— Он судорожно сжимал рукоять Торна. — Я слышу, как он… поет мне. — Камарис вытянул из ножен часть чистой темноты. — Я носил его многие годы. — Он с трудом находил слова. — Я… чувствовал это иногда, особенно в бою, но никогда так. Я думаю… я думаю, он живой.
Джошуа недоверчиво посмотрел на клинок:
— Может быть, тебе лучше не носить его, Камарис? Ты все равно будешь вынужден снять его достаточно скоро. Положи меч куда-нибудь в безопасное место.
— Нет, — старик покачал головой, голос его был тяжелым. — Нет, я не смею. Есть вещи, которым надо научиться. Мы не знаем, как обратить Великие Мечи против нашего врага. Как ты сказал, это время быстро приближается. Может быть, я смогу понять его песню. Может быть…
Принц поднял руку, как бы собираясь спорить с ним, потом опустил ее.
— Делай то, что считаешь нужным. Ты хозяин Торна.
Камарис медленно поднял глаза:
— Да? Я думал так когда-то.
— Давай-ка выпей еще вина, — вступил в разговор Изгримнур. Он хотел было подняться со стула, но решил не делать этого. Сражение с килпами замедлило его выздоровление. Поморщившись, он сделал Джошуа знак снова наполнить чашу старика. — Трудно не чувствовать себя в ловушке, когда завывает ветер и море швыряет нас, как игральные кости.
— Изгримнур прав, — улыбнулся Джошуа. — Вот, выпей. — Каюта снова накренилась, и вино выплеснулось ему на запястье. — Выпей, пока в чашке больше, чем на полу.
Камарис долго молчал.
— Я должен поговорить с тобой, Джошуа. На моей душе тяжесть. — (Озадаченный, принц ждал.) Лицо рыцаря было почти серым, когда он повернулся к герцогу: — Пожалуйста, Изгримнур, я должен поговорить с Джошуа наедине.
— Я твой друг, Камарис, — сказал герцог. — Если кого-то и можно винить за то, что ты оказался здесь, так это меня. Если что-то не дает тебе покоя, я хотел бы помочь.
— Этот стыд жжет меня. Я бы не стал говорить Джошуа, но ему нужно это услышать. Даже когда я лежу без сна, боясь того, что будет делать меч, Бог наказывает меня за мой тайный грех. Я молюсь, чтобы он дал мне силы понять Торн и его братьев-мечей, если я поступлю правильно. Но, пожалуйста, не вынуждай меня обнажать этот позор и перед тобой. — Камарис выглядел действительно старым, лицо его обмякло, глаза блуждали. — Пожалуйста, я умоляю тебя.
Смущенный и сильно испуганный, Изгримнур кивнул:
— Как хочешь, Камарис, конечно.
Изгримнур раздумывал, стоит ли ему еще некоторое время подождать в низком коридоре, когда дверь каюты распахнулась и вышел Камарис. Старый рыцарь стремительно пробежал мимо, сгорбившись, чтобы не задеть низкий потолок. Прежде чем Изгримнур успел хотя бы начать спрашивать, Камарис уже исчез за поворотом, стукаясь то об одну, то об другую стену, когда «Жемчужина Эметтина» вздрагивала в объятиях бури.
Изгримнур тихо постучался в дверь каюты. Никто не ответил, и герцог осторожно открыл ее. Принц смотрел на лампу, лицо его было потрясенным, как лицо человека, увидевшего собственную смерть.
— Джошуа?
Принц встал, точно его дернули за веревочку. Он, казалось, полностью потерял присутствие духа. Голос его был безжизненным и ужасным:
— Уходи, Изгримнур. Дай мне побыть одному.
Герцог помедлил, но выражение лица Джошуа убедило его. Что бы ни произошло в каюте, он ничего не мог сделать для принца, кроме как оставить его одного.
— Пошли за мной, когда понадоблюсь. — Изгримнур вышел. Джошуа не поднял глаз, не заговорил. Он продолжал смотреть на лампу, как будто только ее свет мог вывести его из беспредельной тьмы.
