- Не трубу, - наставительно поправил Котов, - а саксофон. Понимать надо. И не через месяц, а почти через два. Я ещё молодой. Думаешь, я пью ради удовольствия? Захочу - брошу. Со мной в жизни такое было...
- Опять начинаешь?
- Молчу, молчу. Просить будешь, больше ничего не расскажу.
- На такой работе ты никогда не бросишь. Что это за работа: одни свадьбы, да похороны, везде водка. Так любой человек может в алкоголика превратиться.
- Почему только свадьбы и похороны? - обиделся Котов. - У нас бывают очень приличные заказы. Третьего числа, например, будем играть в мексиканском консульстве, на торжественном приёме. Румбы, мамбы всякие, босановы...
Котов стал напевать и настукивать ладошками по табуретке. Тут в мастерскую спустился какой-то начальник и стал переругиваться с Юриком по поводу недоделанной в положенный срок рамы. "И посторонним здесь делать нечего, - сказал начальник уже на выходе. - Ходят, отвлекают от работы, а потом алмазы с выставки пропадают."
- Ох-ох-ох, раскудахтался, - скривился Котов. - Успокоится не может, будто у него украли. Плесни ещё.
Юрик налил ещё. Котов повторил свои действия над раковиной, снова сел и снова закурил. Похоже, что ещё до того, как Петя проснулся, эти двое успели обсудить кражу, поэтому разговаривать было особенно не о чем. Тем более, что у трезвого Юрика было полно работы.
- И как ты всё успеваешь? - заговорил Котов, желая сказать Юрику приятное, потому что перед тем как уйти, собирался выпить ещё. - На дому мебельная мастерская, здесь вот работаешь, а когда надо, и выпить умеешь.
- А потому что не распускаю себя как некоторые, - наставительно пояснил Юрик, усердно работая шкуркой по деревянной раме. - Всему надо знать место и время. Пей, да дело разумей.
- Я разумею... До вечера-то, до работы ещё отосплюсь. А с тех пор, как Катеньку похоронил, мне радовать больше некого.
- Ладно, на жалость не дави. И сам не расстраивайся, когда это было...
- Я не расстраиваюсь. Слушай, какую мне хохму рассказали!
И Котов принялся рассказывать анекдот, запинаясь и путаясь в сюжете, а Юрик слушал его, возился с рамой и ухмылялся в бороду.
Тем временем Петя, изнывающий от голода и жажды, подобрался к тарелке, на которой лежал засохший бутерброд с сыром. Юрик поставил его для Котова, но тот не закусывал. Орудуя зубами и перочинным ножиком, Петя наелся сухой булки и твёрдого, как подошва, сыра. После этого он стал искать поблизости хотя бы каплю воды, чтобы напиться. Но вода была только в раковине, а раковина находилась у всех на виду.
В стоящей на полу сумке виднелось несколько пустых бутылок. В одной из них, с этикеткой "Баржоми", было на дне, в самом уголке, ещё немного воды. Петя забрался в сумку, залез в бутылку и съехал вниз по гладкому влажному стеклу.
Но что это! Какой ужас, это совсем не вода! В голову мальчика ударили пары чистого спирта! Беспомощно забарахтавшись по круто наклонённой стеклянной поверхности, Петя ощутил, как мозг его затуманивается, он слабо вскрикнул и потерял сознание.
Тем временем Котов выпил третью, поболтал ещё, но язык у него начал слегка заплетаться, и он распрощался с приятелем. Брякнув пустыми бутылками, он повесил свою задрипанную сумку на плечо и зашагал в сторону ближайшего метро.
День выдался замечательный, светило солнце, прохожие на Невском улыбались, Котов тоже слегка пьяно улыбался. По пути к каналу Грибоедова он в нескольких местах пытался сдать свои пустые бутылки, но безуспешно. Тогда он спустился в метро и поехал домой, на станцию "Озерки".
Недалеко от своего дома он повстречал знакомого, и они выпили пивка. Потом Котов всё-таки добрался до своей квартиры и лёг спать. Бряцавшие в сумке бутылки он выставил на стол.
______________
Когда-то давно, задолго до описываемых здесь событий, Дима Котов был молодым преуспевающим бизнесменом. У него была жена, и они любили друг друга. Но, увы, их семейное счастье было недолгим. Однажды его супруга, которая работала в аптеке, выпила по ошибке двадцать капель яду вместо двадцати капель валерьянки и погибла во цвете лет. После этого Котов, ещё до женитьбы не равнодушный к спиртному, к тому же бесхарактерный, начал пьянствовать беспробудно. Его звукозаписывающая фирма обанкротилась, а он сам, под угрозами кредиторов распродал всё своё имущество. Он переехал к чёрту на куличики в новостройки, оставшись без жены, без работы и без денег.
