Хельги, соглашаясь, коротко кивнул. Конюхи оседлали коней, и конунги легкой рысью выехали за ворота. Стража, поняв, что братьям нужно поговорить, приотстала.
Воды залива поблескивали на солнце, ветер посвистывал в зеленеющих ветвях. Высоко в небе тянулась стая аистов. Наконец Хроар заговорил:
— Я не собираюсь поучать тебя, Хельги. Но все же кое-кто назовет дурным знаком то, что ты, конунг, был так мрачен во время жертвоприношенья и пира, а после него не подарил ни одной женщине свое семя.
Хельги равнодушно вздохнул:
— Пусть их говорят.
— Ты рассказывал мне о том, как эльфийская женщина напророчила грядущие беды. Что ж, беды всегда приходят, не те, так другие, а что до тебя, так ведь тебе она, в конце концов, предсказала благо. Но вот девочка…
Тут Хельги обернулся и хрипло проговорил:
— Сейчас я тебе объясню, в чем тут дело. С тех пор как я увидел ее во второй раз и понял, что все, что произошло между нами — правда, с тех пор как я увидел нашу дочь, которая почти не плачет и смотрит так не по-детски… я вспоминаю Ирсу.
— Что? Я-то полагал, что ты о ней и думать забыл.
— Нет, я понял, что могу жить без нее. Но… не знаю… видно, эльфы способны творить что-то странное с нашим сердцем… быть может, я снова стал думать об Ирсе, потому что испугался того, что меня слишком волнует та, другая. И потом, мы ведь теперь снова вместе, я и Хрольф, а он сын Ирсы, и глаза у него совсем как у нее…
И, поникнув головой, Хельги пробормотал:
— Она уехала в Упсалу, хотя, как я слышал, без большой радости. А мне осталось только стариться в одиночестве в том доме, который когда-то был нашим общим.
Хроар внимательно посмотрел на брата. На лице Хельги проступили кости черепа, глубокие морщины избороздили кожу, волосы подернулись сединой. Хроар провел рукой по своей седеющей бороде и сказал в ответ:
— Все мы стареем.
— Неужто нам дано познать новые беды, прежде чем мы умрем? — голос Хельги звучал глухо.
— Нам еще немало предстоит совершить. — Хроар попытался улыбнуться. — Как бы то ни было, тебя нужно поздравить, ты ведь снискал благосклонность могучих сил…
Он внезапно умолк, ибо его спутник резко привстал в седле. Волос вздыбился от возбужденья на руках у Хельги, когда он, уставясь на брата, зашипел, как рысь.
— Что такое? — с беспокойством спросил Хроар.
Хельги вскинул сжатую в кулак руку. Металл зазвенел в его голосе:
— Клянусь Молотом! Ты прав! Неужто я должен провести в тоске остаток своих дней?
Но едва Хроар заговорил, что, мол, вот и хорошо, он рад это слышать, как его речь была прервана Хельги:
— Я отправлюсь в Упсалу и верну себе Ирсу!
— Что?! — Хроар сорвался на крик: — Нет!
— Да. Слушай. Я все время думал об этом, но только сейчас, после твоих слов, меня осенило… — Хельги схватил брата за руку с такой силой, что на ней отпечатались синяки. — Я, я снискал покровительство высокой силы, моя возлюбленная из рода Ран, Я стал отцом ее ребенка и тем возвысился сам. Неужто она допустит, чтобы беда постигла ее собственную дочь? Чего мне теперь бояться? Чего бояться тебе и всей Датской земле? Разве Хрольф был бы так хорош собой и так многообещающ, если бы в его происхождении заключался гибельный рок? Не было другой причины у нашей беды, кроме этой волчицы Олоф, но она умерла, чтоб ей больше не встать! — И он, воздев руки к небу, завопил: — Мы свободны!
— Нет человека, который был бы свободен от своей судьбы, — возразил Хроар.
Но Хельги, уже не слушая его, дал шпоры коню и пустился прочь сумасшедшим галопом.
