И те, кто всю жизнь посвящает этим тварям, — либо дефективные, либо извращенцы.
— Ты с утра в прекрасной форме, — отметил Белгарат.
— Нынче великолепный день для полетов, — широко улыбнулся Белдин. — Известно ли вам, что в такие солнечные деньки от снегов мощным потоком поднимается приятнейшее тепло? Однажды я взлетел так высоко, что у меня перед глазами замелькали мушки.
— Но это глупо, дядя! — резко оборвала его Полгара. — Очень опасно взлетать высоко, когда воздух такой разреженный!
— Все мы время от времени делаем глупости, — отмахнулся Белдин. — А какой вид открывается с высоты! Это что-то невероятное! Летим вместе — я тебе покажу.
— Неужели ты никогда не повзрослеешь?
— Сильно в этом сомневаюсь и даже надеюсь, что ничего подобного со мной не произойдет. — Он поглядел на Белгарата. — Советую вам спуститься на милю или около того и разбить лагерь.
— Но ведь еще рано.
— Отнюдь. Как бы не поздно. Вечернее солнце пригревает — это ощущается даже здесь. Снег начинает подтаивать. Я уже видел целых три снежных лавины. Если ошибиться в выборе места ночлега, то можно спуститься вниз много быстрее, чем вам хотелось бы.
— Мысль интересная. Мы последуем твоему совету и заночуем там, где ты укажешь.
— Я полечу впереди. — Белдин пригнулся и распростер руки. — Ты и вправду не хочешь меня сопровождать, Пол?
— Не глупи, — отрезала Полгара.
И Белдин, издав замогильный хохот, взмыл в небо.
Путники разбили лагерь на самом горном хребте. Хотя им и досаждал нестихающий ветер, но схода лавины здесь можно было не опасаться. Гарион дурно спал. От порывов ветра, вволю резвящегося на ничем не защищенном пространстве, их с Сенедрой палатка сотрясалась и гудела, не умолкая. Гариону казалось, что он вот-вот уснет, но этот гул пробирался, казалось, и в самые его сновидения. Он то и дело беспокойно ворочался.
— Тоже не можешь уснуть? — раздался из холодной тьмы голосок Сенедры.
— Это все ветер…
— Постарайся о нем не думать.
— Да я и не думаю, но у меня такое ощущение, будто пытаюсь уснуть внутри огромного барабана.
— Утром ты был очень храбр, Гарион. Когда я услышала о чудовище, насмерть перепугалась.
— Мы и прежде разделывались с чудовищами. Со временем ты привыкнешь.
— Боже, неужели нам никогда это не прискучит?
— Такова участь всех могущественных героев. Сразить парочку монстров перед завтраком — что может быть лучше для аппетита?
— Ты переменился, Гарион…
— Не может быть.
— Да, милый, это так. Когда я впервые встретила тебя, ты ни за что не сказал бы ничего подобного.
— Когда ты меня впервые встретила, я воспринимал все слишком серьезно.
— Но разве ты не относишься серьезно к нашему путешествию? — почти с укоризной спросила Сенедра.
— Разумеется, отношусь! Просто не хочу сосредоточиваться на маленьких неожиданностях, неизбежных в любом путешествии. К тому же нет решительно никакого смысла переживать по поводу того, что уже случилось…
— Ну что же, если заснуть мы все равно не можем… — Сенедра нежно обняла мужа и поцеловала его — с величайшей серьезностью.
Ночью сильно подморозило, и когда путешественники проснулись, снег, накануне вечером угрожающе подтаявший, вновь затвердел. Теперь можно было двигаться в путь, не опасаясь обвала. Поскольку основной удар снежной бури, отбушевавшей накануне, принял на себя горный кряж, на караванном пути снега почти не было, и путники быстро продвигались вперед. Уже к середине дня они миновали зону вечных снегов и тотчас же окунулись в весеннее тепло. Высокогорные луга радовали глаз цветами, которые слегка клонились под свежим ветерком. Ручейки, сбегающие с ледников, весело мчались по сверкающим на солнце камушкам, а лани ласковыми взорами провожали Гариона и его спутников.
В нескольких милях ниже границы вечных снегов им стали попадаться овечьи гурты — животные усердно поглощали на своем пути все подряд, жуя траву и ароматные цветы с одинаковым аппетитом. Все приглядывающие за ними пастухи облачены были в одинаковые белые балахоны без каких-либо украшений — сидя на камнях, они предавались мечтательному созерцанию окрестных красот, в то время как псы их прекрасно справлялись с работой.
Волчица спокойно трусила рядом с Кретьеном. Уши ее то и дело вздрагивали, а янтарные глаза настороженно следили за овцами.
