А на горизонте звезды затемнялись вырастающими из воды силуэтами островов. Рэйн присмотрелся к звездам, и вдруг они расплылись у него перед глазами… то есть у нее перед глазами. Глаза Малты были полны слез.
— И как только я дошла до жизни такой? — тихо спросила она у ночного моря. — Я одна. Совсем одна.
Она опустила голову, и Рэйн ощутил, как скатились по щекам теплые соленые слезы. У него сердце перевернулось в груди. Но лишь для того, чтобы в следующий миг гордо забиться: Малта вновь вскинула голову и сжала зубы, запрещая себе распускать нюни. Она была полна решимости и не подпускала отчаяние к душе. И Рэйн стоял с ней на палубе корабля, гордясь милой подругой.
В этот миг у него не было большего желания, нежели оказаться там, подле нее. Малта не какая-нибудь тихая, смирная девушка-голубка, только ждущая, чтобы мужчина защищал ее и укрывал от всех зол мира. Нет! Это истинная тигрица, внутренне сильная и неукротимая, точно ветер, что вздымал ее волосы. Достойная подруга и надежная опора в тяжкий час мужчине из Дождевых Чащоб. Рэйну даже показалось, будто сила его чувства изошла туда, к ней, и окутала ее, словно теплым плащом.
— Малта, любимая, пусть поддержит тебя моя сила, — прошептал он. — Ибо сама ты — надежда моего сердца и оплот моего духа.
Она так и крутанулась при этих словах.
— Рэйн? — вырвалось у нее. — Рэйн, это ты?
И ее голос был полон такой надежды, что Рэйн вздрогнул и проснулся. У него за спиной, скрипя галькой, зашевелилась Тинталья.
— Так-так, — сонным голосом протянула она. — Вот уж удивил ты меня! Я-то полагала, только Старшие были способны к самостоятельным сновидческим путешествиям.
Рэйн хватал ртом воздух.
— Это напомнило мне наш с ней опыт со сновидческой шкатулкой, — выговорил он затем. — Сейчас все было так реально. Было ведь, правда? Я стоял там с ней, как наяву!
— Да, ты вправду разделил ее восприятие мира, и все было взаправду, — подтвердила драконица. — А что такое сновидческая шкатулка?
— Это изобретение моего народа. Им иногда пользуются возлюбленные, когда находятся в разлуке. — Тут Рэйн запоздало прикусил язык. Ему не хотелось упоминать, что шкатулки работали в основном благодаря тонко измельченному диводреву, перемешанному с сонными зельями. Он продолжал после некоторой запинки: — Однако при пользовании шкатулкой влюбленные обычно разделяют некую сообща придуманную реальность. А сегодня мне показалось, что Малта бодрствовала — но я был с ней, я посетил ее разум!
— Посетил, —самодовольно заметила драконица. — Жаль, ты пока еще плохо владеешь искусством путешествий во сне. Будь ты опытнее, ты сумел бы обратить на себя ее внимание. Тогда она рассказала бы тебе, куда же ее все-таки занесло!
Рэйн усмехнулся.
— Я видел расположение звезд и теперь могу судить, каким курсом идет ее судно. И — самое главное — я узнал, что ее не держат взаперти и не мучают. Ах, драконица, ты представить не можешь, как это окрылило меня.
— Да прямо, не могу, — негромко засмеялась она. — Рэйн, Рэйн, чем дольше мы с тобой путешествуем бок о бок, тем тоньше становятся между нами все стены. Все те Старшие, кто умел путешествовать во сне, были близкими друзьями драконов. И я подозреваю, что твоя новообретенная способность имеет тот же источник. Да видел бы ты себя в зеркале! Ты же день ото дня становишься все больше похож на меня. Ты что, родился с такими медными глазами? И светились они у тебя так ярко, как светятся сейчас? Вот уж сомневаюсь! У тебя недаром побаливает спина: твое тело меняется, ты растешь. Присмотрись к своим рукам: ногти становятся толще, они начинают напоминать когти. А свет костра переливается в чешуях, украсивших твой лоб. Мой народ налагал отметины на твое племя, даже лежа замурованным в коконах. А уж теперь, когда драконы вновь пробудились и вышли под солнце, все те, кто пожелает с нами дружить, станут носить зримые свидетельства этой связи. Так что, Рэйн, если ты найдешь себе самку и вы с ней зачнете детей — эти дети станут новым поколением возродившихся Старших!
