Сперва раб смутился, но потом решил, что незнакомцу ведомы еще какие-то клады и тот решил поторговаться о них с королевой без свидетелей. А уж гнев королевский таким бойким языком отвести — дело нехитрое. А потом он, раб, выкупит себя из рабства тем кольцом, да еще получит хутор в придачу.
Оставив бродягу стеречь клад, раб с бьющимся сердцем припустил к охотничьему домику. Там он, задыхаясь, рассказал Олоф о том, что отыскал огромный клад и, чтобы завладеть кладом, просит ее отправиться с ним, но никому о том не говорить, а то он боится злобы завистников.
Карие очи Олоф оценивающе смотрели на раба. На широких скулах королевы проступил румянец.
— Коли ты говоришь правду, — сказала она, — эта весть обернется для тебя удачей, коли лжешь — будет стоить тебе головы. Но ты всегда был предан мне, так что я тебе доверяю.
Олоф назначила рабу встречу под вечер, как только стемнеет. Когда пришло время, она встала, оделась и выскользнула из опочивальни. Стража высматривала только разбойничьи шайки и вражьи корабли, так что одиночке было нетрудно проскользнуть мимо нее. Под сенью залитых лунным светом дубов ее ждал раб. Он сразу же повел королеву во тьму лесной чащи.
Кошели лежали около небольшой прогалины. Лунный свет, пробившись сквозь листву, вспыхнул на лезвии обнаженного меча в руках у того, кто выступил ей навстречу из мрака.
— Приветствую тебя, королева Олоф. — Воин усмехнулся, не разжимая губ. — Помнишь ли ты Хельги сына Хальфдана?
Олоф вскрикнула и пустилась бежать, но Хельги догнал ее одним прыжком. Раб, всхлипывая, бросился было на него, замахнулся посохом, но Хельги выбил посох из его рук ударом меча.
— Я мог бы убить тебя, парень, — проговорил он так спокойно, точно не у него в руках в это время билась и царапалась женщина, — но, поскольку мы будем уже далеко, прежде чем ты сможешь вызвать подмогу, не стану этого делать. Так что мой тебе совет — убирайся-ка подобру-поздорову.
Раб что-то пробормотал в ужасе. Хельги, указывая мечом, продолжал:
— Там лежит то, что я тебе обещал.
Как ни был раб оглушен, он все-таки подобрал обещанное золото. И тут Хельги, замахнувшись на него мечом, рявкнул:
— Проваливай!
Раб бросился бежать, ломая кусты.
Хельги же, убирая меч в ножны, приказал Олоф:
— Тихо! — и, ударив ее по лицу так, что лязгнули зубы, добавил: — Ты что ж — думала, что я не отомщу тебе за твое предательство?
Олоф упала на колени, всхлипнула, потом поднялась и пробормотала:
— Конечно, я виновата перед тобой. Теперь… в возмещение… позволь мне стать твоей законной женой.
— Нет, так легко на этот раз тебе не отделаться. Ты отправишься на мой корабль и пробудешь там столько дней, сколько я пожелаю. За мое бесчестье тебе придется заплатить не меньшим.
Сперва Хельги, используя весовое охотничье умение, вел ее, запутывая след, но затем заросли стали такими густыми, что надобности в этом уже не стало. Ему даже не приходилось тащить Олоф. Только раз она попыталась бежать, но кусты, окружавшие оленью тропу, сами вцепились в нее.
Нелегок был их путь по ночной чаще: когда она наконец, спотыкаясь и едва дыша, прибрела в бухточку, где стоял корабль, ее ноги были сбиты в кровь, а платье обратилось в лохмотья почище лохмотьев Хельги.
Шумел прибой. Пел соловей. Низкая луна тянула над морем сверкающий мост, высвечивая черную драконью голову на носу вытащенного на берег корабля. Луна почти затмила звезды. Прохладный ветер доносил с моря запах водорослей.
Часовые, сидевшие у костерка, вскочили, увидев Хельги, и разразились приветствиями, так что скоро и остальные воины повылезли из спальных мешков и, сгрудившись вокруг своего предводителя, принялись хлопать его по спине и выражать свое одобрение грубыми криками.
Ухмыляясь, Хельги поднял Олоф на борт корабля и приказал раздеться. Ей пришлось проделать это на глазах у всей дружины.
Он указал ей на пространство под носовой палубой. Олоф залезла в непроглядную тьму этого закутка и легла на тюфяк, сжав кулаки. Хельги отправился следом.
