Она отражается в чистом стекле, скупо освещает две фигуры, такие разные. Рассечённое шрамом лицо Гвинга почти страшно, единственный глаз выпучен, губы закушены. Он уселся в кресле глубоко и прочно, мощными руками держится за подлокотники, всей позой показывает, что его не сдвинешь на волос. А перед ним возвышается статный Здарг, этакий былинный богатырь. Кажется, одной рукой нажмёт — и мокрое место останется от противника. Но не нажимает богатырь. Нет в его позе уверенности. Руки убрал за спину, склонился, слушает. Мог бы раздавить — спрашивает вместо того.
Не было твёрдости у титана. И кончилась встреча победой мрачного гнома. Здарг обещал помочь длякам, способствовать их победу. Так по крайней мере утверждал Гвинг впоследствии.
Так утверждал Гвинг. Свидетельства Здарга нет. Он дал слово молчать.
Все равно тайна не осталась в тайне. Ракета была рассчитана на двенадцать мест; Гвингу нужно было набрать двенадцать участников. Двенадцать учёных готовились к отъезду, этого нельзя было не заметить. У кого-то были жены, жены догадались или выведали, по секрету рассказали лучшим подругам…
Короче, не прошло и двух дней после той решающей беседы, как Ридда, вбежав к Здаргу, ещё с порога объявила, что эти подлецы, эти скоты неблагодарные, эти подонки, выродки, крохоборы безмозглые (в лексиконе Вдага достаточно ругательств) задумали побег.
И тут она узнает, что Здарг сочувствует безмозглым крохоборам. Больше того, сам хотел бы вернуться на Вдаг.
Последовала бурная сцена. Ридда стыдила Здарга и умоляла его. Ридда плакала, стояла на коленях и грозила отравиться. Ридда кричала на своего полубога и целовала ему руки. Если вдуматься, пожалуй, в тот вечер Ридда изменила сама себе. Всю жизнь она сражалась за интересы Здарга, поддерживала все его начинания, оправдывала все прихоти, все зигзаги поведения. Почему же именно на этом зигзаге она вступила в спор со своим кумиром? Вероятно, испугалась за него. Испугалась, что от кумира отвернутся и Вдаг и Астрелла, он окажется между двумя стульями. Да, жители Астреллы боготворили Здарга, считали если не богом, то пророком, во всяком случае. Но пророк, Ридда понимала это, должен потакать своим приверженцам. Верующие позволяют вести себя, но только туда, куда им хочется идти. Лидер, сворачивающий слишком резко и часто, рискует остаться без последователей. А потеряв последователей, теряет вес, с ним перестают считаться и противники. Ридда подумала, что академики Вдага будут мстить Здаргу за непокорность, навяжут ему унизительную роль раскаявшегося блудного сына, вместо того чтобы рассматривать проекты по существу. И превратится он в прожектёра, борца с ветряными мельницами. В конце жизни испытает то, чего избежал в начале.
— Только не бегство, только не бегство! — молила она, ломая руки. — Обещай мне не торопиться. Дай честное слово!
Здарг дал слово… и нарушил его немедленно. Не было возможности не торопиться. Здарг понял, что Ридда утром, не откладывая, оповестит Астреллу о заговоре. Стало быть, раздумывая и медля, Здарг предаст доверившихся ему дляков. Как только Ридда ушла, Здарг прошёлся по комнате раз, другой, все взвесил, решился и снял трубку видеофона, чтобы позвонить Гвингу.
Ридда вышла от своего любимца расстроенная и заплаканная, с грязными потёками краски, смытой слезами с ресниц. Было уже очень поздно — около часу ночи по нашим понятиям — и очень темно, потому что собственной луной Астрелла ещё не обзавелась. Придерживая пальцами виски, Ридда брела по каменистым тропинкам. У неё разыгралась мигрень. Казалось, кто-то залез в мозг и никак не может выбраться, давит на череп изнутри, то ли сверлит кость буравчиком, то ли проломить старается. И всю дорогу Ридда думала только о головной боли: скорее бы добраться до дому, принять снотворное, вытянуться в постели, дождаться, чтобы дурман заглушил боль.
На все это ушло полчаса. (“Проклятые полчаса!” — писала она позже в воспоминаниях.) Когда боль растворилась, Ридда подумала, что дляки трепыхаются последнюю ночку, завтра поутру их всех приберут к рукам, голубчиков… И вдруг отчётливо поняла, что и Здарг это понял тоже, совесть заставит его предупредить Гвинга, и побег состоится именно в эту ночь.
Рывком сбросив одеяло, Ридда схватила видеофон.
