С темнотой поднялся ветер, разбиваясь об острые скалы вокруг и барабаном гремя в ушах Тьиво. Поэтому она не слышала собачьего воя, пока не подошла совсем близко.
Тьиво остановилась. Ее ушей коснулся плач боли, подобный тому, который она сама издавала по покойнице до тех пор, пока ее горло не отказалось работать. Но собака не стала бы выть по старухе.
Она побежала. Через острые скалы, мягкий снег и тени на холодный каменный двор — и снова остановилась. Вой сотрясал собачий загон. Тьма неистово оплакивала кого-то.
Тьиво открыла дверь в дом.
Комнату заливало тепло. Орн спал по одну сторону от очага, а по другую в кресле матери сидел Орбин. Тепло, но не безопасно. Все изменилось. И где же, где же, где Райэр, который должен был вернуться с наступлением темноты?!
— Эй, Тьиво, — вкрадчиво обратился к ней Орбин. — Пока ты там драла глотку с этими бабами, я позаботился о ферме. У нас совсем нет денег, подумал я. И тут как раз приехал человек. О, тебе бы он понравился. Еще один чужестранец. Ты, пожалуй, не отказалась бы впустить его в себя, но он искал не шлюху. Он хотел купить кое-что другое. За элисаарское серебро. Вот оно, смотри. Сказать тебе, Тьиво, что он захотел взамен?
В этом году холодное время выдалось особенно тяжелым. Время смертельной ледяной пустоты. Животные умирали в хлевах. Люди умирали, просто упав в снег в нескольких шагах от дома. Когда начались дожди, снег все еще падал, смешиваясь с водой, и казалось, что избавления не будет. Многие стекались в Ли принести жертву Ках в надежде на лучший год, чтобы хоть как-то выжить. Орбин, видя, что Орн потерял за зиму двух коров, как обычно, отправился в Ли с серебряными монетами в кармане, оставив идиота и потаскушку дома.
Дорога была отвратительная, грязь и лед перемешались, по голове и плечам хлестал снег, разбавленный дождем. Но Орбин медленно и неуклонно шел вперед, мерно помахивая рукой. Впереди его ждали религиозное забвение, быстрое удовлетворение похоти и долгое пьянство. Богатый, как никогда в жизни, он мог позволить себе остаться на ночь на тюфяке в пивной. Он даже может сделать особое подношение Ках, чтобы умилостивить ее, если будет необходимо. Но он считал, что нужды в таком приношении не возникнет. Он поступил честно, продав незаконного ребенка — точно так же Орн мог бы продать свое собственное отродье, или сам Орбин — свое, если уж на то пошло. Потаскушка молчала об этом. Ни слова за всю зиму — совсем не то, чего можно было ожидать. Впрочем, она знает, что не вправе требовать возмещения или говорить об этом, и в любом случае виновата сама. Если бы она приносила пользу, делая что-то по хозяйству или для него лично (она даже не умела доставить наслаждение мужчине!), возможно, он поступил бы иначе и защитил ее права. Хотя теперь Орбин даже радовался, что она валялась в хлеву с ланнцем — ему понравилось серебро, и он получил удовольствие, рассказав ей о том, куда дел ее щенка. Правда, он ощущал себя слегка неловко, не зная, как она воспримет новость. Она могла начать протестовать или что-то в этом роде…
Услышав какой-то звук на вязком тракте позади, Орбин оглянулся посмотреть, что это такое. Что-то серое в молочной пелене дождя — он подумал о демонах, баналиках. С замершим сердцем он оглянулся еще раз и не слишком-то обрадовался увиденному.
— Что ты здесь делаешь, тупая свинья?
Тьиво не ответила. Она шла к нему с вытянутыми руками — Орбин решил, что она хочет показать ему что-то, и посмотрел на них. Но он не угадал ее намерений.
Он все еще кричал на нее и пытался понять, что она ему несет, когда Тьиво со всей силы толкнула его. Орбин был довольно крупным мужчиной, однако после долгих лет размеренной жизни не ждал удара, к тому же под ногами у него был лед. Несколько мгновений он с воплем скользил и барахтался, размахивая руками, затем наклонился и рухнул в разверстую скальную пасть — совсем как труп его матери тремя месяцами ранее. Правда, в отличие от матери, Орбин кричал, пока падал. Но не долго.