Подготовка к плаванью началась без промедления и шла с бешеной скоростью. Хельги, пребывая все время в состоянии лихорадочного веселья, отметал любые возражения. Дружина, не помня себя от радости — ведь ее вождь снова ожил — была готова идти за ним хоть на край света. Те, кому случалось прежде бывать в Упсале, успели столько порассказать о ней, что едва кончился сев, как молодежь с хуторов валом повалила вербоваться в корабельные команды.
— Мы идем с миром, — объявил Хельги. — Если Адильс согласится выполнить мое желание, я предложу ему решить к его выгоде те несогласия, которые есть между нами, например в торговле янтарем. Если же нет… значит, Адильс поступит немудро.
Тщетно Хроар спорил с братом, говоря ему так:
— Бйовульф и я потратили много сил, да и людей положили немало, чтобы посадить на трон такого Инглинга, который не был бы нам врагом. Неужто ты хочешь теперь все это порушить только для того, чтобы потешить свою похоть?
— Какой вред может быть от этого бездельника? — насмешливо возражал Хельги. — Мы можем вдоль и поперек разграбить побережья его владений, а он даже не посмеет высунуть носа из-за кровавых камней своего жертвенника. — И, пожимая плечами, каждый раз добавлял: — Да как я смогу считать себя конунгом, если оставлю мою Ирсу у того, кто причиняет ей горе?
Все же однажды Хельги был застигнут врасплох. Как-то он и его сын Хрольф выехали на соколиную охоту. Когда их ловчие соколы добыли журавля, Хельги, улыбнувшись, сказал сыну:
— Вот также и я принесу тебе твою мать.
Вопрос мальчика «Неужто мертвой, как эта добыча?» привел его в замешательство.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Хельги.
— Мне говорили, что она покинула нас против твоей воли. Быть может, она не захочет и возвращаться.
Хельги застыл как вкопанный, потом проговорил сквозь зубы:
— Что ж, я должен дать ей возможность выбора.
Наедине с мужем королева Вальтйона высказала те же сомнения:
— Сколько я знаю Ирсу, Хельги этой повадкой ничего не добьется.
— Надеюсь, что только этим все дело и кончится. — Хроар был явно обеспокоен затеей своего брата.
— Ирса сделает все возможное, чтобы спасти его жизнь и честь.
— Но Адильс… никогда мне не нравился этот Адильс, как бы ни был он нам полезен. А то, что доводилось о нем слышать, не добавляет мне спокойствия.
Вальтйона невесело улыбнулась:
— Тебе все равно не удастся отговорить Хельги, так что не вбивай между вами клин. Лучше успокойся, устрой ему подобающие проводы да пожелай доброго пути.
10
Адильс сам редко покидал Упсалу. Но в таком обширном владенье, как Свитьод, населенном множеством племен со своими мелкими конунгами и вождями, то и дело вспыхивали неизбежные раздоры. Если эти племена не пытались сбросить ярмо податей или отложиться от Упсалы, то попросту нападали друг на друга. Так что для подавления этих мятежей и усобиц Адильсу приходилось держать немалую дружину. Среди его дружинников было и двенадцать берсерков.
Этих воинов называли так потому, что они часто бились без кольчуги, в одной нательной рубашке bare sark. Они были высоки ростом, сильны телом, уродливые, нечесаные, немытые, но надежные и отважные. В битвах на них нисходило безумье: на губах выступала пена, лица наливались кровью, они начинали выть, грызть край шита и бросались в бой, как разъяренные зубры. В такие минуты ни один обычный человек не мог устоять против них. Говорили, что тогда и железо не могло причинить им вреда. Но, по правде, дело было в том, что их раны, даже весьма тяжелые, почти не кровоточили и сразу затягивались. Когда же припадок ярости проходил, они сразу слабели, их начинала бить дрожь. Но это не имело большого значения, ибо к тому времени любой противник был мертв или бежал с поля боя.