Насколько могла судить Мириамель, она провела с дворрами уже несколько дней. В каменной крепости под Хейхолтом ничего нельзя было сказать с уверенностью. Застенчивые подземные жители продолжали хорошо с ней обращаться, но по-прежнему отказывались освободить ее, Мириамель спорила, умоляла, даже бушевала целый час, крича и угрожая. Когда ее ярость утихла, дворры горестно переговаривались между собой. Они, казалось, были удивлены и расстроены ее поведением, так что ей даже стало стыдно, но ее смущение прошло так же быстро, как и ярость.
В конце концов, решила она, я не просила, чтобы меня сюда привели. Они говорят, что на то были веские причины, — тогда пусть их причины их и успокаивают. Я этим заниматься не буду.
На самом деле она уже поняла причину похищения, хота и не смирилась. Дворры, казалось, спали очень мало, если вообще спали. Кто-нибудь из них все время находился в широкой пещере. Говорили они всю правду или нет, Мириамель не сомневалась, что что-то очень пугало тоненьких большеглазых созданий.
— Мечи, — сказал Джисфидри. — Очень хорошо. Я попытаюсь объяснить лучше. Вы видели, что мы узнали стрелу, хотя не сделали ее.
Да, они, казалось, действительно с самого начала знали, что в седельных сумках путников было нечто необычное. Впрочем, дворры вполне могли придумать всю эту историю, уже найдя стрелу.
— Мы не сделали эту стрелу, но она была сделана тем, кто научился у нас. Три Великих Меча сделаны нами, и мы связаны с ними.
— Вы сделали три меча? — Это сбило ее с толку. Эти слова не вязались с тем, что ей говорили раньше. — Я знала, что ваш народ сделал Миннеяр для короля Элвсоединены к вам, но одеты в перчатки какого-нибудь другого смертного?
Странно было думать, что ее блистательный дедушка положил массу труда, чтобы скрыть происхождение Сверкающего Гвоздя. Разве он стыдился, что обладает этим оружием? Почему?
— Если вы так хорошо знаете эти мечи, скажите мне, где теперь Сверкающий Гвоздь?
— Я не могу назвать вам точное место, но это где-то рядом. В пределах нескольких тысяч шагов.
Значит, или в замке, или под замком, решила Мириамель. Это не очень-то помогло ей, но по крайней мере ее отец, выходит, не бросил меч в океан и не велел увезти его в Наскаду.
— Вы пришли сюда, потому что знали, что мечи здесь?
— Нет. Мы бежали от других вещей, когда нас изгнали из нашего города на севере. Мы уже знали, что два меча были здесь, но это мало значило для нас в то время. Мы бежали по древним туннелям, а они привели нас сюда. И, только приблизившись к Асу'а, мы поняли, что другие силы тоже не дремали.
— И значит, теперь вы в ловушке между двух огней и не знаете, в какую сторону бежать. — Она произнесла эти слова с неодобрением, но знала тем не менее, что то, с чем столкнулись дворры, очень похоже на ее собственное положение. Она тоже была изгнана могущественными силами. Она бежала от своего отца в надежде, что целый мир будет разделять их. Теперь она рисковала своей жизнью и жизнью друзей, чтобы встретиться с ним вновь, но боялась того, что могло бы случиться, если бы она преуспела в этом. Мириамель постаралась отбросить бесполезные мысли. — Прости меня, Джисфидри, я просто устала столько времени сидеть на одном месте, вот и все.
В первый день она хорошо отдохнула, несмотря на свою ненависть к тюремщикам, но теперь ей уже хотелось двигаться, делать что-то — что бы то ни было. В противном случае она оставалась наедине со своими мыслями — а они были беспокойной компанией.
— Мы действительно очень сожалеем, Мириамель. Вы можете гулять здесь, сколько захотите. Мы постарались дать вам все необходимое.
Им повезло, что у нее с собой были сумки с провизией, подумала Мириамель. Если бы она была вынуждена перейти на пищу дворров — бледные грибы и маленькие отвратительные насекомые, — то оказалась бы гораздо менее уступчивым пленником.
