У самого Регера потемнело в глазах, его легкие натянулись из последних сил, как кожа на барабане, но он держал Казарла, как огромного бьющегося безумного ребенка, который постепенно засыпал, успокаивался, шаг за шагом, миг за мигом переставая бороться…
Сцепившись, медленно вращаясь, они погружались все ниже.
Регер почувствовал, как тяжелая голова упала на него, ноги и унизанные браслетами руки обвисли, словно водоросли — чувствовал, но уже не мог видеть. А скоро не сможет и чувствовать…
Он повернулся в воде, отталкиваясь от выступов речного русла — корней и камней, которые царапали его, пока он падал. Придерживая Казарла лишь за роскошную пряжку пояса, Регер тащил их обоих наверх, неловкий, незрячий, почти несуществующий, вдоль боковой стенки русла. Используя ее как опору, Регер поднимал себя и смертельно тяжелого и одновременно невесомого Казарла — наверх …
Темнота. В воде, в глазах, в сознании. Темноте или тени нет конца. Как и воде. Наверное, под поверхностью воды протока расширяется, и они оказались под скалой, погребенные в камне реки.
Белизна полоснула его по лицу. Воздух ворвался в легкие, как нож. В воде он не мог глотать его, а теперь не мог вдохнуть достаточно. Зрение еще не проснулось… Они все еще в воде, только теперь она падает сверху и колет его… Это дождь. А огонь утих.
Под дождем и угрюмым небом, застрявшим меж остатков лесной крыши, Регер перевернул шансарца лицом вниз и начал выгонять реку из его легких и кишок.
Жажда крови, почти стоившая ему жизни, отступила. Должно быть, легче продолжать падать в забвение и ночь. Но только теперь, вытащив их обоих к жизни, он осознал, как в самом деле это было просто.
Казарл эм Шансар лежал на боку, глядя на Регера горящими возбужденными глазами.
— Это не конец, — с трудом выдавил он.
Регер не стал отвечать ему. Лодка пропала. Нигде не было видно ни шансарского слуги, ни вар-закорианца. Шел дождь. Небо протекло, как когда-то лампа в камере.
— Три Испытания, чтобы отличить виновного от невиновного, определить победителя или сущность того, что должно быть, — снова прохрипел Казарл. — Огонь, вода, сталь. Не обязательно в этом порядке. Герой Ральднор проходил через них — сталь наемного убийцы, потом буря, наконец, вулкан.
— Побереги себя, — ответил Регер. — Нам предстоит дорога, как мне кажется.
— Я говорю не о фактах, но об истине.
— О шансарской истине.
— Огненные скачки — это был огонь, который повторился здесь, с нами обоими. А для тебя был еще огонь в море, как у Ральднора, и волна, которая накрыла твой рабский город — вот твое испытание водой. И сталь — любой из твоих поединков на потеху толпе. Но пусть сталь испытает тебя еще раз — со мной, — Казарл вернулся в свое тело еще не до такой степени, чтобы изменить положение и уменьшить неудобство.
— Говоря твоим языком, я убил тебя в реке, — заметил Регер. — Ты побежден. Твоя богиня-рептилия отдала тебя мне, — при этом его лицо и глаза оставались спокойными, он говорил без злости или радости.
— Ты убил меня и воскресил, — возразил Казарл. — Ты сохранил меня для стали, как она сохранила тебя.
— Кто — она? Анакир?
— Да, Анакир.
— Если она существует, твоя богиня, и действительно такова, как утверждают твой и ее собственный народы — она есть все, она во всех временах и местах, в этой земле, в этой погоде, во всех людях, в тебе и во мне, — негромко и отчетливо проговорил Регер, — тогда мы более чем виновны, шансарец. Мы портим мир. Мы делаем его плохим и неправильным, а в ответ получаем беды и страдания. Вставай. Пойдем туда, куда, как ты считаешь, мы идем. Даже если твоя философия точна, какое это имеет значение?
Казарл лишь кивнул и довольно твердо встал на ноги. Его драгоценности потускнели, но глаза снова превратились в полированный сверкающий янтарь.
— Зачем дети играют в игры? — спросил он. — И разве хорошо и правильно запрещать им играть, даже если они ушибаются или порой ранят приятелей? Дети должны играть. А почему мы так думаем?
Регер ждал. Казарл вяло указал на запад, вверх по реке. И они пошли вдоль берега на запад, под дождем, меж обугленных останков леса.
Спустя мили и дни после пожара деревья снова сомкнулись над рекой. Лишь иногда показывались вершины гор, которые, казалось, принадлежат не земле, а небу.