Однажды у пивного ларька он купил за бесценок подержанный саксофон - не то ворованный, не то потерянный. Котов вообще любил звук саксофона и от нечего делать стал на нем пиликать. Он раздобыл самоучитель, а знакомый саксофонист давал ему изредка уроки.
В юности, на службе в армии. Котов играл в полковом оркестре на тубе басовой трубе, а после играл профессиональных ансамблях на бас-гитаре. Имея такой подзабытый опыт, он за полгода научился играть на саксофоне довольно прилично.
Как раз к тому времени из дома было уже вынесено всё, что можно было продать, и Котов начал потихоньку интересоваться у знакомых рабочими вакансиями.
Один из его знакомых, тот самый Юрик художник-реставратор, предложил не очень творческую, но зато спокойную и надёжную работу в своей домашней мастерской. Отшлифовав и отполировав пару стульев, Котов затосковал. Столь монотонная, рутинная деятельность была не в его характере. Даже наличие спирта в мастерской, необходимого для изготовления политуры, его не радовало. Возвращаясь домой, он пил пиво и тоскливо играл на саксофоне, в зависимости от своих дум сбиваясь то на похоронный марш, то на танцевальные мелодии.
Но вот знакомый по работе в ансамблях барабанщик сообщил Котову, что его ресторанному оркестру срочно требуется саксофонист. Тот, не раздумывая, ухватился за возможность, и с тех пор для него началась новая старая жизнь, оживлённая и беспорядочная. Новая потому, что сиденье в мастерской и лежание на диване ему уже смертельно надоели, а старая из-за того, что играть в ресторанном оркестре было для него делом привычным. Да и репертуар за истекшие двадцать пять лет не очень-то изменился.
Оркестр работал в ресторане на постоянном окладе, три раза в неделю. В остальные дни коллектив ездил по заявкам на званые вечера, юбилеи, свадьбы и похороны. Оплату частенько задерживали, иногда концов совсем невозможно было найти, и жить приходилось в долг, питаясь тем, что подавали на отдельный столик и тем, что удавалось с этого столика стянуть домой.
Котов хотя и не стал пить меньше, но заметно оживился и даже, после длительного перерыва, возобновил свои отношения с женским полом.
В этот день, 30-го мая, Котов мог отсыпаться до самого вечера: мероприятие предстояло ночное, оркестр начинал работать в 23.00.
В седьмом часу он открыл глаза, чтобы посмотреть на часы, и увидел внутри одной из стоящих на столе бутылок человечка. Совсем маленького, не больше оловянного солдатика. Поначалу он даже подумал, что это не человечек, а какое-то крупное насекомое или гусеница.
Но нет, зрение у Котова было отличное, а бутылка находилась всего в двух шагах, ошибки быть не могло. К тому же человечек вёл себя довольно беспокойно: сначала пытался что-то подбросить вверх, а затем, увидев что Котов на него смотрит, забарабанил ручками по стеклу.
"Вот и всё, - спокойно подумал Котов. - Вот как просто это, оказывается, бывает".
А он ещё всем доказывал, да и сам был уверен, что пьёт не так много, чтобы считаться алкоголиком, и что бросит пить как только захочет. Он был искренне уверен, что слова "белая горячка" - это нереальное, из анекдота. Не больше, чем страшилка, которую придумали, чтобы пугать ею нормально пьющих людей.
И вот она пришла к нему, эта страшилка. Говорят, в таких случаях видят маленьких зелёных чёртиков. Человечек в бутылке - скорее всего, тоже классический вариант. То, что ещё сегодня утром казалось ему смешным и нелепым, только что, сейчас, пришло к нему в дом.
Котов отвернулся к стене и некоторое время напряжённо смотрел в покрытые мелкими трещинками обои. Потом резко повернулся и сел на кровати. Человечка в бутылке не было.
3
Башляют сразу и много.
Котов невольно становится человеком,
который слишком много знает
Проспав до половины девятого вечера, Котов поднялся, вышел на кухню и жадно доел консервированную рыбу из банки, откусывая большими кусами булку и с треском в ушах прожёвывая. Теперь он тешил себя мыслями, что человечек в бутылке померещился ему во сне.
Пора было ехать. Котов побрился, уложил в сумку заметно не новый эстрадный костюм с блёстками, взял футляр с саксофоном и вышел из квартиры. Встреча была назначена у станции метро "Лесная".