Но кому звонить? Ласаху? Разве этот мягкотелый может сопротивляться кому-нибудь? Бонгру? Тот пожестче, но и похитрее, предпочитает жар загребать чужими руками. Эх, мужчины, мужчины, нет на свете мужчин! Напрасно смелость называют мужеством.
Ридда вызвала охрану космодрома.
— Да, к ракете прошла группа, — сонным голосом сказал дежурный. — Но сам президент провожал их. Он и сейчас с ними.
— Задержите! — закричала Ридда не своим голосом. — Любыми средствами не допустите взлёта. Здарга похитили. Его увели силой.
— Есть задержать! Есть не допустить! — Дежурный испуган. Боится, что ему придётся отвечать за недосмотр.
— И осветите ракетодром. И меня подключите к селектору. Я хочу видеть, как вы шевелитесь там.
Когда экран осветился, Ридда увидела обширное ровное поле, единственное ровное поле на скалистой Астрелле. По нему метались лучи, освещая суетливые фигурки.
И вдруг фигурки ложатся все разом.
— Дежурный, в чём дело? Почему охрана залегла?
— Нарушители отстреливаются, госпожа Ридда. Оказывают вооружённое сопротивление.
Действительно, экран исчерчен резкими светлыми линиями. Так выглядят трассы смертоносных лучей фотонных пистолетов.
Оторвавшись от экрана, Ридда сама звонит в штаб, разыскивает командиров десяток, связных.
А минуты идут. Фигурки все ещё лежат. Приподнимаются на миг и тут же падают. Над их головами ходят, скрещиваясь, как бы фехтуют, лучевые шпаги. Фехтуют, пожалуй, все ленивее. То ли батареи в пистолетах иссякают, то ли иссякает живая сила. Некоторые из сражающихся уже не поднимают головы.
Но вот появилась подмога. По полю мчится машина, за ней другая. Новые фигурки раскатываются горошинами. Расцветают букеты лучей. Все они упираются в кучку беглецов.
Дляки, видимо, поняли безнадёжность своего дела. Кто-то рослый поднялся на их стороне, кричит, размахивая руками. Сдаётся или зовёт в атаку — не разберёшь. Луч чиркнул по нему, рослый рухнул разом, как подпиленный. Преследователи поднялись с жидким “ура!”, уцелевшие дляки подняли руки.
Круглое лицо дежурного заслонило экран. Круглые глаза смотрели растерянно, пухлые губы шлёпали беззвучно, не сразу сумели выговорить:
— Госпо-спожа Ридда. Там убитые. Там Здарг убитый.
Ридда завизжала и кулаком ударила по экрану. Трубка лопнула с треском.
Здарг ещё не был мёртв, но приближался к смерти. Умирал тяжело, страшно и неаккуратно, как умирают рассечённые лучом надвое. Могучее тело ещё боролось, руки судорожно удерживали бесчувственную парализованную нижнюю половину, глотка взывала: “Я Здарг. Я ранен. Ко мне! Доктора Здаргу!” Слова перемежались звериным воем боли. И снова: “Я Здарг. Доктора. Ранен Здарг!” Кто-то побежал за врачом, может быть, тот самый, который раскроил Здарга. Кто-то пытался перевязать рану, стянуть артерии. Но кровь лилась наружу и внутрь… и с кровью уходила сила. Крик становился все глуше; Здарг уже не вопил, а подвывал, не требовал, а просил: “Доктора… пожалуйста! Здаргу плохо… худо Здаргу…”
Стон переходит в хрип, в шёпот. И выплывает из самых глубин мозга последняя мольба, последняя надежда, самая сокровенная: “Мама, бо-бо!”
Так ушёл из жизни Здарг, величайший из учёных планеты Вдаг, самый волевой, самый напористый, самый непреклонный. Ушёл непреклонный в тот день, когда заколебался.
Проклятая обязанность у биографов. Вынуждены мы описать смерть своего героя.
Целый месяц Астрелла была в трауре: ни единой песни, ни кино, ни концертов, по ночам свет вполнакала. У женщин заплаканные лица, у мужчин нахмуренные. Даже молодожёны были не очень счастливы в тот месяц.
Астреллиты искренне любили Здарга. Ему были благодарны за избавление от скудной жизни на Вдаге, им восхищались как учёным и как мыслителем, без зависти признавали превосходство. Здарг был выше корысти и выше зависти. После смерти он стал эталоном добродетели.
