Эруд, которому предписывалось заверить жреца в своем глубочайшем почтении, согнулся и преклонил колени с затаенным презрением во взгляде. Последний столичный послушник, по его мнению, стоил больше, чем этот жрец.
Никакого угощения, даже напитка, никаких ритуалов у жертвенника. Здесь относились к Ках запросто, да и с припасами тут было куда тяжелее.
После того, как покончили с учтивостью, стало очевидно: здешний Высший беспокоится, что же намерен делать гость после того, как соберет налог. Эруд объяснил, что не имеет никакого отношения к налогам и проверкам, раскашлялся и попросил воды, чтобы промыть горло от пыли. В воде, которую ему принесли, плавала мутная взвесь.
— У меня другое дело, — сказал Наблюдатель, допив. Глаза птицы выпучились и остекленели. — Проявления дикарской магии. Исцеления и колдовство.
Верховный жрец не пошевелился. Голова птицы тоже не сдвинулась с места. Снаружи послышался треск молнии, похожий на удар кнута.
— До столицы дошли слухи и россказни. Как бы то ни было, Наивысший счел это достаточно серьезным. Я здесь для того, чтобы расспросить тебя об этом.
Снова тишина.
— Я хотел бы услышать твои слова, отец, — повторил Эруд.
— Мы не слишком-то говорим об этом, — птичий клюв опустился и склонился к полу, шишковатые старые руки стиснули подлокотники кресла.
— Вы думаете, что это недостойно вашего внимания?
— Мы хотим сделать его таковым.
Ответ заставил Эруда подскочить.
— Так не делают, Высший. Ты должен сейчас же все рассказать мне. Я хочу расспросить тебя о странных происшествиях. И про женщину.
До сих пор он удерживался от того, чтобы сказать «женщина». Суть же заключалась в том, что рассказы крутились вокруг существа женского пола. Иногда в народе появлялись ведьмы, но они ограничивали свое влияние другими женщинами, помогая или вредя им. Это было незаконно, но не богомерзко. Однако эта женщина, по слухам, имела власть над мужчинами. Эруд не верил этим слухам. Он тоже предпочел бы не говорить об этом, не обращать внимания на лживые сплетни и дать им сойти на нет. Но Материнский храм прислал его сюда ради прямо противоположного. Поэтому он прочел старому Верховному жрецу проповедь о вреде умолчания и предоставления событий самим себе, закончив словами:
— Неужели это правда? Не то, что она имеет какие-то способности — не сомневаюсь, что она не может ими обладать, — а то, что все это проистекает от женщины?
— Это так выглядит.
— И выглядит не слишком-то хорошо, отец. Нет, ты должен немедленно послать за этой женщиной. Пусть ее приведут. А перед тем, как ее доставят, я, возможно, успею вымыться и…
— Не здесь, — с оттенком злости произнес Верховный жрец. — Я имею в виду, что эта женщина не в городе. В наших местах часто путаются с названиями. Она в деревне Ли, вот где.
Эруда передернуло от осознания, что его ждет новый путь. Он поперхнулся пылью и мутной водой.
— Где это место и сколько до него ехать? — просипел он, прочистил горло.
— Пять-шесть дней по горам, — Верховный жрец указал наверх. — Ты прибыл в удачное время. Зимой или во время дождей пришлось бы добираться намного дольше.
Восхождение длилось семь дней. Воздух стал прозрачнее. С перевалов падали обломки скал. Пришла и ушла гроза. Не хватало только дождя, чтобы смыть их назад, к кучам камней и вымощенной площади. Но дождя не было. В часы закатов далекие горы походили на раскаленную бронзу.
На ночных привалах Эруд лежал, трясясь от гнева и легкого недомогания, а Пандав омывала ему лицо и разминала ноги. Ее тело оказалось куда выносливее, чем его, и Пандав заметила, что делается незаменимой.
Жители Ли наслаждались излетом лета. Груды отбросов у дверей источали зловоние. Над панорамой деревни нависал дом Ках, стоящий на возвышении — еще меньше, чем храм в городке, но столь же пахучий.
Внимание на улицах привлекли только зеебы и закорианка Пандав. Грязный и небритый Эруд, чья одежда за время пути окончательно пришла в негодность, сопровождаемый точно такими же запущенными слугами (которых к тому же стало меньше, ибо двое пропали у Ли-Диса), не удостоился и взгляда.
Храмовые прислужники, вышедшие на террасу встретить Эруда, склонялись к тому, чтобы не признать его притязания. Ему пришлось показать им тайные знаки своей веры.