Рэйн задохнулся и рывком сел, глядя на свою могучую спутницу. Тинталья же распахнула жуткие челюсти в сладком зевке. И обратилась к нему без слов.
Да открой же ты наконец свои мысли! Я тоже хочу увидеть звезды и острова, которые ты успел заметить. Чего доброго, сумею что- nо узнать… Завтра на рассвете мы полетим на поиски женщины, достойной сделаться матерью Старших!
Малта даже сделала несколько неуверенных шагов в темноте.
— Рэйн? — еще раз шепотом позвала она.
Сердце бешено колотилось. Она знала, что все это лишь махровая глупость, что ей попросту померещилось. И тем не менее присутствие Рэйна было настолько реальным! Она почувствовала, как он прикоснулся к ее волосам, она обоняла его запах. Нет. Невозможно. Это по-детски разыгралось воображение, это душа потянулась к невозвратному прошлому. Даже случись ей некоторым чудом возвратиться в Удачный, все равно жизнь уже не вернется в прежнее русло. Тут и шрам, который она обречена носить до конца своих дней, и неизбежные кривотолки. Может, сам Рэйн даже и не откажется возобновить прежние отношения, но его семья наверняка запретит сыну жениться на «этой». Да, теперь она всегда будет «эта» Малта Вестрит. Женщина с непоправимо погубленной репутацией. Так что самое лучшее, что она сможет сделать по возвращении, — это зажить тихо и скромно где-нибудь в сторонке и поменьше показываться на глаза людям.
Малта упрямо выставила челюсть и решила почерпнуть силу в гневе. Нет уж! Коли так, лучше уж ей совсем не возвращаться туда. Она еще поборется со своими злосчастьями — ну-ка, кто кого! Она еще проложит себе дорогу и обретет какую-то новую жизнь. Хватит сокрушаться о прошлом! Оно все равно не вернется на ее зов, только душу изранит.
И Малта решительно отодвинула прочь все мысли о Рэйне, чтобы вместо этого трезво и холодно произвести, так сказать, смотр оставшимся войскам. У нее было ее тело. И ум. И она постарается наилучшим образом использовать их.
Она выбралась на ночную палубу, чтобы немного побыть в одиночестве, подальше от двоих мужчин, не дававших ей последнее время никакого житья. Каждый из этих двоих на свой лад, но с одинаковым упорством старался завладеть ее телом. Капитан Рыжик явно предвкушал, как примется наставлять ее в науке чувственных удовольствий. А сатрап… Для этого хмыря ее тело было что леденец для ребенка. Верное средство от горестей и обид. Рыжик при каждом удобном случае старался произвести на нее впечатление. Касго пытался лапать ее и без конца ныл. То и другое было одинаково противно; тот и другой были опасны, каждый по-своему. Обоих следовало отваживать, но с умом, так чтобы не теряли последней надежды. Малта успела обнаружить, что мужчины легко идут на поводу у воображения. До тех пор, пока капитан Рыжик и сатрап будут полагать, будто еще чуть-чуть — и она сдастся, они будут из кожи вон ради нее лезть. Глупо было бы этим не воспользоваться, особенно в ее положении. И Малта пользовалась. От капитана Малта успела добиться кое-каких мелких послаблений, собственно, делавших ее жизнь на корабле более-менее сносной. Она теперь могла гулять по палубе в одиночку, обедать за его столом и даже относительно свободно высказывать свое мнение. Сатрап же, сам того не ведая, снабжал ее крупицами полезных сведений, когда, распуская перед ней павлиний хвост, хвастался роскошной жизнью во дворце.