— Вы не можете дать мне то, что я хочу, пока я пленница здесь, — сказала принцесса. — Ничто не может изменить этого, что бы вы там ни говорили. — Мириамель подавила злость. Она уже пробовала этот подход. Надо было подумать.
Исарда царапала стену пещеры изогнутым инструментом с плоским кончиком и тихо напевала про себя. Чем больше Мириамель слушала, тем больше эта песня очаровывала ее. Исарда почти шептала, но в мелодии было что-то от силы и сложности тех песен, которые пела килпам Ган Итаи. Исарда пела в одном ритме с движениями своих длинных грациозных рук. Музыка и движение составляли единое целое. Некоторое время Мириамель сидела подле нее как пригвожденная к месту.
— Вы что-то строите? — спросила она во время паузы в пении.
Женщина подняла глаза и улыбнулась:
— Здесь са х'роса — кусок камня, который проходит через другой камень. — Она показала на более темное пятно, едва заметное в свете розового кристалла. — Она хочет выйти, чтобы ее видели.
Мириамель покачала головой:
— Хочет, чтобы ее видели?
Исарда задумчиво поджала губы:
— Я не хорошо владею вашим языкам. Ей… нужно? нужно выйти.
Похожи на садовников, озадаченно подумала Мириамель. Ухаживают за камнем.
Вслух она сказала:
— Вы вырезаете что-то? Я видела, что развалины Асу'а сплошь покрыты великолепной резьбой. Это работа дворров?
Исарда сделала нерешительный жест, согнув пальцы:
— Мы готовили стены, а потом зидайя создавали картины. Но в других местах мы сами ухаживали за камнем, помогая ему… стать. Когда строили Асу'а, зидайя и тинукедайя все еще работали бок о бок. — Голос ее был скорбным. — Вместе мы делали прекрасные вещи.
— Да, я видела некоторые из них. — Она огляделась — Где Джнсфидри? Мне нужно поговорить с ним.
Исарда казалась смущенной.
— Я сказала что-то плохое? Я не могу говорить на вашем языке, как на языке смертных из Эрнистира. Джисфидри говорит лучше, чем я.
— Нет. — Мириамель улыбнулась. — Совсем ничего плохого. Но он и я разговаривали кое о чем, и я хочу поговорить с ним еще.
— Он вернется спустя время. Он ушел отсюда.
— Тогда я просто посмотрю, как вы работаете, если вы не возражаете.
Исарда ответила улыбкой.
— Нет. Я расскажу вам про этот камень, если вы желаете. У камней есть истории. Мы эти истории знаем. Иногда я думаю, что их истории мы знаем лучше, чем наши собственные.
Мириамель села прислонившись спиной к стене. Исарда продолжила работу, и, пока руки ее трудились, она говорила. Мириамель никогда особенно не задумывалась о скалах и камнях. Но, слушая низкий мелодичный голос женщины-дворра, она впервые поняла, что для Исарды и ее народа они были своего рода живыми существами, как растения. Камни двигались, но эти движения длились целую вечность. Они менялись, но ни одно живое существо, даже ситхи, не ходили под небом настолько долго, чтобы видеть эти изменения. Народ дворров изучал, обрабатывал и в некотором роде почитал камни земли. Они восхищались красотой сверкающих драгоценных камней и блестящих металлов, но также ценили спокойствие слоистого песчаника и дерзость вулканического стекла. У каждого из них была собственная история, но Требовался особый взгляд и мудрость, чтобы понять медленные рассказы камней. Жена Джисфидри, с ее огромными глазами и бережными пальцами, знала их очень хорошо. Мириамель была почему-то тронута этим странным существом, и, прислушиваясь к медленной веселой речи Исарды, она забыла даже собственные несчастья.
Тиамак почувствовал, что чья-то рука сомкнулась на его плече.
— Это вы? — Голос отца Стренгъярда звучал недовольно.
— Это я.
— Мы не должны, мы оба не должны выходить на палубу. Слудиг рассердится.
