Что теперь, умная твоя голова? Одно неверное движение – сюда набежит народ, и ты оглянуться не успеешь, как станешь евнухом.
Ладно, не впервой мне попадать в такие непростые положения. Я тронул девушку за плечо.
– Проснись, Дженни.
Дженнифер отшатнулась, подпрыгнула на стуле и заверещала. Но небеса смилостивились надо мной: очередной удар грома заглушил ее крик, а потом она узнала меня и – более или менее – опомнилась.
– Ты ужасно напугал меня, Гаррет. Что ты здесь делаешь? – прижав руку к сердцу и задыхаясь, спросила она.
Прямо признаться было неловко, и я уклончиво ответил:
– Я ведь говорил, что зайду. Я и пришел, постучался, но ты не отворила. Тогда я заволновался, все ли в порядке, взломал замок и вошел. Ты была такая бледная… Прости, я только коснулся твоего плеча, я вовсе не хотел тебя испугать.
Достаточно ли искренне звучали мои слова? По-моему, да.
Я играл эдакого чистосердечного парнишку – и небезуспешно: уроки Морли не пропали зря. Она немного расслабилась и придвинулась ближе.
– Бог мой, надеюсь, мой визг не перебудил весь дом.
Я еще поизвинялся, а затем – это казалось совершенно естественным – приобнял Дженнифер за плечи: чтоб ей было уютней.
Через минуту-другую Дженни почти перестала дрожать и спросила голоском маленькой девочки:
– А теперь ты меня изнасилуешь? Ну и ну, удружила, лучше не придумаешь. Я разразился хохотом. Напряжения как не бывало, я даже слишком разошелся, пришлось взять себя в руки.
– Я сказала что-нибудь смешное? – Мой смех задел Дженнифер.
– Нет, Дженни дорогая, нет. Я не над тобой смеюсь – над собой, честное слово, над собой. Я не собираюсь тебя насиловать. Я дико устал. По правде говоря, я в таком состоянии, что не способен изнасиловать даже бурундучка. Меня сначала подожгли, потом трахнули по башке, а потом избили до полусмерти. У меня все болит, и я чертовски расстроен из-за Чейна. Сейчас мне ничего не надо, тем более кого-то насиловать. Просто хочется побыть рядом с женщиной – чтобы мы могли утешить и успокоить друг друга.
Я разливался соловьем. Учитесь. Ставлю восемь против пяти, что таким манером можно уломать любую, самую непорочную девственницу, уговорить ее пригреть и утешить вас. Это несложно – прикиньтесь безобидным, беспомощным, простодушным, жаждущим материнской ласки – и готово дело.
Слово за слово… Я вел свою партию безукоризненно, а ведь ничего не планировал, все на вдохновении. Через пятнадцать минут мы очутились в постели. Еще через пятнадцать минут мне пришлось напомнить себе, что я безобидный, беспомощный и ищу только поддержки.
А славно все-таки просто полежать с кем-то рядом, особенно если до этого вас били, обижали и вообще травили, как волки травят хромую лисицу. Но, лежа рядом с такой девушкой, недолго и позабыть обо всей этой мясорубке.
Мы пошептались – в основном о вполне невинных вещах, но… Почему-то она не могла лежать спокойно, вертелась как юла. Я же теперь чувствовал себя относительно свободно. Вот Дженни шевельнулась, нащупала что-то, вздрогнула.
– Это то самое и есть – о чем я думаю? Намек понятен.
– Да, прости ради Бога, ничего не могу с собой поделать. Наверное, мне лучше уйти. – Разумеется, я не собирался уходить. Нет, от Гаррета вам этого не дождаться.
– Не верю. Нет, это невозможно. Почему невозможно? Обидно, ей-богу.
На некоторое время все картины, бури, раны и болячки вылетели у меня из головы. Спали только урывками: почти всю ночь мы раздвигали границы возможного.
Тем не менее утром я возненавидел лишь свое бренное тело. Я ощущал себя столетним старцем, но голова была ясная – не считая простуды. Я поцеловал Дженни в лобик, в носик и в подбородок и только потом заторопился к себе – пока не проснулись домочадцы.
Уэйн и Кид не покинули свой пост, хотя Кид клевал носом, а Уэйн – тот просто растянулся на бортике фонтана и громко храпел. Кухарка сердито гремела посудой и бранилась, даже с четвертого этажа я слышал ее голос. Интересно, чего она разошлась? Ничего, скоро узнаем, что стряслось с этим оплотом сдержанности и стоицизма.
Поднявшись наверх, я, прежде чем углубиться в свой коридор, взглянул на балкон напротив. Блондинка пристально смотрела на меня. Я нерешительно махнул рукой, она не ответила. «О Господи, начинается выяснение отношений», – простонал я и направился к двери.