В разгар траура начался суд над убийцами Здарга. Обвинялись трое: Гвинг и два его спутника, захваченные на космодроме. Удивляться тут нечему. Луч не пуля, на нём не написано, из какого ствола он вылетел. В сражении все водили лучом направо—налево, установить, кто именно скосил Здарга, было невозможно. Здарга любили. Считаться даже нечаянным убийцей никому не хотелось. Говорилось уже не раз, что астреллиты очень склонны к самообману. Они легко уговаривают себя, что виноваты другие: “Кто угодно, только не я”. Охранники хором и поодиночке уверяли, что их лучеметы в этот момент бездействовали. Чей же работал? Видимо, лучемет беглецов. Так к обвинению в похищении Здарга было добавлено ещё и обвинение в умышленном убийстве: дляки прятались за спину Здарга и в ярости убили его, видя неизбежность поражения.
Выгораживая себя, дали нужные показания и спутники Гвинга. Испуганные до тошноты, не глядя в сердито гудящий зал, они каялись, проклиная зачинщика. И кто-то припомнил, будто бы Гвинг говорил, что Здарга надо увезти силой, если он будет колебаться, что его присутствие — залог их безопасности.
Стало быть, похитил, считал заложником, заложника убил.
Только Гвинг не испугался. Сутулый и корявый, стоял на помосте, сверлил единственным глазом враждебные лица. Он ничего не смягчал, ни на кого не сваливал, себя не выгораживал. Да, он хотел похитить ракету, чтобы бежать от своры эгоистов. Нет, Здарга не собирался похищать, но думал, что Здарг колеблется, сам будет благодарен, если его увезут силой. Нет, не считал Здарга заложником, но понимал, что присутствие Здарга — залог их безопасности, может, и говорил такие слова.
Конечно, эти полупризнания были приняты за признание вины.
И держался Гвинг вызывающе, почти грубо. Он оскорбил Ридду, оскорбил Бонгра, назвал его эстетствующим циником, а Ласаха — юродивым. И оскорбил всех талантов Астреллы, сказавши в заключительном слове: “Я ничего не прошу у вас, ханжи. Вы сами убили Здарга нечаянно, но убили бы его умышленно, если бы он повернул Астреллу назад. Все ваши словеса о чистоте и нравственности — болтовня, вы цените только свои тухлые домишки, вонючий ужин и мягкую постель. И меня вы убьёте, потому что я ваша совесть, а совесть — неприятное чувство, раздражающее, жевать мешает спокойно”.
И крикливая совесть была уничтожена. Гвинга казнили, соучастники его отделались домашним арестом.
“Король умер!” За этим следует: “Да здравствует король!”
Здарга похоронили, оплакали, отомстили, кто-то должен был занять его место. Ридда была законным заместителем, но Ридда отказалась. Она даже не явилась на общее собрание астреллитов, просила Бонгра зачитать её послание. Ридда писала, что недостойна управлять Астреллой, потому что не сумела уберечь Здарга, подавлена и понимает свою вину. Вина же её в том, что она допускала и даже поощряла длячество, вместо того чтобы вырвать самые корни этого ядовитого дерева. Корнем же длячества является, по её мнению, творческое бесплодие, нескромный гигантизм, заменяющий недоступную бездари оригинальность. И Ридда настаивала, чтобы в дальнейшем гигантизм не допускался, чтобы даже в устав Астреллы в параграф третий внесли слова: “Целью истинных талантов является прогресс науки… качественный, а не количественный”.
Поправка была принята охотно и без обсуждения. Половину присутствующих вообще не интересовал прогресс: качественный, количественный — какая разница? И только историки задним числом отмечают, что в этот день Астрелла окончательно встала на путь ограничительного развития. Талант превозносился по-прежнему, но тематика творчества направлялась в одну сторону. Нежелательными признавались количественные изобретения, то есть нужные для массового производства, для промышленности. Вся техника отбрасывалась.
Один из моих редакторов заметил, что я тут должен был бы раздвоить повествование. Вероятно, в Звёздном Шаре с его миллионами миров, тысячами и тысячами цивилизаций нашлись и такие, где история сложилась иначе: грубые и фанатичные дляки подавили чувствительных нутристов, казнили какую-нибудь другую Ридду, капитаном поставили другого Гвинга.
Представьте себе, и я задал этот вопрос моему куратору в Звёздном Шаре.
— Не припомню, — сказал он. — Кажется, не было такого варианта. Пожалуй, и не могло быть. Ведь дляки хотели вернуться на Вдаг. Они и вернулись бы… и влились бы в общепланетную науку. У них не могло быть изолированной самостоятельной истории. За изоляцию стояли нутристы, те, которые могли творить в башне из слоновой кости. Вот они и отстояли изолированность своей космической летающей башни. А дляки ликвидировали бы её.
И в президенты Ридда предлагала убеждённого изоляциониста — Ласаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38