— Слудиг будет прав, — сказал Тиамак. — Море кишит килпами.
Тем не менее вранн не пошевелился. В закрытой каюте было трудно думать, а мысли, двигавшиеся на краю его сознания, были слишком важны, чтобы потерять их из-за страха перед морскими чудовищами, как бы ужасны те ни были.
— Мое зрение никуда не годится, — сказал Стренгъярд, озабоченно вглядываясь в темноту. Он приложил руку к здоровому глазу, прикрывая его от сильного ветра. — Мне, вероятно, не стоит гулять ночью по палубе, но я… беспокоился за вас. Вас так долго не было.
— Знаю. — Тиамак погладил руку священника, лежавшую на мокрых поручнях. — Я думаю о тех вещах, о которых говорил вам раньше. То, что пришло мне в голову, когда Камарис сражался с Бенигарисом. — Вранн замолчал, впервые заметив странные движения корабля. — Мы на якоре? — встревоженно спросил он.
— Да. В Вентмуте не горит Хайефур, и Джошуа боится подходить слишком близко к камням. Он послал сообщение на берег сигнальным фонарем. — Архивариус поежился. — Гораздо хуже, когда приходится стоять на одном месте! Эти отвратительные серые твари…
— Тогда давайте спустимся вниз. Все равно мне кажется, что вот-вот снова пойдет дождь. — Тиамак отвернулся от ограждения. — Мы согреем немного вашего вина — обычай сухоземцев, который я научился ценить, — и подумаем еще о мечах. — Он взял священника под локоть и повел его к двери каюты.
— Конечно, это лучше, — сказал Стренгъярд. Он прислонился к стенке, когда в промежутке между волнами корабль нырнул, потом передал плещущуюся чашу вранну. — Я прикрою угли. Будет ужасно, если жаровня опрокинется. Боже мой! Надеюсь, что все остальные тоже соблюдают осторожность.
— Мне кажется, что Слудиг почти никому не разрешает зажигать жаровни и даже фонари. — Тиамак глотнул вина и причмокнул губами. — Ах, хорошо. Но у нас есть привилегия, потому что нам нужно читать, а времени очень мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Джошуа недоверчиво посмотрел на клинок:
— Может быть, тебе лучше не носить его, Камарис? Ты все равно будешь вынужден снять его достаточно скоро. Положи меч куда-нибудь в безопасное место.
— Нет, — старик покачал головой, голос его был тяжелым. — Нет, я не смею. Есть вещи, которым надо научиться. Мы не знаем, как обратить Великие Мечи против нашего врага. Как ты сказал, это время быстро приближается. Может быть, я смогу понять его песню. Может быть…
Принц поднял руку, как бы собираясь спорить с ним, потом опустил ее.
— Делай то, что считаешь нужным. Ты хозяин Торна.
Камарис медленно поднял глаза:
— Да? Я думал так когда-то.
— Давай-ка выпей еще вина, — вступил в разговор Изгримнур. Он хотел было подняться со стула, но решил не делать этого. Сражение с килпами замедлило его выздоровление. Поморщившись, он сделал Джошуа знак снова наполнить чашу старика. — Трудно не чувствовать себя в ловушке, когда завывает ветер и море швыряет нас, как игральные кости.
— Изгримнур прав, — улыбнулся Джошуа. — Вот, выпей. — Каюта снова накренилась, и вино выплеснулось ему на запястье. — Выпей, пока в чашке больше, чем на полу.
Камарис долго молчал.
— Я должен поговорить с тобой, Джошуа. На моей душе тяжесть. — (Озадаченный, принц ждал.) Лицо рыцаря было почти серым, когда он повернулся к герцогу: — Пожалуйста, Изгримнур, я должен поговорить с Джошуа наедине.
— Я твой друг, Камарис, — сказал герцог. — Если кого-то и можно винить за то, что ты оказался здесь, так это меня. Если что-то не дает тебе покоя, я хотел бы помочь.