— Не советую, сестренка, — сказал ей по-волчьи Гарион.
— Сестра и не собирается делать ничего такого, — ответила волчица. — Волчица и прежде встречалась с этими зверями, да и с людьми и собаками, которые их оберегают. Украсть овцу легче легкого, но тогда собаки выходят из себя, а их гавканье портит аппетит. — На волчьей морде появилась самая настоящая улыбка. — Правда, сестра может заставить этих зверюшек побегать. Всем надлежит знать, кто хозяин в лесах.
— Брат опасается, что наш вожак будет недоволен.
— Увы, — согласилась волчица. — Возможно, вожак чересчур много о себе понимает. Сестра отметила в нем эту особенность.
— Что она говорит? — с любопытством спросил Закет.
— Подумывает — не погонять ли овечек, — ответил Гарион. — Нет, не затем, чтобы убивать, а просто порезвиться. Думаю, ей хочется немного поразвлечься.
— Поразвлечься? Странно звучит, когда касается волка…
— Ничуть. Волки частенько играют друг с дружкой, к тому же у них весьма утонченное чувство юмора.
Лицо Закета сделалось задумчивым.
— Знаешь, что пришло мне на ум, Гарион? Человек считает себя властелином мира, но все прочие существа, соседствующие с ним, относятся к его величию с полнейшим равнодушием. У них своя жизнь, свое общество и, полагаю даже, свои разнообразные культурные традиции. Ведь они же не обращают на нас никакого внимания, правда?
— За исключением тех случаев, когда мы причиняем им неудобство.
— Какой сокрушительный удар по моему императорскому достоинству! — Закет криво улыбнулся. — Мы с тобою — самые могущественные люди во всем мире, а волки смотрят на нас лишь как на источник досадных неудобств.
— Это урок смирения, — согласно кивнул Гарион. — Смирение благотворно для души.
— Возможно…
Уже вечерело, когда они добрались до пастушеского стойбища. Поскольку подобные поселения гораздо реже перемещаются с места на место, нежели походные лагеря путешественников, порядка и размеренности здесь было куда больше. Просторные, натянутые на прочные каркасы из крепких шестов, шатры образовывали некое подобие улиц, даже вымощенных плотно пригнанными бревнами. Загоны для овец располагались в конце каждой такой улицы, а один из горных ручьев перегораживала бревенчатая плотина, образуя сверкающий на солнце небольшой прудик, откуда брали воду, чтобы поить животных. В уютной долине, где раскинулось поселение скотоводов, уже сгущались вечерние тени, а в безветренном недвижном воздухе поднимались синеватые столбы дыма от костров.
Высокий и худой человек с обветренным загорелым лицом и снежно-белыми волосами, облаченный в такой же белый балахон, как и у всех прочих пастухов, вышел из шатра сразу же, как только Гарион и Закет достигли границы поселения.
— Ваше явление было предсказано, — глубоким и тихим голосом произнес он. — Окажите нам честь и разделите с нами вечернюю трапезу.
Гарион внимательно глядел на пастуха, отмечая его сходство с Вардом — тем самым человеком, которого встретили они на острове Веркат, на другом краю света. Теперь у него уже не было сомнений, что далазийцы и раса рабов из Хтол-Мургоса родственны друг другу.
— Мы почтем это за честь, — ответил Закет. — Но нам не хотелось бы вас обременять.
— Это не бремя для нас. Меня зовут Берк. Я прикажу слугам позаботиться о ваших лошадях.
Тут подъехали и остальные путники.
— Добро пожаловать всем вам, — приветствовал их Берк. — Соблаговолите спешиться. Угощение для вечерней трапезы почти готово, и для вас уже разбит шатер.
Он серьезно посмотрел на волчицу и кивнул ей в знак приветствия. Видно было, что ее присутствие никоим образом его не беспокоит.
— Ваша учтивость достойна всяческих похвал, — спешиваясь, сказала Полгара, — а столь радушное гостеприимство совершенно неожиданно, особенно вдали от очагов культуры.
— Человек приносит культуру с собою туда, где поселяется, госпожа, — ответил Берк.
— С нами раненый, — сказал Сади. — Это несчастный путник, которого мы подобрали в горах. Мы помогли ему чем смогли, но неотложные дела зовут нас, а тряска в седле, боюсь, разбередит его раны.
— Можете оставить его здесь. Мы о нем позаботимся. — Берк внимательно поглядел на одурманенного зельями жреца, покачивающегося в седле. — Это гролим, — безошибочно определил он. — Целью вашего странствия, видимо, является Келль?