Люди испытывали по отношению к берсеркам не только страх, но и отвращение. Именно это чувство, а не только их мощь позволяло им зачастую прорывать вражеский строй. И хотя конунг Адильс не первым из конунгов привлек берсерков к себе на службу, это в глазах многих порочило его, что, впрочем, Адильса совсем не волновало.
Зато его очень взволновало, когда (двенадцать берсерков и большая часть остальных воинов как раз отсутствовали) задыхающийся от скачки стражник доставил весть о том, что два десятка чужих кораблей прошли протокой из Балтики в озеро Меларен и уже пересекают его. Вскоре какой-то мальчишка принес послание от незваных гостей. Их флот встал при устье реки, перекрыв дорогу к бегству. Начальник флота поймал этого мальчика и, дав гривну серебра, наказал найти конунга в его палатах и передать ему вот что:
— Хельги, конунг датчан, пришел сюда с миром, дабы навестить своего союзника и побеседовать с ним об общих делах.
Королева Ирса стояла как раз рядом. Адильс обернулся к ней:
— Добро, — Адильс ухмыльнулся, потом спросил: — Как ты посоветуешь мне принять его?
Ирса застыла, чувствуя, как ее лицо сперва побелело, потом покраснело, и красные пятна начали заливать грудь и шею. Едва сдерживая слезы, она заговорила, стараясь оставаться спокойной:
— Решай сам. Ты знаешь, в прошлом… не было человека… перед которым я была бы в большем долгу.
Адильс принялся теребить усы, пыхтеть, ворчать про себя и наконец проговорил:
— Хорошо, коли так, мы примем его здесь как нашего гостя. Я пошлю гонца, который — хм, хм — сумеет, не обижая его, объяснить, что не следует ему — м-м-м — брать с собой всю свою рать.
Ирса повернулась и торопливо ушла.
А Адильс послал гонца к Хельги. Вслед за этим он тайком вызвал к себе надежного человека и отдал ему такой приказ:
— Поспеши туда, где сейчас мои берсерки и остальная дружина. Вели им немедля возвращаться в Упсалу. Пусть спрячутся в лесу подле города, так чтобы об этом не знал никто, кроме меня, и ждут моих приказаний.
Хельги решил, что понял намек, содержавшийся в приглашении конунга шведов, и потому сказал, усмехнувшись, своему главному кормчему:
— Правы те, кто зовет Адильса скупердяем! Сдается мне, что тех, кто останется стеречь корабли, ждет обед посытнее, чем тех, кто поедет в гости.
Кормчий нахмурился:
— А ежели он затевает предательство…
Но Хельги только презрительно фыркнул в ответ:
— Не думаю, чтобы его стоило бояться. Не забудь, мы знаем, что при нем нет его прославленных воинов. Так что Адильс не станет рисковать головой.
С этими словами Хельги повернулся и, дрожа от нетерпения, скомандовал:
— Сходи на берег!
Затем он и его кормчие сели на привезенных с собой лошадей. Вместе с всадниками выступила еще сотня пеших бойцов. Славное зрелище представлял собой этот отряд, двигаясь вдоль плавнотекущих вод реки Фюрис. Они шли по ее высокому, лесистому западному берегу, а на другом — равнинном, простирались богатые нивы. Сизая кольчуга, позолоченный шлем, алый плащ — гордо скакал Хельги во главе своего отряда. За ним, тоже верхом, двигался молодой воин с его знаменем в руках — ворон Одина, предка Скьёльдунгов, на кроваво-красном поле. За всадниками, точно морская зыбь, покачивались, сверкая на солнце, копья пешей рати.
В ту ночь, хоть они и встали на постой в доме богатого хуторянина, Хельги спал мало. Он поднял свой отряд на утренней заре и повел его так быстро, что уже на вечерней они прибыли в Упсалу.