— Этот стыд жжет меня. Я бы не стал говорить Джошуа, но ему нужно это услышать. Даже когда я лежу без сна, боясь того, что будет делать меч, Бог наказывает меня за мой тайный грех. Я молюсь, чтобы он дал мне силы понять Торн и его братьев-мечей, если я поступлю правильно. Но, пожалуйста, не вынуждай меня обнажать этот позор и перед тобой. — Камарис выглядел действительно старым, лицо его обмякло, глаза блуждали. — Пожалуйста, я умоляю тебя.
Смущенный и сильно испуганный, Изгримнур кивнул:
— Как хочешь, Камарис, конечно.
Изгримнур раздумывал, стоит ли ему еще некоторое время подождать в низком коридоре, когда дверь каюты распахнулась и вышел Камарис. Старый рыцарь стремительно пробежал мимо, сгорбившись, чтобы не задеть низкий потолок. Прежде чем Изгримнур успел хотя бы начать спрашивать, Камарис уже исчез за поворотом, стукаясь то об одну, то об другую стену, когда «Жемчужина Эметтина» вздрагивала в объятиях бури.
Изгримнур тихо постучался в дверь каюты. Никто не ответил, и герцог осторожно открыл ее. Принц смотрел на лампу, лицо его было потрясенным, как лицо человека, увидевшего собственную смерть.
— Джошуа?
Принц встал, точно его дернули за веревочку. Он, казалось, полностью потерял присутствие духа. Голос его был безжизненным и ужасным:
— Уходи, Изгримнур. Дай мне побыть одному.
Герцог помедлил, но выражение лица Джошуа убедило его. Что бы ни произошло в каюте, он ничего не мог сделать для принца, кроме как оставить его одного.
— Пошли за мной, когда понадоблюсь. — Изгримнур вышел. Джошуа не поднял глаз, не заговорил. Он продолжал смотреть на лампу, как будто только ее свет мог вывести его из беспредельной тьмы.
Насколько могла судить Мириамель, она провела с дворрами уже несколько дней. В каменной крепости под Хейхолтом ничего нельзя было сказать с уверенностью. Застенчивые подземные жители продолжали хорошо с ней обращаться, но по-прежнему отказывались освободить ее, Мириамель спорила, умоляла, даже бушевала целый час, крича и угрожая. Когда ее ярость утихла, дворры горестно переговаривались между собой. Они, казалось, были удивлены и расстроены ее поведением, так что ей даже стало стыдно, но ее смущение прошло так же быстро, как и ярость.
В конце концов, решила она, я не просила, чтобы меня сюда привели. Они говорят, что на то были веские причины, — тогда пусть их причины их и успокаивают. Я этим заниматься не буду.
На самом деле она уже поняла причину похищения, хота и не смирилась. Дворры, казалось, спали очень мало, если вообще спали. Кто-нибудь из них все время находился в широкой пещере. Говорили они всю правду или нет, Мириамель не сомневалась, что что-то очень пугало тоненьких большеглазых созданий.
— Мечи, — сказал Джисфидри. — Очень хорошо. Я попытаюсь объяснить лучше. Вы видели, что мы узнали стрелу, хотя не сделали ее.
Да, они, казалось, действительно с самого начала знали, что в седельных сумках путников было нечто необычное. Впрочем, дворры вполне могли придумать всю эту историю, уже найдя стрелу.
— Мы не сделали эту стрелу, но она была сделана тем, кто научился у нас. Три Великих Меча сделаны нами, и мы связаны с ними.
— Вы сделали три меча? — Это сбило ее с толку. Эти слова не вязались с тем, что ей говорили раньше. — Я знала, что ваш народ сделал Миннеяр для короля Элвсоединены к вам, но одеты в перчатки какого-нибудь другого смертного?
Странно было думать, что ее блистательный дедушка положил массу труда, чтобы скрыть происхождение Сверкающего Гвоздя. Разве он стыдился, что обладает этим оружием? Почему?
— Если вы так хорошо знаете эти мечи, скажите мне, где теперь Сверкающий Гвоздь?