Когда наконец его провели во внутренние помещения, доведенные до отчаяния слуги собрали животных вместе и направились к замеченной неподалеку пивной. Пандав вместе с поклажей осталась на террасе. Осмотревшись, она увидела квадратное окно, из которого на нее глядели два безликих создания. Святые девицы. Увидев, что она заметила их, обе отвели глаза и сотворили охранительные знаки против «твари из Закора». Но Пандав еще больше напугала и поразила их, пройдя внутрь дурно пахнущего храма.
Крышу поддерживали толстые столбы, из-за темноты принимающие причудливые очертания. В порту Пандав никогда не заходила в залы храма и не наблюдала таинств перед жертвенником.
Скорее сюда. Алтарь, обычная колода мясника, все еще дымился от свежего приношения, желоб под ним переполняла кровь. Над всем этим высилась статуя, если увиденное можно было так назвать.
Ках была черна, как сама Пандав, но почти бесформенна. Выпуклости грудей и выпуклость лица с вставленными в нее двумя кусками янтаря.
В этом изображении Пандав почудилось нечто странное. Что это? Эти глаза — желтые, как у змей или людей Равнин… Сквозняк качнул тусклые светильники. Огни, горящие в четверть силы, затрепетали, а янтарные Равнинные глаза сверкнули и остановились на Пандав.
Есть ли какая-то жизнь в этой колоде, лишенной всякой красоты? Присутствует ли в ней богиня, или хотя бы сходит в нее иногда? Камень выглядел очень старым. Пандав сделала приветственный жест перед чужим божеством, но его глаза продолжали — да, именно всматриваться в нее.
— В чем твоя загадка, госпожа? — прошептала Пандав. — Ты чего-то хочешь от меня?
— Иди прочь, ты, закорская свинья! — резко крикнул из тьмы какой-то мужчина. — Ты оскверняешь алтарь.
— Я забыла, госпожа, что ты ненавидишь собственный пол, — обратилась к камню Пандав. — Прости.
Она склонила голову в знак извинения и отступила назад к колоннам.
Кричавший не стал преследовать ее. Смертельно усталая Пандав сползла по колонне, села на пол, опираясь о нее спиной, и позволила векам сомкнуться.
Ей приснилось, что она в Саардсинмее, в здании театра, и перед ней стоит белая женщина-эманакир.
«Думаешь, моя гробница понадобится тебе раньше, чем мне?»
«Именно так».
Сейчас на ней не было вуали. Все-таки ее бледность была утонченной, а глаза походили на яркое серебро.
«Разве я не говорила, Пандав, что тебе не понадобится гробница?» — спросила она.
«Но я мертва. Я больше никогда не смогу танцевать с огнем».
«Жизнь — это Огонь, — промолвила эманакир. — Мы постоянно танцуем с ней и сгораем в ней, подобно лоскутам ткани. Она обжигает нас, пока мы учимся танцевать и постигаем смысл танца».
«Он был твоим любовником, — произнесла Пандав. — Регер. Сейчас я в его родных местах, а он мертв».
«Нет, он жив, — возразила девушка. — Я отдала себя смерти. Регер сопровождал меня в погребальном шествии к твоей крепкой и прочной гробнице. Он был в ней, Пандав, когда волна обрушилась на Саардсинмею. Я так и знала, что склеп устоит перед напором воды. Но это так ужасно! Я должна была спасти этот город, а спасла только человека, которого полюбила. Женская слабость, Пандав…»
Закорианка вздрогнула и широко раскрыла глаза. Кто-то стоял над ней. Снова этот храмовый крикун? Нет, молодая женщина, ее лет или чуть постарше.
Пандав смешалась, словно увидела кого-то знакомого, но последний раз виденного много лет назад. Однако она не знала эту женщину. Это была искайка, чья-то жена, ибо носила прическу, предписанную замужним — двенадцать кос с медными кольцами на концах. Ее одежду сплошь покрывали заплаты, а ноги были босы и заляпаны грязью.
Однако ее красота была чем-то особенным. Красота, явившаяся на смену очарованию белой девушки, так остро воссозданному во сне, должна была оказаться прямо-таки сказочной. Такой она и была. Глаза, средоточие этой красоты, взглянули на Пандав, словно вопрошая о здоровье или горестях сердца.
— Не бойся меня, — сказала Пандав. — Я рабыня, наложница жреца-Наблюдателя. Хорошо прирученная, — и мрачно усмехнулась, отрицая этой усмешкой только что сказанное. Но искайская женщина не отшатнулась. Еще миг-другой она смотрела на закорианку, затем повернулась и прошла к кровавому жертвеннику.
Некоторое время она стояла там, спиной к залу и лицом к затененному лику Ках.
