рыцарей, наносящих колотые и рваные раны, заносящие инфекцию в кровь с помощью нестерильного копья?
Но самое важное: для врачей, спасителей младенцев, было сделано исключение. На фоне общего увядания наук медицина кое-как поддерживалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Хитта собирает мам. “Ваши чада на краю пропасти! — восклицает она. — Я не ручаюсь за их жизнь. Спасайте потомство, пчелы-работницы, не надейтесь на трутней!”
Для начала пчелы, избрав делегацию, жужжа, пошли к Ласаху. Хитта требовала полицейских мер. Пусть военная охрана, делать ей всё равно нечего, разыщет блудных отцов и под конвоем доставит их в лоно семейства. И пусть квази будут уничтожены, а тайный просмотр фильмов карается принудительными работами на мусорной свалке.
Ласах, однако, не удовлетворил пчёл. Он призывал к терпению. Уверял, что поклонники квази пресытятся, им надоест псевдожизнь (“Как надоела вам всем”, — сказал он.) Ласах был противником насильственных мер, а может, понимал, что его никто не послушает. Бонгр же отшутился. Семья, дескать, испокон веков держалась на любви, на ласке, на привлекательности женщины. Не может быть, чтобы такие очаровательные дамы не сумели удержать при себе мужа. Просто им нужно успокоиться, обрести форму, перед зеркалом посидеть, приодеться к лицу. Он лично верит в их обаяние…
Наслушавшись комплиментов, женщины удалились умиротворённые. Детишки, однако, продолжали реветь, их надо было кормить. И пчелы, Хитта первая, поняли, что спасение утопающих дело рук самих утопающих. Был задуман День избиения трутней.
Хитта проявила редкостный организаторский талант. Операция была подготовлена тщательно. С помощью детей были выслежены все убежища беглых отцов, нанесены на карту, составлена диспозиция. И трутней захватили врасплох. Не потому, что удалось сохранить тайну, нет. Каждая пчела выдала секреты операции своему мужу или возлюбленному. Но мужчины в своём мужском самомнении не обратили внимания на предупреждение, сочли все бабьими сплетнями, пустой брехнёй. Однако ударные отряды обиженных жён были подготовлены, вооружены и однажды вечером подняты по тревоге. Одуревшие от видений, разморённые и истощённые, квазигерои не смогли оказать сопротивления. Свирепые пчелы оттаскивали их за руки и за ноги, награждая тычками и пощёчинами, а совершенные квазиаппараты с помощью палок и скалок превращались в груду стеклянных осколков и проволочек.
Историки не считают, что это женское восстание было действительно задумано как день избиения. Конечно, женщины хотели не уничтожить, а образумить мужской пол, вернуть супругов к семейному очагу. Но, видимо, в разгаре разрушения мстительницы перенесли свою ярость с одуряющих аппаратов на одуревших потребителей.
И нескольких искалечили, троих забили насмерть, Бонгра в том числе.
Жестокий день избиения трутней знаменовал начало новой эпохи в истории Астреллы. Эпохой Чистых радостей окрестили её современники. Естественно, в первые же дни после победы пчелы собрали общее собрание жительниц и приняли поправку к многострадальному параграфу третьему. После слов: “…целью истинных талантов является прогресс… качественный, а не количественный” — было добавлено: “И всестороннее развитие искусства, отражающего жизнь, а не подменяющего её”.
И в силу той же удивительной логики астреллитов маленькая добавка, часть придаточного предложения, стала главным содержанием их борьбы на многие годы. Борьба шла за искоренение искусства, подменяющего жизнь, прежде всего против рецидивов увлечения квази.
Рецидивы были, конечно, но исключительно у мужчин — этой слабохарактерной половины человечества, непрактичной и увлекающейся, склонной жить только чувством. Не раз бывало, что, заскучав от здоровой и правильной жизни в семье, безвольные отцы тайком удирали в горы, собирали кустарные квазиаппараты и в укромных пещерах пробовали предаваться воображаемым оргиям. Но стоило хотя бы одному отцу исчезнуть на ночь, колокол поднимал пчёл по тревоге, ударные отряды разыскивали убежища падших мужчин, аппараты уничтожались. Восстановить их было все труднее.