— Я не могу назвать вам точное место, но это где-то рядом. В пределах нескольких тысяч шагов.
Значит, или в замке, или под замком, решила Мириамель. Это не очень-то помогло ей, но по крайней мере ее отец, выходит, не бросил меч в океан и не велел увезти его в Наскаду.
— Вы пришли сюда, потому что знали, что мечи здесь?
— Нет. Мы бежали от других вещей, когда нас изгнали из нашего города на севере. Мы уже знали, что два меча были здесь, но это мало значило для нас в то время. Мы бежали по древним туннелям, а они привели нас сюда. И, только приблизившись к Асу'а, мы поняли, что другие силы тоже не дремали.
— И значит, теперь вы в ловушке между двух огней и не знаете, в какую сторону бежать. — Она произнесла эти слова с неодобрением, но знала тем не менее, что то, с чем столкнулись дворры, очень похоже на ее собственное положение. Она тоже была изгнана могущественными силами. Она бежала от своего отца в надежде, что целый мир будет разделять их. Теперь она рисковала своей жизнью и жизнью друзей, чтобы встретиться с ним вновь, но боялась того, что могло бы случиться, если бы она преуспела в этом. Мириамель постаралась отбросить бесполезные мысли. — Прости меня, Джисфидри, я просто устала столько времени сидеть на одном месте, вот и все.
В первый день она хорошо отдохнула, несмотря на свою ненависть к тюремщикам, но теперь ей уже хотелось двигаться, делать что-то — что бы то ни было. В противном случае она оставалась наедине со своими мыслями — а они были беспокойной компанией.
— Мы действительно очень сожалеем, Мириамель. Вы можете гулять здесь, сколько захотите. Мы постарались дать вам все необходимое.
Им повезло, что у нее с собой были сумки с провизией, подумала Мириамель. Если бы она была вынуждена перейти на пищу дворров — бледные грибы и маленькие отвратительные насекомые, — то оказалась бы гораздо менее уступчивым пленником.
— Вы не можете дать мне то, что я хочу, пока я пленница здесь, — сказала принцесса. — Ничто не может изменить этого, что бы вы там ни говорили. — Мириамель подавила злость. Она уже пробовала этот подход. Надо было подумать.
Исарда царапала стену пещеры изогнутым инструментом с плоским кончиком и тихо напевала про себя. Чем больше Мириамель слушала, тем больше эта песня очаровывала ее. Исарда почти шептала, но в мелодии было что-то от силы и сложности тех песен, которые пела килпам Ган Итаи. Исарда пела в одном ритме с движениями своих длинных грациозных рук. Музыка и движение составляли единое целое. Некоторое время Мириамель сидела подле нее как пригвожденная к месту.
— Вы что-то строите? — спросила она во время паузы в пении.
Женщина подняла глаза и улыбнулась:
— Здесь са х'роса — кусок камня, который проходит через другой камень. — Она показала на более темное пятно, едва заметное в свете розового кристалла. — Она хочет выйти, чтобы ее видели.
Мириамель покачала головой:
— Хочет, чтобы ее видели?
Исарда задумчиво поджала губы:
— Я не хорошо владею вашим языкам. Ей… нужно? нужно выйти.
Похожи на садовников, озадаченно подумала Мириамель. Ухаживают за камнем.
Вслух она сказала:
— Вы вырезаете что-то? Я видела, что развалины Асу'а сплошь покрыты великолепной резьбой. Это работа дворров?
Исарда сделала нерешительный жест, согнув пальцы:
— Мы готовили стены, а потом зидайя создавали картины. Но в других местах мы сами ухаживали за камнем, помогая ему… стать. Когда строили Асу'а, зидайя и тинукедайя все еще работали бок о бок. — Голос ее был скорбным. — Вместе мы делали прекрасные вещи.
— Да, я видела некоторые из них. — Она огляделась — Где Джнсфидри? Мне нужно поговорить с ним.
Исарда казалась смущенной.
— Я сказала что-то плохое? Я не могу говорить на вашем языке, как на языке смертных из Эрнистира. Джисфидри говорит лучше, чем я.