Когда датчане свернули с прибрежной дороги, то сперва увидели окружавший город частокол, который чернел на фоне закатного неба. Королевская стража, гремя доспехами, трубя в рога-луры, вышла из городских ворот им навстречу: в лучах закатного солнца круглые щиты стражников блестели, как луны. За воротами открывался большой, широко раскинувшийся город; по улицам спешили горожане, которые жили в деревянных, по большей части двухэтажных, добротных домах. В эти часы мрак уже начал затоплять узкие улицы, размывая очертания сновавших по ним людей. На улицах было полно свиней — священных животных Фрейра, прародителя Инглингов: они вовсю хрюкали, рылись в грязи, то и дело задевая прохожих щетинистыми боками.
В стороне от города, на холме вздымался самый большой храм в Северных Землях. Он был выстроен подобно другим таким же капищам: кровли громоздились одна на другую, точно хотели улететь в небо. И все эти фронтоны и коньки, украшенные драконьими головами, которые смотрели на окружавшую храм рощу, были не высмолены и не выкрашены, а вызолочены чистым золотом. Внутри храма стояли огромные, богато убранные деревянные идолы двенадцати высших богов: Один с копьем; Тор с молотом; Фрейр с огромным фаллосом, скачущий верхом на вепре; Бальдр, которого Хель забрала к себе, чтобы сделать правителем в царстве мертвых; Тюр, правую руку которого отгрыз волк Фенрис; морской бог Эгир, чья жена Ран ловит своими сетями корабли; Хеймдаль, держащий рог Гьяллар, в который ему предстоит протрубить перед концом мира; и другие, о которых меньше говорится в преданьях. Храм был так велик, что по праздникам вмещал в себя людей чуть ли не со всей округи. Тогда старейшины приносили в жертву богам коней, собирали их кровь в сосуды и кропили с помощью ивовых ветвей народ этой кровью; в огромных котлах варили мясо жертвенных животных, оделяя им всех участников жертвоприношения. Потом женщины убирали храм, чистили его, мыли идолов водой из священного источника.
Но в роще, окружавшей храм, все время висели воронью на потребу пронзенные тела людей и животных. В этой-то роще и имел обыкновение уединяться конунг Адильс для своих жертвоприношений и волхований.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Воды залива поблескивали на солнце, ветер посвистывал в зеленеющих ветвях. Высоко в небе тянулась стая аистов. Наконец Хроар заговорил:
— Я не собираюсь поучать тебя, Хельги. Но все же кое-кто назовет дурным знаком то, что ты, конунг, был так мрачен во время жертвоприношенья и пира, а после него не подарил ни одной женщине свое семя.
Хельги равнодушно вздохнул:
— Пусть их говорят.
— Ты рассказывал мне о том, как эльфийская женщина напророчила грядущие беды. Что ж, беды всегда приходят, не те, так другие, а что до тебя, так ведь тебе она, в конце концов, предсказала благо. Но вот девочка…
Тут Хельги обернулся и хрипло проговорил:
— Сейчас я тебе объясню, в чем тут дело. С тех пор как я увидел ее во второй раз и понял, что все, что произошло между нами — правда, с тех пор как я увидел нашу дочь, которая почти не плачет и смотрит так не по-детски… я вспоминаю Ирсу.
— Что? Я-то полагал, что ты о ней и думать забыл.
— Нет, я понял, что могу жить без нее. Но… не знаю… видно, эльфы способны творить что-то странное с нашим сердцем… быть может, я снова стал думать об Ирсе, потому что испугался того, что меня слишком волнует та, другая. И потом, мы ведь теперь снова вместе, я и Хрольф, а он сын Ирсы, и глаза у него совсем как у нее…
И, поникнув головой, Хельги пробормотал:
— Она уехала в Упсалу, хотя, как я слышал, без большой радости. А мне осталось только стариться в одиночестве в том доме, который когда-то был нашим общим.
Хроар внимательно посмотрел на брата. На лице Хельги проступили кости черепа, глубокие морщины избороздили кожу, волосы подернулись сединой. Хроар провел рукой по своей седеющей бороде и сказал в ответ:
— Все мы стареем.