Сперва я подумал, что белокурая красотка опередила меня, но потом понял, что передо мной портрет. Это было так странно и жутко, что я повернул картину изображением к стене.
– Хорошо провел время? Морли развалился в огромном кресле. Похоже, он только проснулся.
– Потрясно.
– То-то, смотрю, рожа у тебя довольная, прямо лоснится. Ступай умойся, скоро завтрак. – Ему что, не терпится отведать кухаркиной стряпни?
– Я, пожалуй, пропущу завтрак. Лучше сосну немного.
– Ты на работе, Гаррет. Ты не имеешь права укладываться спать, когда пожелает твоя левая нога.
– Вот почему хорошо, когда ты сам себе хозяин.
Но Морли прав. Он даже не догадывается, насколько прав. Я, конечно, могу завалиться поспать часок-другой, но, если кого-нибудь за это время убьют, он много лет будет являться ко мне в страшных снах.
– Согласен, пошли.
Теперь Морли выглядел самодовольным и торжествующим. Ублюдок, знал, чем меня взять. Я прошел в туалетную и побрызгал в лицо водой. Морли торчал на пороге.
– Пойду-ка я поскорей навещу кухарку, – заявил он, – а то ты всех баб перещупаешь, а я останусь с носом.
– Опять не повезло, дружок. Кухарку я уже давно покорил.
Морли недоверчиво фыркнул.
– Пришлось поспешить. Я знал, что ты на нее накинешься, как мотылек на огонек. – Я вытер лицо. – Но, с другой стороны, не хочу становиться тебе поперек дороги, мешать счастью друга. Она как раз в твоем вкусе. Только, чур, шафером буду я.
– Не изощряйся. Я не дерусь с безоружными.
– Угу.
– Это диета твоя сказывается. Надо потолковать с кухаркой. Правильное питание – вот путь к спасению генерала, а вовсе не легионы врачей и ведьм.
– Ты приготовился защищаться?
– Чего?
– Последнее предупреждение, приятель. Вижу, ты опять завел старую песню – о мясе, сельдерее и вареных сорняках.
– Вареных сорняках? Да ты хоть раз заплатил за жратву в моем ресторане из собственного кармана?
Я так устал, что забыл, как Морли умеет изображать праведное возмущение, и допустил грубейшую ошибку, честно ответив:
– Зачем? Если можно не платить…
– Ага, жрешь задарма и еще жалуешься! А знаешь ли ты, чего стоит эти сорняки собрать? Это редкие, дикорастущие травы, их на продажу не выращивают, это не то что всякий мусор, который пережуют и в рот тебе положат.
Морли разошелся не на шутку, искренность так и перла из него, но я не поверил до конца. Цены в его ресторане действительно не низкие, но это, наверное, для рекламы. Просто надо убедить посетителей, что продукты и готовка здесь – высший класс.
– Замнем, Морли, не время сейчас для серьезных споров. – Я примирительно поднял руку – Пошли поглядим, чем нас отравят сегодня.
– Выбирай выражения, Гаррет Черт с тобой, пошли.
38
Лет сто назад кухарка сготовила завтрак на сто человек и с тех пор только разогревала его. Сегодня, во всяком случае, она подала то же жирное мясо с подливкой, лепешки и все такое – пища настолько тяжелая, что могла бы потопить и корабль. Настоящий деревенский завтрак. Бедняжка Морли – как он мучился!
– По крайней мере гроза прошла, – пробурчал он, пытаясь заставить себя проглотить кусочек лепешки.
И правда, ветер утих, но зарядил моросящий дождик и заметно похолодало – нехороший признак: значит, опять пойдет снег. Дженнифер не показывалась. Я ничуть не удивился, как, впрочем, и все остальные. Видимо, это не в первый раз. Уэйн тоже отсутствовал, а оставаться без завтрака не в его духе.
– Где Уэйн? – спросил я Питерса. Сержант по-прежнему ползал точно дохлая муха: боль еще не утихла.
– Ушел, – ответил он. Этого я и боялся. – Только рассвета дождался и ушел, как собирался. А Кид, я слышал, уже упаковал вещи, он тоже почти решился.
Я взглянул на Кида. Так и есть. Он кивнул, хотя было заметно, что решение далось ему нелегко.
– Значит, остается три человека, – пробормотал я.
– Я выдержал целую битву с самим собой, – продолжал Питерс. – Мне очень хотелось уйти.
– О чем это вы, ребята? – громовым голосом вопросила кухарка.
Скорей всего она действительно ни о чем не слыхала. Я поведал ей о смерти Чейна. Я едва не позавидовал ему: ведь главный могильщик Уэйн слинял, а значит, Питерсу, или мне, или нам обоим не миновать тащиться на кладбище и барахтаться в грязи, закапывая останки Арта Чейна. Я знал, что Морли палец о палец не ударит, не нанялся же он мне в самом деле! Его кислая усмешка – небось представил себе старину Гаррета с лопатой – подтвердила мои опасения.