Эти крупицы знаний ого-го как пригодятся ей, когда она будет выкупать свою и его свободу у Кеннита.
Ибо Малта была твердо намерена добиться освобождения Касго за выкуп. А с ним вернуть свободу и себе. Проведя с этим человеком в плену немалое время накоротке, Малта стала в некотором смысле считать его чем-то вроде своей собственности. Да, он был порядочным говнюком, да, он временами выводил ее из себя. Но собственническое чувство было тем не менее налицо. Она ведь худо-бедно сберегла ему жизнь и здоровье. Соответственно, если кто и должен был извлечь выгоду из его плена, то в первую очередь она — Малта Вестрит. А потом сатрап Касго станет ключом к ее выживанию в Джамелии. Когда сатрапа передадут вельможам, которые явятся его выкупать, она уйдет с ним. Ибо к тому времени станет для него незаменимой.
Это, конечно, не произойдет само по себе.
Малта призвала на помощь все свое мужество: необходимость каждодневного общения с сатрапом по-прежнему вселяла в нее ужас. Поразмыслив, она оставила этак по-девичьи распущенными свои волосы — последнее, что в ней еще оставалось красивого, — и постучала в дверь его маленькой каюты.
— И что тебе понадобилось попусту тревожить меня стуком? — раздался в ответ горестный стон. — Ты же войдешь все равно, не считаясь с моим желанием или нежеланием видеть тебя!
— Это верно, о мой повелитель, — согласилась она, переступая порог. Внутри было почти совсем темно, лишь лампа плевалась маслом, кое-как разгоняя мрак. Малта поправила фитилек, отчего светильничек немедленно ожил, и присела в изножье кровати. Сатрап сидел скрючившись, обхватив руками колени и опираясь спиной о подушку. Малта заранее предвидела, что застанет его бодрствующим. Обычно он предпочитал почивать днем, а ночью предавался мрачным раздумьям. И, насколько ей было известно, он ни разу не высовывался за дверь с тех самых пор, как они попали на судно. Он показался ей сущим мальчишкой. Обиженным мальчишкой, надувшимся на весь белый свет. Малта принудила себя улыбнуться и спросила:
— Как чувствует себя сегодня мой царственный господин?
— В точности как и вчера, — был хмурый ответ. — И назавтра все будет в точности так же. Я бесконечно несчастен. Я болен. Мне скучно. Меня все предали.
Последнюю фразу сопроводил испепеляющий взгляд в сторону Малты.
Малта даже ухом не повела.
— Государь скромно приуменьшает, — сказала она. — Сегодня он выглядит гораздо здоровее вчерашнего. Все дело в том, что в этой маленькой каюте стоит невыносимая духота. Между тем снаружи дует приятный свежий ветерок. Я и подумала: может, его величество соблаговолит пройтись по палубе вместе со мной?
Она знала, что морская болезнь наконец-то перестала мучить его. По крайней мере последние два дня он определенно ел с аппетитом. Это при том, что еда оставалась такой же грубой и простой — обычный корабельный рацион, как у всех. Тем не менее жалобы на пищу прекратились. И, говоря о его вернувшемся здоровье, Малта не так уж и покривила душой. Сегодня — в самый первый раз за все время их знакомства — у него был вполне ясный и. осмысленный взгляд.
Он поинтересовался:
— Не вижу, зачем бы мне тащиться наружу?
— Ради разнообразия хотя бы, — улыбнулась она. — Быть может, государю понравится.
— Хватит, — проворчал Касго голосом, которого она до сих пор тоже ни разу не слышала.
— Повелитель? — недоуменно переспросила она.
— Довольно надо мной издеваться, — был ответ. — Государь то, повелитель се… В то время как я уже не являюсь ни тем ни другим! А ты — ты просто презираешь меня. Так может, уже хватит притворства? Оно только унижает и тебя, и меня!