В грязных, илистых местечках, оставшихся от реки, удавалось ловить ящериц. Доступная вода оказалась полна солей, и они по большей части надрезали стебли папоротников и пили их кислый млечный сок.
Указателями пути были иногда возникающие горы и свет дня, порой пробивающийся под полог леса.
Без необходимости они не говорили друг другу ни слова, не мерялись выносливостью и скоростью. Они срослись в странном союзе. Словно так было подстроено (если, конечно, в этом не заключался план Анакир), все покинули их, и наконец стало очевидно, что цель существует и они достигнут ее. Несмотря на драку под водой, они не пытались вредить друг другу и не устраивали даже умственных состязаний. Общее жестокое чувство дикости опустилось на них.
В середине дня, предположительно пятнадцатого или шестнадцатого после пожара (а может быть, и позже), Лидиец, идущий впереди, пробился сквозь непрекращающиеся лесные дебри к расчищенному месту, настолько широкому, что его дальний край пропадал из виду. Но это был отнюдь не конец джунглей — вдалеке они снова поднимались к солнечному свету, словно холмы голубого тумана, а над ними нависали призраки гор — с юга, не с севера.
На расчищенном месте стоял город или большая деревня.
Долгое время пробавляясь редким безвкусным мясом и соком папоротников, нетрудно было приписать ее странное появление простому обману зрения.
Здесь обитало таддрийское племя, родственное оттам. Земляные постройки нарастали друг над другом, как соты. На тростниковых крышах стояли резные деревянные птицы, видимо, приносящие удачу. Затем одно из изваяний подняло крыло — это нелетающая курица охраняла свое гнездо. Казалось, городок не имеет никакой связи с джунглями. Люди здесь не глазели на двух путников, а лишь изредка бросали взгляды.
На площади имелся рынок, где они, на удивление, смогли достать еды за деньги.
С одной из сторон площади, не обращая внимания на торговлю, за длинным столом шла традиционная для оттов Мертвая трапеза. На почетном месте сидел забальзамированный труп, одетый в лучшие одежды, и наблюдал за пирующими из-под синих век. Отты пили за мертвого и приглашали проходящих утолить жажду. Регер и Казарл оказались в их числе. Крепкое пиво ударило им в голову. В любом случае ничто из этого не казалось им любопытным или настоящим.
Когда дневной свет начал растворяться в сумерках, на широком куполе небес над равниной показалась алая звезда. Настала первая ночь Застис.
— Все еще огонь, — заметил Казарл.
Они сидели на крыше таверны, под навесом, сплетенным из листьев. Налетевший ночной ветер испытывал навес, заставляя листья трепетать, словно крылья. Они могли бы жить в этом городке долгие годы.
Внизу на площади начали расходиться участники похорон. Появилась фигура Смерти — мужчины, одетого, как женщина, и во всем белом, — чтобы проводить умершего к могиле с шутками и радостными песнями.
Светлая голова Казарла запрокинулась, чтобы лучше разглядеть Звезду.
— Твоя Застис не влияет на таких, как я. Мы не испытываем особой жажды. Любой шансарец скажет тебе то же самое, устремляясь к дверям публичного дома. Нет-нет, столь явное желание — примета Висов.
Регер наблюдал за окончанием погребальной церемонии. Волнение в его крови было не столь уж сильным, но он готовился к нему последние дни, предчувствуя приход этой поры. Он привык сдерживаться или находить заменитель. Бой в реке, хотя и случился давно, был слегка окрашен предвкушением Звезды.
— Застис — это дом, где боги Висов предаются любовным утехам, преданный огню и вечно пылающий в небесах, — заявил Казарл, который уже опьянел. Впрочем, их обоих нельзя было назвать трезвыми. — Или, — продолжал рассуждать шансарец, — Застис — это одна из таинственных летающих колесниц людей Равнин или висских Королей Драконов. Это пылающая магия, неспособная сойти на нет, ее чувственное влияние осыпается на нас, словно алый снег…
— Если тебе хочется женщину, иди и найди, — отрезал Регер.
— Посмотри вон туда, — сказал Казарл и показал через розовеющие в сумерках кровли на другую крышу не так далеко от них. На ней сидели две женщины, одна укладывала волосы другой в прическу. Они сияли в сгущающихся сумерках, ибо, хотя обе женщины имели смуглую кожу, их длинные косы были высветлены. Одна из сидящих заметила, что Казарл смотрит на нее с интересом, улыбнулась сама себе и отвела взгляд. Другая продолжала делать ей прическу, но при этом стала напевать низким приглушенным голосом.