— Неужто нам дано познать новые беды, прежде чем мы умрем? — голос Хельги звучал глухо.
— Нам еще немало предстоит совершить. — Хроар попытался улыбнуться. — Как бы то ни было, тебя нужно поздравить, ты ведь снискал благосклонность могучих сил…
Он внезапно умолк, ибо его спутник резко привстал в седле. Волос вздыбился от возбужденья на руках у Хельги, когда он, уставясь на брата, зашипел, как рысь.
— Что такое? — с беспокойством спросил Хроар.
Хельги вскинул сжатую в кулак руку. Металл зазвенел в его голосе:
— Клянусь Молотом! Ты прав! Неужто я должен провести в тоске остаток своих дней?
Но едва Хроар заговорил, что, мол, вот и хорошо, он рад это слышать, как его речь была прервана Хельги:
— Я отправлюсь в Упсалу и верну себе Ирсу!
— Что?! — Хроар сорвался на крик: — Нет!
— Да. Слушай. Я все время думал об этом, но только сейчас, после твоих слов, меня осенило… — Хельги схватил брата за руку с такой силой, что на ней отпечатались синяки. — Я, я снискал покровительство высокой силы, моя возлюбленная из рода Ран, Я стал отцом ее ребенка и тем возвысился сам. Неужто она допустит, чтобы беда постигла ее собственную дочь? Чего мне теперь бояться? Чего бояться тебе и всей Датской земле? Разве Хрольф был бы так хорош собой и так многообещающ, если бы в его происхождении заключался гибельный рок? Не было другой причины у нашей беды, кроме этой волчицы Олоф, но она умерла, чтоб ей больше не встать! — И он, воздев руки к небу, завопил: — Мы свободны!
— Нет человека, который был бы свободен от своей судьбы, — возразил Хроар.
Но Хельги, уже не слушая его, дал шпоры коню и пустился прочь сумасшедшим галопом.
Подготовка к плаванью началась без промедления и шла с бешеной скоростью. Хельги, пребывая все время в состоянии лихорадочного веселья, отметал любые возражения. Дружина, не помня себя от радости — ведь ее вождь снова ожил — была готова идти за ним хоть на край света. Те, кому случалось прежде бывать в Упсале, успели столько порассказать о ней, что едва кончился сев, как молодежь с хуторов валом повалила вербоваться в корабельные команды.
— Мы идем с миром, — объявил Хельги. — Если Адильс согласится выполнить мое желание, я предложу ему решить к его выгоде те несогласия, которые есть между нами, например в торговле янтарем. Если же нет… значит, Адильс поступит немудро.
Тщетно Хроар спорил с братом, говоря ему так:
— Бйовульф и я потратили много сил, да и людей положили немало, чтобы посадить на трон такого Инглинга, который не был бы нам врагом. Неужто ты хочешь теперь все это порушить только для того, чтобы потешить свою похоть?
— Какой вред может быть от этого бездельника? — насмешливо возражал Хельги. — Мы можем вдоль и поперек разграбить побережья его владений, а он даже не посмеет высунуть носа из-за кровавых камней своего жертвенника. — И, пожимая плечами, каждый раз добавлял: — Да как я смогу считать себя конунгом, если оставлю мою Ирсу у того, кто причиняет ей горе?
Все же однажды Хельги был застигнут врасплох. Как-то он и его сын Хрольф выехали на соколиную охоту. Когда их ловчие соколы добыли журавля, Хельги, улыбнувшись, сказал сыну:
— Вот также и я принесу тебе твою мать.
Вопрос мальчика «Неужто мертвой, как эта добыча?» привел его в замешательство.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Хельги.
— Мне говорили, что она покинула нас против твоей воли. Быть может, она не захочет и возвращаться.
Хельги застыл как вкопанный, потом проговорил сквозь зубы:
— Что ж, я должен дать ей возможность выбора.
Наедине с мужем королева Вальтйона высказала те же сомнения:
— Сколько я знаю Ирсу, Хельги этой повадкой ничего не добьется.