— Наконец-то слышу речи, достойные мужчины, — ляпнула Малта прежде, чем ее разум родил что-нибудь более подходящее.
Касго зло посмотрел на нее:
— А как иначе я могу говорить?
— Я брякнула не подумав, государь, — солгала Малта.
— Часто же с тобой это происходит. Со мной тоже, кстати. И это твоя единственная черта, которая мне нравится, — буркнул джамелийский монарх.
«Он — моя собственность», — напомнила себе Малта, и это помогло ей продолжать улыбаться. Тем временем Касго завозился в постели, потом спустил ноги на пол. И неуверенно встал.
— Ладно, уговорила, — бросил он коротко. — Пошли наружу.
Дежурная улыбка, которую Малта про себя называла придворной и наловчилась носить точно приклеенную, помогла ей скрыть изумление. Она разыскала подходящий плащ и накинула его сатрапу на плечи. Плащ висел на исхудалых плечах, точно на вешалке. Она распахнула дверь, и он вышел первым (а как же!), опираясь рукой о стену. Шел он, точно какой калека, маленькими запинающимися шажками, но Малта и не подумала его торопить. Когда они наконец достигли двери на палубу, она и ее перед ним растворила, и в лица обоим ударил холодный ночной ветер. Сатрап так и захлебнулся им и замер на месте.
Малта успела решить, что сейчас он неминуемо повернет обратно, в духоту и тепло осточертевшей каюты, однако ошиблась. Сатрап упрямо двинулся вперед. Выбравшись на открытую палубу, он так закутался в плащ, как если бы там царил настоящий мороз. Прежде чем отойти от рубки, он огляделся по сторонам и даже посмотрел вверх. А потом все так же по-стариковски проковылял к поручням. Он так всматривался в темное море и такое же темное небо, как будто попал, самое меньшее, в иной мир. Малта молча держалась с ним рядом. Сатрап отдувался, словно только что пробежал немалое расстояние. Спустя некоторое время он заметил вслух:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— И как только я дошла до жизни такой? — тихо спросила она у ночного моря. — Я одна. Совсем одна.
Она опустила голову, и Рэйн ощутил, как скатились по щекам теплые соленые слезы. У него сердце перевернулось в груди. Но лишь для того, чтобы в следующий миг гордо забиться: Малта вновь вскинула голову и сжала зубы, запрещая себе распускать нюни. Она была полна решимости и не подпускала отчаяние к душе. И Рэйн стоял с ней на палубе корабля, гордясь милой подругой.
В этот миг у него не было большего желания, нежели оказаться там, подле нее. Малта не какая-нибудь тихая, смирная девушка-голубка, только ждущая, чтобы мужчина защищал ее и укрывал от всех зол мира. Нет! Это истинная тигрица, внутренне сильная и неукротимая, точно ветер, что вздымал ее волосы. Достойная подруга и надежная опора в тяжкий час мужчине из Дождевых Чащоб. Рэйну даже показалось, будто сила его чувства изошла туда, к ней, и окутала ее, словно теплым плащом.
— Малта, любимая, пусть поддержит тебя моя сила, — прошептал он. — Ибо сама ты — надежда моего сердца и оплот моего духа.
Она так и крутанулась при этих словах.
— Рэйн? — вырвалось у нее. — Рэйн, это ты?
И ее голос был полон такой надежды, что Рэйн вздрогнул и проснулся. У него за спиной, скрипя галькой, зашевелилась Тинталья.
— Так-так, — сонным голосом протянула она. — Вот уж удивил ты меня! Я-то полагала, только Старшие были способны к самостоятельным сновидческим путешествиям.
Рэйн хватал ртом воздух.
— Это напомнило мне наш с ней опыт со сновидческой шкатулкой, — выговорил он затем. — Сейчас все было так реально. Было ведь, правда? Я стоял там с ней, как наяву!