И распущенность была вытравлена. Не без удивления читал я об этой победе женского здравомыслия над мужской мечтательностью. Усмехался про себя: “У нас на Земле мужчины поставили бы на своём”. Но если вдуматься, поклонники квази ни при каких условиях не могли одержать верх. Они вычёркивали себя из деятельности, были дезертирами, даже духовными самоубийцами. Полк самоубийц не может одержать конечную победу, как бы ни был он силён вначале. Ведь каждое самоубийство уменьшает его живую силу.
Пчелы изменили и структуру управления. Президента у них не было, а делами заправлял триумвират из Главного Воспитателя, Главного Учителя и Главного Врача.
Воспитателем выдвинули Ридду. Тут преемственность играла роль. Пчелы хотели подчеркнуть, что они ничего не меняют, только восстанавливают справедливый порядок. Но Ридда возглавляла правление формально. После смерти Здарга она как-то осела, потеряла апломб, даже внешне опустилась, одевалась неряшливо и говорила невнятно, все о Здарге, о принципах Здарга, о чистоте настоящего здаргизма. После неё обычно брала слово Хитта — её заместитель — и простыми, доходчивыми словами поясняла, как понимать принципы в данном конкретном вопросе.
Как же она толковала, как понимала Здарга?
— Здарг вёл нас в будущее, — говорила она. — А что такое наше будущее? Это дети, развитые духовно и физически, умные, нравственно чистые, красивые, здоровые. Здоровье прежде всего, потому что красота — это здоровое тело, нравственность — здоровое поведение, ум — здравый смысл. Что же нужно для здоровья? Естественность в первую очередь: чистый воздух, чистая вода, простая сытная пища, физический труд на чистом воздухе. Астрелла достаточно просторна, чтобы прокормить всех своих детей естественными продуктами. Нужно только не лениться, спину гнуть от зари до зари. И не требуются нам фабрики, загрязняющие лёгкие ядовитой копотью, а желудок — анилиновыми приправами. Меньше химии и больше зёрна! Да здравствует простая жизнь, простая пища, простые отношения, простые радости!
Упрощение стало главным лозунгом при Хитте и её преемниках, не только лозунгом, я бы сказал, религией. Труд физический, труд с напряжением мускулов считался почётным, умственный труд — блажью, работёнкой для ленивых и слабосильных. О закрытии фабрик, ликвидации лаборатории сообщали как о славном достижении. Утончённое называли извращённым, философские споры — пустословием, чтение — потерей времени, сибаритством. И поэты воспевали опрощение простыми словами, их стихи твердили наизусть, пели на простые мотивы. Гирдл-Простак был самым знаменитым из поэтов той эпохи. Приведу несколько его сонетов в прозаическом переводе. Рифмовать не берусь, хотя рифмы в школе Опростителей были простейшие: чёткие, точные и привычные типа “день — тень”, “кровь — любовь”.
Итак, стихи:
1. “В лаборатории, затхло прокисшей, заплесневелой, как могила, в запаянных колбах, наполненных удушливым дымом, ветхий старец слезящимися глазами пытается подсмотреть тайну рождения жизни.
Но жизнь рождается не в стеклянной банке, она рождается в поле, когда солнце припекает чернозём, свежий ветер обдувает, говорливые ручейки омывают комочки почвы. Открой глаза пошире, в крыльях бабочки ты увидишь блики солнца; увидишь свежесть ветра в прыжках козочки, в мелькании рыбки — проворство ручейка. Посмотри, старец, на свою внучку, посмотри, мужчина, на жену-хлопотунью. Разве ты не замечаешь в ней порывы ветра, резвость ручья, не чувствуешь жар солнца в её крови?
А подслеповатый мудрец что-то ищет в мутной колбе”.
2. “На стене картина. Роворят, чудо искусства. Девушка на ней словно живая. Словно, да не совсем. Молчит, не дышит, не смеётся. Тронул пальцем — заскорузлый холст с буграми липкой краски. Пальцы запачкал, не отмываются. Вот тебе и красавица, “словно живая”!
Рядом ценительница искусства, знаток, художественная натура. Восхитилась, глазки горят, волнение колышет грудь. Тронул пальцем ручку — не бугристая и не липкая, тёплый атлас. И сразу все пришло в движение: щеки зарделись, глазки мечут молнии. Если в гневе так хороша, какова же в любви?
А ту, на холсте, хоть ножницами режь. Ничего в ней нет, кроме серых волокон и липкой краски”.