— Нам предстоит сделать там остановку, — осторожно ответил Белгарат.
— Тогда гролиму никак нельзя сопровождать вас.
— Мы слышали об этом, — сказал Шелк, ловко соскакивая наземь. — А что, гролимы действительно слепнут, если пытаются войти в Келль?
— Если понимать буквально, то так оно и есть. У нас в лагере живет один такой жрец. Мы нашли его блуждающим в лесу, когда перегоняли овец на летние пастбища.
Глаза Белгарата сузились.
— Как думаешь, добрый человек, могу я с ним перемолвиться? Я давно изучаю подобные явления и рад был бы получить ценную информацию.
— Разумеется, — кивнул Берк. — Он в последнем шатре по правой стороне улицы.
— Гарион, Пол, пойдемте, — бросил через плечо Белгарат и двинулся по бревенчатому настилу улицы.
— Откуда столь живое любопытство, отец? — спросила Полгара, когда они отошли достаточно далеко, чтобы никто не смог их услышать.
— Я хочу непременно выяснить, насколько сильно проклятие далазийцев, тяготеющее над Келлем. Если оно преодолимо, то мы можем наткнуться на Зандрамас, когда, в конце концов, доберемся туда.
Гролим неподвижно сидел на полу в шатре. Острые и резкие черты его лица словно смягчились, а незрячие глаза утратили безумный фанатизм, характерный для жрецов. Теперь лицо его выражало некое странное удивление.
— Как поживаешь, друг? — вежливо спросил жреца Белгарат.
— Хорошо, я всем доволен, — отвечал гролим. Эти слова странно прозвучали в устах жреца Торака.
— Зачем тебе понадобилось идти в Келль? Разве ты не знал о проклятии?
— Это не проклятие. Это благословение.
— Благословение?
— Жрица Зандрамас приказала мне попытаться проникнуть в священный город далазийцев, — продолжал гролим. — Она обещала возвысить меня над прочими, если мне это удастся. — Он слабо улыбнулся. — Думаю, на самом деле она просто хотела испытать силу чар. Хотела узнать, можно ли ей самой решиться на путешествие туда…
— Насколько я понимаю, ответ она получила отрицательный.
— Трудно сказать. Попасть туда было бы для нее величайшим благом.
— Не нахожу, что ослепнуть — это благо.
— Но я не слеп.
— Но ведь именно в этом и заключается заклятие!
— О нет. Правда, я лишен возможности видеть окружающий меня мир, но это лишь оттого, что я вижу нечто иное — и оно наполняет сердце мое великой радостью.
— Что? Что это такое?
— Я вижу лик бога, друг мой, и буду видеть его до конца моих дней.
Глава 3
Гора всегда была рядом. Даже блуждая в холодных дремучих лесах, они постоянно чувствовали, как возвышается она над всем миром — спокойная, белоснежная, безмятежная. Гора постоянно маячила у них перед глазами, настойчиво напоминала о себе, даже во сне являлась. Путники уже много дней ехали к этой сверкающей белой громадине, и день ото дня Шелк все больше мрачнел.
— Как вообще можно отдаться какому-то занятию в этом краю, где эта штука застит полнеба? — взорвался он однажды погожим вечером.
— Наверное, они просто не обращают на нее внимания, Хелдар, — мило улыбнулась Бархотка.
— Как можно не обращать внимания на такую громадину? — раздраженно ответил Шелк. — Интересно, известно ли ей самой, насколько она помпезна? Да что там, она просто вульгарна!
— Ты теряешь рассудительность, — ответила девушка. — Горе совершенно безразлично наше мнение о ней. Она будет вот так же стоять и тогда, когда никого из нас уже не будет. — Девушка помолчала. — Может быть, именно это и беспокоит тебя, Хелдар? Ну, то, что ты столкнулся с нетленным и вечным в своей бренной жизни?
— Звезды тоже вечны, так же, кстати, как и грязь у нас под ногами, — возразил Шелк, — но они не бесят меня так, как эта штуковина. — Он поглядел на Закета и спросил: — А кто-нибудь взбирался на ее вершину?
— А зачем это нужно?
— Да чтобы победить ее, чтобы унизить! — Маленький драсниец рассмеялся. — Хотя это еще менее разумно, не правда ли?
Но Закет оценивающе глядел на громадину, скрывающую половину неба на юге.
— Не знаю, Хелдар, — сказал он. — Я никогда даже не думал о возможности сражения с этой горой. Биться со смертными легко. Но биться с горой — это нечто совсем иное.
— А не все ли ей равно? — раздался голос Эрионда.
Юноша говорил столь редко, что порой казался немым, подобно гиганту Тофу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60