— Да, ты вправду разделил ее восприятие мира, и все было взаправду, — подтвердила драконица. — А что такое сновидческая шкатулка?
— Это изобретение моего народа. Им иногда пользуются возлюбленные, когда находятся в разлуке. — Тут Рэйн запоздало прикусил язык. Ему не хотелось упоминать, что шкатулки работали в основном благодаря тонко измельченному диводреву, перемешанному с сонными зельями. Он продолжал после некоторой запинки: — Однако при пользовании шкатулкой влюбленные обычно разделяют некую сообща придуманную реальность. А сегодня мне показалось, что Малта бодрствовала — но я был с ней, я посетил ее разум!
— Посетил, —самодовольно заметила драконица. — Жаль, ты пока еще плохо владеешь искусством путешествий во сне. Будь ты опытнее, ты сумел бы обратить на себя ее внимание. Тогда она рассказала бы тебе, куда же ее все-таки занесло!
Рэйн усмехнулся.
— Я видел расположение звезд и теперь могу судить, каким курсом идет ее судно. И — самое главное — я узнал, что ее не держат взаперти и не мучают. Ах, драконица, ты представить не можешь, как это окрылило меня.
— Да прямо, не могу, — негромко засмеялась она. — Рэйн, Рэйн, чем дольше мы с тобой путешествуем бок о бок, тем тоньше становятся между нами все стены. Все те Старшие, кто умел путешествовать во сне, были близкими друзьями драконов. И я подозреваю, что твоя новообретенная способность имеет тот же источник. Да видел бы ты себя в зеркале! Ты же день ото дня становишься все больше похож на меня. Ты что, родился с такими медными глазами? И светились они у тебя так ярко, как светятся сейчас? Вот уж сомневаюсь! У тебя недаром побаливает спина: твое тело меняется, ты растешь. Присмотрись к своим рукам: ногти становятся толще, они начинают напоминать когти. А свет костра переливается в чешуях, украсивших твой лоб. Мой народ налагал отметины на твое племя, даже лежа замурованным в коконах. А уж теперь, когда драконы вновь пробудились и вышли под солнце, все те, кто пожелает с нами дружить, станут носить зримые свидетельства этой связи. Так что, Рэйн, если ты найдешь себе самку и вы с ней зачнете детей — эти дети станут новым поколением возродившихся Старших!
Рэйн задохнулся и рывком сел, глядя на свою могучую спутницу. Тинталья же распахнула жуткие челюсти в сладком зевке. И обратилась к нему без слов.
Да открой же ты наконец свои мысли! Я тоже хочу увидеть звезды и острова, которые ты успел заметить. Чего доброго, сумею что- nо узнать… Завтра на рассвете мы полетим на поиски женщины, достойной сделаться матерью Старших!
Малта даже сделала несколько неуверенных шагов в темноте.
— Рэйн? — еще раз шепотом позвала она.
Сердце бешено колотилось. Она знала, что все это лишь махровая глупость, что ей попросту померещилось. И тем не менее присутствие Рэйна было настолько реальным! Она почувствовала, как он прикоснулся к ее волосам, она обоняла его запах. Нет. Невозможно. Это по-детски разыгралось воображение, это душа потянулась к невозвратному прошлому. Даже случись ей некоторым чудом возвратиться в Удачный, все равно жизнь уже не вернется в прежнее русло. Тут и шрам, который она обречена носить до конца своих дней, и неизбежные кривотолки. Может, сам Рэйн даже и не откажется возобновить прежние отношения, но его семья наверняка запретит сыну жениться на «этой». Да, теперь она всегда будет «эта» Малта Вестрит. Женщина с непоправимо погубленной репутацией. Так что самое лучшее, что она сможет сделать по возвращении, — это зажить тихо и скромно где-нибудь в сторонке и поменьше показываться на глаза людям.