— Нет. — Мириамель улыбнулась. — Совсем ничего плохого. Но он и я разговаривали кое о чем, и я хочу поговорить с ним еще.
— Он вернется спустя время. Он ушел отсюда.
— Тогда я просто посмотрю, как вы работаете, если вы не возражаете.
Исарда ответила улыбкой.
— Нет. Я расскажу вам про этот камень, если вы желаете. У камней есть истории. Мы эти истории знаем. Иногда я думаю, что их истории мы знаем лучше, чем наши собственные.
Мириамель села прислонившись спиной к стене. Исарда продолжила работу, и, пока руки ее трудились, она говорила. Мириамель никогда особенно не задумывалась о скалах и камнях. Но, слушая низкий мелодичный голос женщины-дворра, она впервые поняла, что для Исарды и ее народа они были своего рода живыми существами, как растения. Камни двигались, но эти движения длились целую вечность. Они менялись, но ни одно живое существо, даже ситхи, не ходили под небом настолько долго, чтобы видеть эти изменения. Народ дворров изучал, обрабатывал и в некотором роде почитал камни земли. Они восхищались красотой сверкающих драгоценных камней и блестящих металлов, но также ценили спокойствие слоистого песчаника и дерзость вулканического стекла. У каждого из них была собственная история, но Требовался особый взгляд и мудрость, чтобы понять медленные рассказы камней. Жена Джисфидри, с ее огромными глазами и бережными пальцами, знала их очень хорошо. Мириамель была почему-то тронута этим странным существом, и, прислушиваясь к медленной веселой речи Исарды, она забыла даже собственные несчастья.
Тиамак почувствовал, что чья-то рука сомкнулась на его плече.
— Это вы? — Голос отца Стренгъярда звучал недовольно.
— Это я.
— Мы не должны, мы оба не должны выходить на палубу. Слудиг рассердится.
— Слудиг будет прав, — сказал Тиамак. — Море кишит килпами.
Тем не менее вранн не пошевелился. В закрытой каюте было трудно думать, а мысли, двигавшиеся на краю его сознания, были слишком важны, чтобы потерять их из-за страха перед морскими чудовищами, как бы ужасны те ни были.
— Мое зрение никуда не годится, — сказал Стренгъярд, озабоченно вглядываясь в темноту. Он приложил руку к здоровому глазу, прикрывая его от сильного ветра. — Мне, вероятно, не стоит гулять ночью по палубе, но я… беспокоился за вас. Вас так долго не было.
— Знаю. — Тиамак погладил руку священника, лежавшую на мокрых поручнях. — Я думаю о тех вещах, о которых говорил вам раньше. То, что пришло мне в голову, когда Камарис сражался с Бенигарисом. — Вранн замолчал, впервые заметив странные движения корабля. — Мы на якоре? — встревоженно спросил он.
— Да. В Вентмуте не горит Хайефур, и Джошуа боится подходить слишком близко к камням. Он послал сообщение на берег сигнальным фонарем. — Архивариус поежился. — Гораздо хуже, когда приходится стоять на одном месте! Эти отвратительные серые твари…
— Тогда давайте спустимся вниз. Все равно мне кажется, что вот-вот снова пойдет дождь. — Тиамак отвернулся от ограждения. — Мы согреем немного вашего вина — обычай сухоземцев, который я научился ценить, — и подумаем еще о мечах. — Он взял священника под локоть и повел его к двери каюты.
— Конечно, это лучше, — сказал Стренгъярд. Он прислонился к стенке, когда в промежутке между волнами корабль нырнул, потом передал плещущуюся чашу вранну. — Я прикрою угли. Будет ужасно, если жаровня опрокинется. Боже мой! Надеюсь, что все остальные тоже соблюдают осторожность.
— Мне кажется, что Слудиг почти никому не разрешает зажигать жаровни и даже фонари. — Тиамак глотнул вина и причмокнул губами. — Ах, хорошо. Но у нас есть привилегия, потому что нам нужно читать, а времени очень мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83