Итак, теперь приходится по восемьсот с чем-то тысяч на нос. И среди оставшихся в живых нет ни одного сколько-нибудь похожего на убийцу.
Я подумал, не сжечь ли мою копию завещания прямо тут, у всех на глазах. Но зачем, если неизвестно, последняя это копия или нет? Ужасная мысль промелькнула у меня в голове.
– Завещание было заверено? Так делают, чтобы предотвратить склоки между наследниками. Если завещание Стэнтнора зарегистрировано, значит, копия хранится у нотариуса и нашему злодею дела нет до моей копии и не имеет значения, спалит ли генерал свою.
Они переглянулись, пожали плечами. Придется спросить у генерала. Я уже хотел заявить, что желаю видеть его, но шум с улицы остановил меня. Грохот, топот, будто к дому подходил кавалерийский полк.
– Какого черта, кого еще принесло? – пробормотал Кид и с трудом поднялся со стула. Казалось, к его семидесяти с хвостиком прибавилось еще годков сорок. Все, кроме кухарки, поплелись следом. Кухарка не покидала своего поста из-за всяких пустяков.
Мы столпились на парадном крыльце.
– Дьявольщина какая-то, – сказал Питерс. – Что за дурацкий карнавал!
Действительно, карнавал. Пестро разодетая толпа, кареты, тележки… В некоторые повозки впряжены не лошади, а быки или даже слоны, а такое можно увидеть только на карнавале. Седоками были гролли – помесь гоблинов с троллями, они бывают ростом под десять футов и настолько сильны, что могут с корнем вырвать дерево – большое дерево.
Двое гроллей приветственно помахали мне.
– Дорис и Марша, – наконец узнал я. – Давненько не виделись.
Худенький парнишка вприпрыжку взбежал на крыльцо. С ним мы не встречались еще дольше.
– Кого я вижу! Дожанго Роуз. Как делишки, черт тебя побери?!
– По правде говоря, не очень, дурная полоса пошла, – усмехнулся он.
Этот малыш непонятных кровей утверждает, что он, Дорис и Марша – тройняшки, но от разных Матерей. Не напрягайтесь, все равно не поймете, как так получилось.
– Что за потеху вы устроили здесь, Дожанго? – спросил Морли.
Точно не знаю, но подозреваю, что они с Дожанго дальние родственники.
– Медико-цирковое шоу доктора Рока, а также спиритическая помощь на дому. Один приятель сказал доку, что у вас завелся злой дух, с которым необходимо разделаться. – Дожанго расплылся в улыбке. Его рослые братцы Дорис и Марша весело галдели, абсолютно не принимая во внимание, что я ни слова не понимаю по-гролльски.
Потом они вместе с прочими чудными существами принялись за работу – начали разбивать лагерь на лужайке перед домом.
Я взглянул на Питерса и Кида. Они, не двигаясь, изумленно взирали на творящийся средь бела дня беспредел.
– Морли? – Я поднял бровь чуть ли не на фут. – Штучки твоего приятеля-лекаришки?
Он вяло ухмыльнулся:
– Похоже на то.
– Эй! – окликнул меня Дожанго. Почувствовал, наверное, что появление их никого не обрадовало. – Доктор Рок – не шулер какой-нибудь, по правде говоря. Он настоящий укротитель духов, заклинатель бесов, демонолог, медиум, даже, по правде говоря, немного колдун. Но, по правде говоря, спрос на такие услуги невелик. Вам, людям, редко когда придет в голову призвать на помощь сверхъестественные силы, чтобы дознаться, куда дядюшка Фред припрятал серебро, прежде чем откинуть копыта. Понимаешь? Вот Року и приходится крутиться – то здесь заработает, то там, по правде говоря. Главным образом мелочевкой промышляет, продает всякие там пилюли. Ну ладно, сейчас приведу его – сам увидишь. – Он побежал вниз по ступенькам, к карете. Оказывается, еще не все пассажиры вылезли из нее.
– Черт-те что, – злился я. – Нельзя их показывать старику: он со страху в штаны наложит.
Морли промычал нечто невразумительное, глаза его стали совсем стеклянными.
Вернулся Роуз.
– Кстати, доктор Рок – парень с причудами, по правде говоря. Отведите ему комнату и наберитесь терпения. Понимаете, что я имею в виду?
– Нет, – отрезал я. – Смотрите не переборщите с причудами. Я тут уже всякого насмотрелся, и терпения у меня осталось самая малость.
Дожанго усмехнулся. На этот раз он обошелся без своего любимого присловья. По правде говоря. Он молча скрылся в попугайски разукрашенной карете, в солнечный день эти краски резали бы глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32