О предстоящей халтуре договаривался, как обычно, Андрей Осипов барабанщик, который пригласил Котова в оркестр. В составе был ещё клавишник Вадик Лисовский (тоже старый знакомый), контрабас и тромбон.
Когда все собрались, Осипов начал объяснять смысл предстоящего мероприятия.
- Дело такое: башляют сразу и много. Народ будет серьёзный, возможно с валынами. Чем меньше задаём вопросов, тем дольше живём. В морду плюнут говорим "спасибо". Всё понятно?
Коллектив молчал.
- А может, не стоит? - неуверенно подал голос клавишник.
Котов проворчал: "Не стреляйте в пианиста"...
Осипов будто только ждал возражений.
- Не стоит? - повысил он голос. - А это мне нужно? А с долгами рассчитаться, а новые костюмы купить стоит или не стоит? Нас в этих скоро приглашать перестанут. А разбитый микрофон, а микшерский пульт?..
Коллектив молчал.
- Так разве кто-нибудь против? - бодро сказал Котов.
Как стало понятно, Осипов рассказал не всё. Музыкантам предстояло играть не в банкетном зале, не в кафе и даже не в загородном коттедже, а в бассейне. В огромном бассейне с десятиметровой вышкой и пустыми трибунами.
Здание оздоровительного центра принадлежало виновнику торжества, сухонькому улыбчивому старичку с хвостиком на затылке и всё замечающими глазками. По тому уважению и робости, с которыми говорили о нём присутствующие, называвшие его дядей Гошей, было понятно, что это очень не простой старичок.
Гости были в вечерних туалетах и сидели за пышно накрытыми столами, расставленными вокруг бассейна. Между столами сновали нанятые официанты, в плохой микрофон произносились тосты, и раскатистое невнятное эхо гуляло под высокими сводами.
Музыканты расставили инструменты на маленькой импровизированной сцене, переоделись в костюмы и стали ждать. Мужчина, представившийся распорядителем, сказал:
- Сидите пока здесь, на трибуне. Будьте готовы в любую минуту. Если что-то потребуется, махните официанту. Напиваться раньше времени не советую: тут есть люди, которые очень, очень нервные. Надо работать в полную силу. Приспичит в туалет, терпите до перерыва.
Чувствуя себя виновным и ответственным за происходящее, Осипов немедленно подозвал официанта. Через минуту на нижней лавочке трибуны, за бортиком, развернулась скатерть-самобранка. Все, кроме Котова, выпили для храбрости коньяку и закусили бутербродиками с икрой. Когда выпили по второй, и Котов снова проигнорировал, Лисовский поинтересовался:
- Котов, ты в порядке? Играть сможешь?
- Не понял, - с вызовом ответил Котов. - А что случилось?
Осипов и Лисовский переглянулись и пожали плечами.
Вскоре распорядитель сообщил, что обязательная торжественная часть закончилась и теперь, пока гости закусывают, можно поиграть что-нибудь спокойное, для фона. Пятидесятилетних, кое-где с проседью, музыкантов он называл ребятами, а они по привычке не обижались.
"Ребята" вышли на сценку, взяли инструменты и с отсчёта заиграли "Странников в пути" - медленную, комфортную тему из репертуара Фрэнка Синатры.
Гостям это понравилось: галдёж и женский смех зазвучали громче, активнее зазвякала посуда. Попурри из спокойных, переходящих из одной в другую мелодий продолжалось ещё с полчаса, лишь изредка прерываясь для произнесения необязательных, но глубоко прочувствованных каким-нибудь созревшим для этого гостем тостов. Котову запомнились только обрывки вроде того: "Дядя Гоша дал нам всё... ", "Больше, чем своего мужа..." и "Если хоть одна падла скажет про него плохо..."
Постепенно атмосфера праздника становилась всё более непринуждённой: сидящие за столами перекрикивали друг друга, несколько пар и один пьяный вышли танцевать на площадку перед оркестром.
Вскоре танцевала уже половина гостей, репертуар стал более знакомым и ритмичным, Лисовский запел. Музыкантам посыпались заказы, сопровождаемые щедрыми чаевыми. Подошёл распорядитель и сделал особый заказ.
- А сейчас, - провозгласил он в полной тишине, - любимая песня дяди Гоши!
Жующие сделали умилённые лица и отложили вилки. Над подёрнутой табачной дымкой гладью бассейна полилось нежное органное вступление "A Whiter Shade Of Pale".
"Он всёгда плачет, когда слушает эту песню", - предупредил распорядитель, и "ребята" старались как могли.
Дядя Гоша действительно прослезился, смахнул платком слезу и, когда музыка стихла, в возникшей на несколько секунд вежливой тишине похлопал в сухонькие ладошки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64