Малта упрямо выставила челюсть и решила почерпнуть силу в гневе. Нет уж! Коли так, лучше уж ей совсем не возвращаться туда. Она еще поборется со своими злосчастьями — ну-ка, кто кого! Она еще проложит себе дорогу и обретет какую-то новую жизнь. Хватит сокрушаться о прошлом! Оно все равно не вернется на ее зов, только душу изранит.
И Малта решительно отодвинула прочь все мысли о Рэйне, чтобы вместо этого трезво и холодно произвести, так сказать, смотр оставшимся войскам. У нее было ее тело. И ум. И она постарается наилучшим образом использовать их.
Она выбралась на ночную палубу, чтобы немного побыть в одиночестве, подальше от двоих мужчин, не дававших ей последнее время никакого житья. Каждый из этих двоих на свой лад, но с одинаковым упорством старался завладеть ее телом. Капитан Рыжик явно предвкушал, как примется наставлять ее в науке чувственных удовольствий. А сатрап… Для этого хмыря ее тело было что леденец для ребенка. Верное средство от горестей и обид. Рыжик при каждом удобном случае старался произвести на нее впечатление. Касго пытался лапать ее и без конца ныл. То и другое было одинаково противно; тот и другой были опасны, каждый по-своему. Обоих следовало отваживать, но с умом, так чтобы не теряли последней надежды. Малта успела обнаружить, что мужчины легко идут на поводу у воображения. До тех пор, пока капитан Рыжик и сатрап будут полагать, будто еще чуть-чуть — и она сдастся, они будут из кожи вон ради нее лезть. Глупо было бы этим не воспользоваться, особенно в ее положении. И Малта пользовалась. От капитана Малта успела добиться кое-каких мелких послаблений, собственно, делавших ее жизнь на корабле более-менее сносной. Она теперь могла гулять по палубе в одиночку, обедать за его столом и даже относительно свободно высказывать свое мнение. Сатрап же, сам того не ведая, снабжал ее крупицами полезных сведений, когда, распуская перед ней павлиний хвост, хвастался роскошной жизнью во дворце.
Эти крупицы знаний ого-го как пригодятся ей, когда она будет выкупать свою и его свободу у Кеннита.
Ибо Малта была твердо намерена добиться освобождения Касго за выкуп. А с ним вернуть свободу и себе. Проведя с этим человеком в плену немалое время накоротке, Малта стала в некотором смысле считать его чем-то вроде своей собственности. Да, он был порядочным говнюком, да, он временами выводил ее из себя. Но собственническое чувство было тем не менее налицо. Она ведь худо-бедно сберегла ему жизнь и здоровье. Соответственно, если кто и должен был извлечь выгоду из его плена, то в первую очередь она — Малта Вестрит. А потом сатрап Касго станет ключом к ее выживанию в Джамелии. Когда сатрапа передадут вельможам, которые явятся его выкупать, она уйдет с ним. Ибо к тому времени станет для него незаменимой.
Это, конечно, не произойдет само по себе.
Малта призвала на помощь все свое мужество: необходимость каждодневного общения с сатрапом по-прежнему вселяла в нее ужас. Поразмыслив, она оставила этак по-девичьи распущенными свои волосы — последнее, что в ней еще оставалось красивого, — и постучала в дверь его маленькой каюты.
— И что тебе понадобилось попусту тревожить меня стуком? — раздался в ответ горестный стон. — Ты же войдешь все равно, не считаясь с моим желанием или нежеланием видеть тебя!
— Это верно, о мой повелитель, — согласилась она, переступая порог. Внутри было почти совсем темно, лишь лампа плевалась маслом, кое-как разгоняя мрак. Малта поправила фитилек, отчего светильничек немедленно ожил, и присела в изножье кровати. Сатрап сидел скрючившись, обхватив руками колени и опираясь спиной о подушку. Малта заранее предвидела, что застанет его бодрствующим. Обычно он предпочитал почивать днем, а ночью предавался мрачным раздумьям. И, насколько ей было известно, он ни разу не высовывался за дверь с тех самых пор, как они попали на судно. Он показался ей сущим мальчишкой. Обиженным мальчишкой, надувшимся на весь белый свет. Малта принудила себя улыбнуться и спросила:
— Как чувствует себя сегодня мой царственный господин?