— Надеюсь, что только этим все дело и кончится. — Хроар был явно обеспокоен затеей своего брата.
— Ирса сделает все возможное, чтобы спасти его жизнь и честь.
— Но Адильс… никогда мне не нравился этот Адильс, как бы ни был он нам полезен. А то, что доводилось о нем слышать, не добавляет мне спокойствия.
Вальтйона невесело улыбнулась:
— Тебе все равно не удастся отговорить Хельги, так что не вбивай между вами клин. Лучше успокойся, устрой ему подобающие проводы да пожелай доброго пути.
10
Адильс сам редко покидал Упсалу. Но в таком обширном владенье, как Свитьод, населенном множеством племен со своими мелкими конунгами и вождями, то и дело вспыхивали неизбежные раздоры. Если эти племена не пытались сбросить ярмо податей или отложиться от Упсалы, то попросту нападали друг на друга. Так что для подавления этих мятежей и усобиц Адильсу приходилось держать немалую дружину. Среди его дружинников было и двенадцать берсерков.
Этих воинов называли так потому, что они часто бились без кольчуги, в одной нательной рубашке bare sark. Они были высоки ростом, сильны телом, уродливые, нечесаные, немытые, но надежные и отважные. В битвах на них нисходило безумье: на губах выступала пена, лица наливались кровью, они начинали выть, грызть край шита и бросались в бой, как разъяренные зубры. В такие минуты ни один обычный человек не мог устоять против них. Говорили, что тогда и железо не могло причинить им вреда. Но, по правде, дело было в том, что их раны, даже весьма тяжелые, почти не кровоточили и сразу затягивались. Когда же припадок ярости проходил, они сразу слабели, их начинала бить дрожь. Но это не имело большого значения, ибо к тому времени любой противник был мертв или бежал с поля боя.
Люди испытывали по отношению к берсеркам не только страх, но и отвращение. Именно это чувство, а не только их мощь позволяло им зачастую прорывать вражеский строй. И хотя конунг Адильс не первым из конунгов привлек берсерков к себе на службу, это в глазах многих порочило его, что, впрочем, Адильса совсем не волновало.
Зато его очень взволновало, когда (двенадцать берсерков и большая часть остальных воинов как раз отсутствовали) задыхающийся от скачки стражник доставил весть о том, что два десятка чужих кораблей прошли протокой из Балтики в озеро Меларен и уже пересекают его. Вскоре какой-то мальчишка принес послание от незваных гостей. Их флот встал при устье реки, перекрыв дорогу к бегству. Начальник флота поймал этого мальчика и, дав гривну серебра, наказал найти конунга в его палатах и передать ему вот что:
— Хельги, конунг датчан, пришел сюда с миром, дабы навестить своего союзника и побеседовать с ним об общих делах.
Королева Ирса стояла как раз рядом. Адильс обернулся к ней:
— Добро, — Адильс ухмыльнулся, потом спросил: — Как ты посоветуешь мне принять его?
Ирса застыла, чувствуя, как ее лицо сперва побелело, потом покраснело, и красные пятна начали заливать грудь и шею. Едва сдерживая слезы, она заговорила, стараясь оставаться спокойной:
— Решай сам. Ты знаешь, в прошлом… не было человека… перед которым я была бы в большем долгу.
Адильс принялся теребить усы, пыхтеть, ворчать про себя и наконец проговорил:
— Хорошо, коли так, мы примем его здесь как нашего гостя. Я пошлю гонца, который — хм, хм — сумеет, не обижая его, объяснить, что не следует ему — м-м-м — брать с собой всю свою рать.
Ирса повернулась и торопливо ушла.
А Адильс послал гонца к Хельги. Вслед за этим он тайком вызвал к себе надежного человека и отдал ему такой приказ:
— Поспеши туда, где сейчас мои берсерки и остальная дружина. Вели им немедля возвращаться в Упсалу. Пусть спрячутся в лесу подле города, так чтобы об этом не знал никто, кроме меня, и ждут моих приказаний.