Добраться до тростниковой крыши женщин оказалось легко — все кровли соединялись краями.
Женщины приветствовали их любезно, словно старых друзей семьи. Они оказались очень скромными, даже застенчивыми. Разница диалектов не предполагала долгих обсуждений.
Казарл увлек младшую девушку вниз по лестнице. Регер же улегся со старшей на крыше, в гнезде из тростника, под звездами, которые расправляли крылья и проносились по вечному своду небес.
— Эти люди утверждают, что никогда не ходили ни на север, ни на восток. Им не интересно, что находится за границей джунглей — да, где-то есть море, но кто до него доходил? Лес ловит и ест путешественников, и только призраки возвращаются назад. Моя женщина, всхлипывая от ужаса, рассказывала мне истории об этом и так напугала сама себя, что мне пришлось ее успокаивать.
— И все же в этом городке пользуются монетами, — заметил Регер.
— В горах на севере и востоке есть другие поселения, — объяснил Казарл. — Так они говорят. Торговцы приезжают из мелких королевств Таддры, из далекого Закориса и с дорфарианских дозорных постов.
— А как насчет легендарного города? Они о нем слышали?
— Если и слышали, то никогда не прислушивались.
Они стояли у границы городка, на кладбище. Могилы здесь были утрамбованными холмиками, прямо на которых росли ползучие растения и цветы. Они выглядели весело и беззаботно, и там, где они высились, цветы лишь распускались пышнее.
— Город окружен джунглями и находится между этой местностью и берегом, — пояснил Казарл. — Мне уже начала сниться Ашнезия. Я упоминал, что этот город так называется?
— Опиши свой сон, — отозвался Регер.
— Белый свет, звенящий в полночь и огонь глаз.
— Ты тоже начал говорить, как жрец.
— Все шансарцы — жрецы. Жрецы-воины. Сегодня мы снова сразимся, ты и я.
— Но как я найду дорогу в Ашнезию, если убью тебя? — возразил Регер.
— Ты рассчитываешь, что я могу отвести тебя туда?
— Она дала тебе направление, — настаивал Регер. — В Саардсинмее или в Ша’лисе.
— Она? То есть эманакир? Это ты так думаешь.
За кладбищем начинался лес. Солнце позолотило его первые деревья, но в глубине царила темнота.
— Ты признаешь магию, по крайней мере, в виде сна, — наконец сказал шансарец. — Ты говоришь себе — ничто не таково, каким кажется.
— Я понимаю, тебе очень хочется, чтобы я думал так.
— Как мы будем сражаться? — поинтересовался Казарл. — Где мы возьмем мечи? Хочешь, поищу их? Я могу пойти в лес и поймать пару змей. Каждая превратится в стальной клинок.
— Именно этот трюк она проделала со мной, — мягко ответил Регер.
— Кто ты? — вопросил шансарец. — Ты знаешь себя? Может быть, ты умер в Саардсинмее. Может быть, я умер в реке.
— Здесь и сейчас, — произнес Регер в ответ, резко повернувшись.
Он перепрыгнул одну из осыпающихся могил и пошел к Казарлу, выхватив нож, который ему дали в совете Заддафа взамен того, что отобрал Галутиэ. Нож был испытанный, он легко разрубал тростник, лианы и плоть ящериц. Все обычаи стадиона утратили силу — даже воздержание от близости перед боем. Он провел ножом вдоль ребер Казарла, и брызнула кровь, красная, какой не бывает ничто, кроме нее.
Блеснул кинжал шансарца — шалианской работы, со змеерыбой, выгравированной на лезвии, и драгоценным камнем в навершии рукояти. Казарл даже не обратил внимания на порез на боку.
Регер стоял, ожидая. Когда шансарец бросился на него, он блокировал удар, потом еще один, и оттолкнул от себя Казарла, считая ниже своего достоинства ранить его еще раз.
Солнечный свет окутал землю. Но сражение было тяжелым и бессмысленным. Пользуясь отточенной реакцией, выработанной безжалостными тренировками на стадионе, Регер обнаружил, что его тело стало странным. Оно двигалось не так, как он помнил, и само было обижено этим. На арене кладбища не было гудящей упоенной толпы, не было причины и не было приза.
Шансарец откатился и стремительно бросился на него, снова и снова. Регер встретил его удар, сам ударил сбоку, снизу, в никуда, затем плавно перешел в нападение, вынуждая Казарла защищаться.
Первая и единственная рана шансарца кровоточила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55