Главная проблема с таким красивым ребенком — уберечь его от когтей публичного дома. Катемвал уже наловчился избегать их, равно как неуемных богачей и иных падальщиков, охочих до детей. На этот раз, чтобы избавиться от непрошеных претендентов, ему потребовалось некоторое время — но не больше, чем он потратил на бестолковую возню в Ли-Дис и других городках. С одной стороны, поездка в высокогорье принесла ему ребенка, но с другой, создала проблему — он задержался и не успел уехать до наступления штормов. А плохая погода влекла за собой новое промедление и еще худшую погоду впереди. Поверенный Катемвала в столице Иски описал ситуацию в следующих словах: «Они говорят, что никогда еще не было таких бурь. Здесь нет капитана, который рискнет выйти в море до весны».
— Ах, они не рискнут? Посмотрим, что скажет невеста, — решительно заявил Катемвал и отправился к самому южному порту. Но там выяснилось, что невесте нечего сказать. Взглянув на яростно беснующееся море своими глазами, Катемвал утратил всякое желание спорить.
Поэтому они остались зимовать в столице. Пришлось снять половину комнат на постоялом дворе и нанять женщин, которые занимались детьми. К тому же в столице было намного теплее.
В доке стоял элисаарский корабль с надстройкой. Поверенный переговорил с его капитаном, и тот согласился перевезти Катемвала, его людей и купленных детей. Корабль должен был доставить в Джоу груз меди и партию рабов. Хорошее прикрытие для Катемвала — его-то товар был не в пример ценнее и предназначался совсем для иного рынка.
Дети хорошо питались, даже когда сам охотник за рабами ел кое-как и отбивал пятки о бока скакуна, скитаясь по Иске. Окруженные заботой и получившие возможность есть и спать сколько угодно, маленькие рабы прямо-таки расцвели. Многие совсем забыли своих родных или отказались от них.
«Но не лидиец, — подумал Катемвал. — Он младше, чем остальные, и, скорее всего, скучает по матери». Правда, смерть отняла ее еще до того, как элисаарец забрал мальчика из дому, так что, возможно, ребенок соединил одну потерю с другой.
Охотник за рабами строго следил за собой, не позволяя этому особенному мальчику стать любимцем. Привязаться друг к другу очень просто, но потом неизбежная разлука ранит их обоих.
Наконец после долгих дней ожидания на утреннем небе появилось солнце, неистовый океан понемногу успокаивался. Обнаружив ребенка у верхнего окна детской комнаты, Катемвал показал ему корабль, стоящий на якоре в порту. После долгого зимнего отдыха, отремонтированное и ухоженное, судно выглядело очаровательной игрушкой.
— Смотри, на чем мы поплывем в Элисаар. Вот на этом корабле.
— Да, — кивнул мальчик.
— Скажи, Регер, кем ты собираешься стать в Элисааре? — спросил Катемвал. Он прекрасно знал, как должно звучать имя мальчика, но специально изменял его на элисаарский лад.
— Человеком славы, — ответил мальчик так, как учил его Катемвал. Торговец надеялся, что ребенок верит в сказанное.
— Всегда помни об этом, дорогой, — проговорил Катемвал. — Ты станешь львом, властителем, известным человеком. Твоя жизнь будет подобна сиянию солнца, а смерть — трагична и прекрасна… Что ты делаешь? — перебил он сам себя, заметив, что ребенок согнулся над чем-то. Мальчик проявлял явную склонность к искусству, находившую выражение в фигурках, которые он лепил из снега и грязи или вырезал кухонным ножом из дерева. Катемвал понятия не имел, сохранится ли в нем эта склонность и будет ли полезна в будущем. Но сейчас, даже зная об этом, он все равно был заинтригован.
Не упираясь и не пугаясь, мальчик разжал руку — левую, украшенную шрамом вокруг запястья. Увидев то, что лежало на маленькой ладони, Катемвал удивился — трехгранная сверкающая монета, практически из цельного золота, лишь с очень небольшим добавлением меди, чтобы укрепить металл.
— Где ты взял это, Регер? Неужели стащил?
— Нет. Мне дала это мать. А ей — мой отец.
Катемвал был озадачен. Однако если бы мальчик сам совершил кражу, торговец удивился бы не меньше.
— Где ты ее прячешь?
— Здесь, — мальчик поднес руку к шее и за шнурок вытянул из-под одежды мешочек из тонкой кожи, в каких обычно хранят бесполезные талисманы. Боги, стоимость этой монеты в десять раз превышала то, что он отдал за ребенка!
— Спрячь ее обратно, Регер, и не показывай никому. Кто-нибудь может захотеть забрать ее себе.
— Ты захотел? — спросил мальчик с прямым и невинным взглядом, снова стиснув монету в кулачке.
— Конечно же, нет, малыш! — Катемвал, добросердечный работорговец, рассмеялся, слегка задетый его словами. — Теперь она твоя. Вспоминай свою мать, глядя на нее.