— В точности как и вчера, — был хмурый ответ. — И назавтра все будет в точности так же. Я бесконечно несчастен. Я болен. Мне скучно. Меня все предали.
Последнюю фразу сопроводил испепеляющий взгляд в сторону Малты.
Малта даже ухом не повела.
— Государь скромно приуменьшает, — сказала она. — Сегодня он выглядит гораздо здоровее вчерашнего. Все дело в том, что в этой маленькой каюте стоит невыносимая духота. Между тем снаружи дует приятный свежий ветерок. Я и подумала: может, его величество соблаговолит пройтись по палубе вместе со мной?
Она знала, что морская болезнь наконец-то перестала мучить его. По крайней мере последние два дня он определенно ел с аппетитом. Это при том, что еда оставалась такой же грубой и простой — обычный корабельный рацион, как у всех. Тем не менее жалобы на пищу прекратились. И, говоря о его вернувшемся здоровье, Малта не так уж и покривила душой. Сегодня — в самый первый раз за все время их знакомства — у него был вполне ясный и. осмысленный взгляд.
Он поинтересовался:
— Не вижу, зачем бы мне тащиться наружу?
— Ради разнообразия хотя бы, — улыбнулась она. — Быть может, государю понравится.
— Хватит, — проворчал Касго голосом, которого она до сих пор тоже ни разу не слышала.
— Повелитель? — недоуменно переспросила она.
— Довольно надо мной издеваться, — был ответ. — Государь то, повелитель се… В то время как я уже не являюсь ни тем ни другим! А ты — ты просто презираешь меня. Так может, уже хватит притворства? Оно только унижает и тебя, и меня!
— Наконец-то слышу речи, достойные мужчины, — ляпнула Малта прежде, чем ее разум родил что-нибудь более подходящее.
Касго зло посмотрел на нее:
— А как иначе я могу говорить?
— Я брякнула не подумав, государь, — солгала Малта.
— Часто же с тобой это происходит. Со мной тоже, кстати. И это твоя единственная черта, которая мне нравится, — буркнул джамелийский монарх.
«Он — моя собственность», — напомнила себе Малта, и это помогло ей продолжать улыбаться. Тем временем Касго завозился в постели, потом спустил ноги на пол. И неуверенно встал.
— Ладно, уговорила, — бросил он коротко. — Пошли наружу.
Дежурная улыбка, которую Малта про себя называла придворной и наловчилась носить точно приклеенную, помогла ей скрыть изумление. Она разыскала подходящий плащ и накинула его сатрапу на плечи. Плащ висел на исхудалых плечах, точно на вешалке. Она распахнула дверь, и он вышел первым (а как же!), опираясь рукой о стену. Шел он, точно какой калека, маленькими запинающимися шажками, но Малта и не подумала его торопить. Когда они наконец достигли двери на палубу, она и ее перед ним растворила, и в лица обоим ударил холодный ночной ветер. Сатрап так и захлебнулся им и замер на месте.
Малта успела решить, что сейчас он неминуемо повернет обратно, в духоту и тепло осточертевшей каюты, однако ошиблась. Сатрап упрямо двинулся вперед. Выбравшись на открытую палубу, он так закутался в плащ, как если бы там царил настоящий мороз. Прежде чем отойти от рубки, он огляделся по сторонам и даже посмотрел вверх. А потом все так же по-стариковски проковылял к поручням. Он так всматривался в темное море и такое же темное небо, как будто попал, самое меньшее, в иной мир. Малта молча держалась с ним рядом. Сатрап отдувался, словно только что пробежал немалое расстояние. Спустя некоторое время он заметил вслух:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83