Пандав пристально разглядывала ее. Исходя из виденного и слышанного раньше, ей казалось, что в норме искайским женщинам не позволяют подходить к богине так близко. Но никто не закричал.
Вскоре искайка покинула жертвенник, пересекла зал и, не глядя по сторонам, вышла в дверь храма.
Пандав поднялась на ноги. По какой-то причине она решила последовать за искайкой, но зачем — не знала.
Выйдя на террасу, закорианка сразу же заметила ее. Искайская женщина медленно шла по уличной грязи, спекшейся на солнце. Ее руки безвольно висели вдоль тела, что само по себе было необычно. Все остальные женщины, даже девочки шести лет, что-нибудь несли — корзины, кувшины или котомки. Однако люди на улице не обращали внимания на девушку. Они не глядели на нее, не здоровались с ней, не избегали встречи и не уступали ей дорогу — но во всем их поведении имелось четкое осознание ее присутствия. Они походили на плохих актеров, играющих сценку, в которой один из них ходит между остальными, якобы невидимый.
Затем ей заступил дорогу огромный мужчина зверского вида. Она остановилась, и вся деятельность на улице замерла. Теперь они могли ее увидеть, вообще могли смотреть. Повисла такая тишина, что стали слышны голоса птиц и звон насекомых.
— Я порезал руку. Вот здесь, — разнесся в этой тишине голос мужчины, который потряс перед девушкой-женой большим кульком мятой грязной повязки.
— Ты позволишь мне взглянуть, хозяин? — мягко произнесла девушка. Как у любой другой искайской женщины, в ее голосе словно звучала мольба о неоценимой помощи.
Пандав невольно сжала кулаки. И снова разжала. Здесь все шли по этому пути, и она тоже, насколько была способна.
Девушка уже разматывала повязку. Ее движения были ловкими. Ей оказана честь, и она должна показать, чего стоит.
Пандав не поняла, что та сделала с рукой и с раной — это произошло за несколько мгновений. Мужчина фыркнул, затем, изгибая ладонь, вскинул руку над головой. Другой рукой он слегка ткнул девушку-жену.
— Хвала Ках, — произнес он. На его руке остался шрам через запястье — синеватый рубец, с виду десятидневной давности.
Во время лихорадки Эруд часто упоминал колдовство. И даже однажды обозначил колдуна «она».
Девушка пошла дальше, и толпа сомкнулась вокруг нее. Пандав же после случившегося застыла как вкопанная. Что за хитрость? Она никак не могла разглядеть открытый порез. Мужчина со счастливым видом проталкивался к пивной. Может быть, там его рассказ услышат слуги Эруда, если оторвутся от своих чаш.
Тем временем под храмовой террасой собралась кучка женщин, которые переговаривались, глядя в ту сторону, куда ушла девушка. Пандав быстро подбежала к ним и тронула одну за плечо. Вся компания тут же отшатнулась от нее, чуть ли не показав зубы.
— Кто это? — спросила Пандав, с трудом заставляя себя говорить ровно и непринужденно.
— Кто? — переспросила одна из женщин. Остальные замолчали.
— Целительница, — ответила Пандав.
Говорившая женщина покачала головой. Она, как и все остальные, была замужем, и двенадцать колец в ее прическе звякнули друг о друга.
— Да. Я видела, как она это сделала. Если только это не обман.
Женщины, стоявшие с краю, начали потихоньку отходить. Неожиданно две из них бросились бежать, но Пандав рванулась и схватила ту, которая говорила.
— Мой хозяин — Наблюдатель Ках, — сказала она. — Сейчас он в храме с вашим Высшим. Он хочет знать имя этой женщины. Ему вы тоже посмеете отказать?
— Ее зовут Тхиу, — ответила ей другая женщина.
— И она живет здесь, в вашей деревне?
Ответа не последовало, и это значило — нет.
В этот момент на террасу вышел Эруд, объявив о своем появлении ревом:
— Панду! Вот ты где, сука!
Было понятно, что он сильно возбужден. От его крика женщины разбежались кто куда. Пандав вернулась к нему.
— Он все отрицает! — неистово вопил Эруд, кипя оскорбленным самолюбием. — «Здесь нет ведьмы», «здесь ничего не происходит»… Старый недоумок в вонючей птичьей шапке!
— О, хозяин, — произнесла Пандав. — Я только что видела, как это произошло.
— Что произошло? — переспросил Эруд с перекошенным лицом.
— Я расспрашивала этих женщин, когда ты спугнул мою удачу своим ревом и разогнал их. Но я видела ее за работой, твою колдунью.
Эруд не произнес ни слова. Как искайская женщина цепляется за своего мужчину, так он ухватился за ее слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55