— Да, — отозвался Регер. Он никогда не говорил о своей матери и, несомненно, не собирался поддерживать эту тему и сейчас.
Но, учитывая все обстоятельства, оно и к лучшему. Через пять дней они выйдут в море. А через месяц для Регера эм Ли-Дис, рожденного в хлеву, начнется настоящая жизнь.
Едва дожди ненадолго прекратились, прибыли трое жрецов, чтобы поговорить с Орном и Тьиво.
Жрецы редко ходили пешком. Пока лежал снег, они передвигались на собачьих упряжках. Теперь же храмовые слуги пронесли трое носилок по размытому тракту через всю долину и остановились во дворе фермы.
Подойдя к двери, Тьиво встала на колени прямо в весеннюю грязь и склонила голову.
Одни за другими носилки опустились на землю, и из них вылезли жрецы, сверкая желто-красными одеяниями, латунью и бусинами.
— Встань, женщина. Где твои мужчины?
Тьиво встала.
— Мой муж Орн в доме, — ответила она, по-прежнему не поднимая головы. — Мне позвать его?
— Где брат твоего мужа? — спросил тот же жрец.
— Не знаю, жрец-хозяин. Разрешите сказать?
— Разрешаю.
— Несколько дней назад Орбин-хозяин отправился в Ли, чтобы сделать подношение Ках. Сюда он не вернулся. Он взял деньги и мог задержаться. Он говорил, что хочет пополнить запасы, ведь Орн потерял в холода двух коров.
— И никто не искал Орбина?
— Мой муж не приказывал мне. Без его разрешения я не могу. Я только походила поблизости, посмотрела, но там Орбина не было.
— Довольно, — изрек жрец. — Я скажу тебе, где он.
Тьиво выслушала его со склоненной головой. Когда он закончил, она запрокинула лицо к небу и издала оглушительный вопль — но это была лишь положенная дань обычаям. Жрецы спокойно ждали, когда она прекратит завывать. Орн, разбуженный и испуганный, подошел к двери и тоже взвыл, дергая Тьиво за рукав.
Мужчина из другой долины шел в Ли и увидел Орбина, лежащего на спине на дне скалистого ущелья. Добраться до него было невозможно. В любом случае вороны-падальщики оказались на месте раньше и успели пообедать — именно их шумное карканье привлекло внимание путника. Тело было видно плохо — мешали вороны, да и ущелье было довольно глубоким, — но человек, рассказавший о находке в Ли, уверял, что узнал Орбина по башмакам. Потом, когда все прочие крестьяне собрались в Ли ради жертвоприношений или выпивки, среди завсегдатаев не оказалось лишь Орбина. Потому-то жрецы и навестили жену Орна.
Без приказа мужа Тьиво действительно не могла выйти за пределы фермы и отправиться на поиски. Но возможно, что Орн попросту не был способен отдать такой приказ. Люди догадывались, что Орн не совсем нормальный, и спорили лишь о том, до какой степени он не в себе. В таком случае обстоятельства гибели его брата выглядели весьма туманно. О том, что на ферме родился ребенок, знала вся Ли. О том, что ребенка продали в начале зимы — тоже. Элисаарцы останавливались в Ли и вернулись туда с ребенком, хотя его, закутанного в меха, никто толком не разглядел — куда больше внимания привлек огромный черный скакун предводителя элисаарцев.
Способен ли Орн продать своего сына за деньги? Или мальчика продал Орбин? Значило ли это, что он был незаконно зачат Орбином, а не Орном? И значило ли это, что Тьиво сошла с ума и напала на Орбина?
Мужчины поскальзывались и гибли в горах, но это случалось редко — вырастая, они все время таскались туда-сюда по опасным горным тропам и привыкали к этому. Однако женщины сходили и сходят с ума, потому что богиня создала их из несовершенного материала.
— Ты должна пойти с нами, — решил жрец. — Ты пойдешь и ответишь перед Ках в храме. Но сначала принеси нам пива и какого-нибудь сладкого пирога.
Она совершила грех и понимала это. Тьиво осознавала, что сделанное ею незаконно — так же, как тогда, когда она легла с отцом своего сына. Ее мысли возвращались к тому дню, когда она убила Орбина. Всю зиму она ждала подходящего момента. Возмездие. Именно тогда, когда он сообщил ей, что сделал, в тот самый миг она и решила забрать его жизнь. Но, обдумав все, она поняла — убить надо так, чтобы спастись самой. Должен же кто-то заботиться об Орне. Да и самой ей хотелось жить.
Однако совпало слишком много случайностей, и жрецы заподозрили ее. С самого начала Тьиво знала, что это возможно, но не отступилась от своего решения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55