Хельги решил, что понял намек, содержавшийся в приглашении конунга шведов, и потому сказал, усмехнувшись, своему главному кормчему:
— Правы те, кто зовет Адильса скупердяем! Сдается мне, что тех, кто останется стеречь корабли, ждет обед посытнее, чем тех, кто поедет в гости.
Кормчий нахмурился:
— А ежели он затевает предательство…
Но Хельги только презрительно фыркнул в ответ:
— Не думаю, чтобы его стоило бояться. Не забудь, мы знаем, что при нем нет его прославленных воинов. Так что Адильс не станет рисковать головой.
С этими словами Хельги повернулся и, дрожа от нетерпения, скомандовал:
— Сходи на берег!
Затем он и его кормчие сели на привезенных с собой лошадей. Вместе с всадниками выступила еще сотня пеших бойцов. Славное зрелище представлял собой этот отряд, двигаясь вдоль плавнотекущих вод реки Фюрис. Они шли по ее высокому, лесистому западному берегу, а на другом — равнинном, простирались богатые нивы. Сизая кольчуга, позолоченный шлем, алый плащ — гордо скакал Хельги во главе своего отряда. За ним, тоже верхом, двигался молодой воин с его знаменем в руках — ворон Одина, предка Скьёльдунгов, на кроваво-красном поле. За всадниками, точно морская зыбь, покачивались, сверкая на солнце, копья пешей рати.
В ту ночь, хоть они и встали на постой в доме богатого хуторянина, Хельги спал мало. Он поднял свой отряд на утренней заре и повел его так быстро, что уже на вечерней они прибыли в Упсалу.
Когда датчане свернули с прибрежной дороги, то сперва увидели окружавший город частокол, который чернел на фоне закатного неба. Королевская стража, гремя доспехами, трубя в рога-луры, вышла из городских ворот им навстречу: в лучах закатного солнца круглые щиты стражников блестели, как луны. За воротами открывался большой, широко раскинувшийся город; по улицам спешили горожане, которые жили в деревянных, по большей части двухэтажных, добротных домах. В эти часы мрак уже начал затоплять узкие улицы, размывая очертания сновавших по ним людей. На улицах было полно свиней — священных животных Фрейра, прародителя Инглингов: они вовсю хрюкали, рылись в грязи, то и дело задевая прохожих щетинистыми боками.
В стороне от города, на холме вздымался самый большой храм в Северных Землях. Он был выстроен подобно другим таким же капищам: кровли громоздились одна на другую, точно хотели улететь в небо. И все эти фронтоны и коньки, украшенные драконьими головами, которые смотрели на окружавшую храм рощу, были не высмолены и не выкрашены, а вызолочены чистым золотом. Внутри храма стояли огромные, богато убранные деревянные идолы двенадцати высших богов: Один с копьем; Тор с молотом; Фрейр с огромным фаллосом, скачущий верхом на вепре; Бальдр, которого Хель забрала к себе, чтобы сделать правителем в царстве мертвых; Тюр, правую руку которого отгрыз волк Фенрис; морской бог Эгир, чья жена Ран ловит своими сетями корабли; Хеймдаль, держащий рог Гьяллар, в который ему предстоит протрубить перед концом мира; и другие, о которых меньше говорится в преданьях. Храм был так велик, что по праздникам вмещал в себя людей чуть ли не со всей округи. Тогда старейшины приносили в жертву богам коней, собирали их кровь в сосуды и кропили с помощью ивовых ветвей народ этой кровью; в огромных котлах варили мясо жертвенных животных, оделяя им всех участников жертвоприношения. Потом женщины убирали храм, чистили его, мыли идолов водой из священного источника.
Но в роще, окружавшей храм, все время висели воронью на потребу пронзенные тела людей и животных. В этой-то роще и имел обыкновение уединяться конунг Адильс для своих жертвоприношений и волхований.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45