3. “Сладка вода для того, кто спину гнул над плугом. Отдых сладок тому, кто потрудился на славу. Вон старик сидит на завалинке, вокруг галдят внучата. Галдят, а он дремлет, подставив лицо солнышку. На лице покой и довольство. Звенит многочисленное потомство. Не зря гнул спину, жизнь прожита недаром”.
Таких стихов от Гирдла остались сотни. Их декламировали на свадьбах и крестинах, пели на простые мотивы. И выпало Гирдлу счастье быть знаменитым при жизни, уважаемым и популярным. Его почитали, не потому что Гирдл вёл за собой, а потому что шёл за почитателями, выражал их точку зрения на жизнь: “Человек живёт для будущего, а будущее — это дети. В детях — счастье, много детей — много счастья”.
Результат нетрудно угадать. Прирост населения на Астрелле был завидный. Число жителей увеличивалось вдвое в каждом поколении. Удвоение за четверть века, за столетие народонаселение выросло в 16 раз, за полтора века — в 64 раза, через два перевалило за триста тысяч.
И тут встала перед астреллитами проблема, которая у нас на Земле находится в ведении географии: проблема природных ресурсов, их учёта, подсчёта и расчёта. При Здарге Астрелла была просторным вольным парком, но на крошечном астероиде циклы развития завершались быстрее: всего полтора века понадобилось, чтобы плотно заселить просторный парк. Появился обычай, позже он стал правилом, а затем и законом: не жениться, пока не приготовил участок для своей семьи. Земледелие, как известно, требует пологих полей. Некогда, при Здарге, площадки выравнивали плавителями. Но пчелы искоренили технику. За полтора века она была начисто забыта. Ныне астреллиты долбили скалы киркой. Чтобы создать огород, надо было трудиться много лет. Младенец ещё чмокал соской, а отец его уже долбил камни, чтобы не задерживать свадьбу сына.
Там, где три тысячи терялись на просторе, триста тысяч толкали друг друга.
Времена Гирдла ушли в прошлое. Сам он давно смежил очи, окружённый многочисленными внуками. Гирдла чтили и потомки, но больше по традиции. Властительницей же дум поколения стала поэтесса Нонна. Самопожертвование было её излюбленной темой. Например: друзья любят одну девушку, она выбрала безземельного, благородный соперник желает ей счастья и отдаёт свой наследственный участок избраннику. Сестра отдаёт участок сестре, подруга — подруге, родители убивают себя, чтобы не оттягивать счастье детей. Длинные и сентиментальные поэмы Нонны вызывали восторг и слезы умиления, влюблённые девушки заучивали их наизусть. Едва ли кто-нибудь из них собирался жертвовать своим приданым, вероятнее, они мечтали, чтобы жертву принесли им.
Горькая нужда и тут изображалась доблестью. Врачи уверяли, что раннее супружество расшатывает неокрепший организм, высасывает соки мозга и пресекает умственную деятельность (как будто она остро необходима для долбёжки камней). Воспитатели предостерегали против чрезмерного увлечения телесными радостями, хулили невоздержанных, призывали к радостям духовным. Был даже создан Орден Чистой Духовности. Члены его давали обет безбрачия, отказывались от своего надела в пользу неимущих сирот.
От культа многодетности к культу безбрачия — любопытный разворот. Полная переоценка ценностей!
Возможно, переоценка эта прошла бы плавно и незаметно, если бы не впутался тут доктор Дэнтр с его потрясающим открытием.
Врачи на протяжении всей эпохи Чистых радостей оставались в числе самых почётных граждан Астреллы. Ещё при Хитте было установлено, что в триумвират правителей наравне с Главным Воспитателем и Главным Учителем входит и Главный Врач. Естественное решение для директора детского сада, превращающего всю планету в детский сад. В дальнейшем при всеобщем неодобрении умственного труда роль Учителя стала третьей и даже третьестепенной, но Врач оставался в почёте. Врачу — избавителю от страданий, Врачу — спасителю жизни, хранителю маленьких детей (сиречь счастья) посвящали свои рифмы и жизнелюбивый Гирдл, и чувствительная Нонна. О подвигах проницательных диагностов слагались легенды и эпические песни. И над чем тут посмеиваться? Разве лучше воспевать подвиги рыцарей, наносящих колотые и рваные раны, заносящие инфекцию в кровь с помощью нестерильного копья?
Но самое важное: для врачей, спасителей младенцев, было сделано исключение. На фоне общего увядания наук медицина кое-как поддерживалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38