На заре датчане пересекли Бельт и встали лагерем на пустынном острове Эре. Целую неделю они только и делали, что охотились, рыбачили, боролись, плавали, играли в кости, болтали или просто бездельничали. Конунг, когда не проводил время с королевой, принимал участие во всех забавах.
Олоф терпеливо сносила все: не плакала и молчала.
— Ты восхитительная женщина, Олоф, — шепнул ей на ухо Хельги однажды ночью. — Хотел бы я, чтобы все у нас сложилось по-другому.
Олоф оставалась безучастной. Он, взглянув на нее, продолжал:
— Думаю, ты просто холодна к мужчинам. Теперь же между нами все кончено.
— Не стоит обманывать самих себя, — ответила Олоф.
— Что ты сказала?
Но Олоф снова замолчала. В утреннем тумане пронзительно заверещала крачка. Хельги вздрогнул и, чтобы согреться, пододвинулся к Олоф. Но она лежала не шелохнувшись.
На следующий день датчане снова пересекли Бельт и высадили Олоф неподалеку от ее охотничьего домика. Никто не сказал ей на прощанье ни слова. Она, подобрав лохмотья, побрела по мелководью к берегу. Люди Хельги сразу взялись за весла. Королева, не оборачиваясь, устало брела к дому.
4
Тем же летом к конунгу Хроару в Лейдру прибыл его тесть, ярл Эгтйоф из Гаутланда. Причиной была кровная месть. Эгтйоф убил Хейдлейфа из рода Ульфингов, и теперь ему пришлось бежать от влиятельной родни убитого.
Хотя Хроар был молод, он не поспешил посылать военную стрелу от усадьбы к усадьбе, а сказал так:
— Неужто нам подымать наше войско для убийств и грабежей только для того, чтобы нажить новых смертельных врагов? Да и Инглингам в Упсале это не понравится! Кроме того, все наши неприятели в Гаутланде встанут на их сторону.
Хроар обратился за помощью к ярлу Сконе Сэвилю, который мог повлиять на Ульфингов, и тот сумел договориться о мире. Эгтйофу, правда, пришлось, не без помощи Хроара, заплатить немалую виру. После того сыграли пару свадеб, чтобы навечно закрепить мир между обоими родами.
— Ты мне очень помог, — сказал Эгтйоф, пожимая на прощанье руку зятя. — Надеюсь, когда-нибудь я или мои дети сможем отслужить тебе.
— Хорошо пожелание, нечего сказать, — улыбнулся Хроар. — Ведь для того, чтобы мне понадобилась помощь, я должен попасть в беду.
— Беды приносят славу, — ответил Эгтйоф.
— Есть ли слава краше и долговечнее той, что даст созидание родной земли? Вот работа, которой хватило бы не на одну жизнь: дать стране мир и обезопасить ее рубежи, расчистить поля, построить дома, спустить на воду корабли для торговли и промысла, установить хорошие законы и следить за тем, чтобы они выполнялись, ввести у себя чужеземные ремесла… Однако, родич, что-то я разболтался перед тобой, как на тинге.
Хельги вернулся из похода в прекрасном настроении и снова стал самим собой. Сперва он не упускал случая рассказать лишний раз о том, как отомстил королеве Олоф, но со временем перестал не только говорить, но и думать об этом приключении.
Но у королевы Олоф все было по-иному.
Она понимала, что люди догадываются о том, что с ней приключилось, и стоит слухам из Дании дойти до земли саксов, как рассеются и последние сомненья. Но Олоф умела быть сильной и не боялась молвы. Все же она избегала разговоров о той неделе, а когда узнала, что некий раб посплетничал о ней с одним из ее слуг, то приказала схватить обоих и за очернение королевского имени свободного задушить, а раба запороть до смерти. Она по-прежнему продолжала править страной так твердо и так разумно, что в народе говорили, что это во всем, кроме тела, настоящий конунг, а не королева.
Откуда им было знать о ее бессонных ночах, о том, как, оказавшись одна в лесной чаще, она кричит от отчаянья, воздев руки к небесам.
Но хуже всего ей пришлось, когда она поняла, что забеременела. Когда повитуха отказалась изгнать плод, Олоф сама решила, как ей быть дальше. Никогда она не позволит посмеяться над собой, никогда она не даст Хельги сыну Хальфдана лишний повод для злорадства! И королева объявила, что отплывает на материк, в Шлезвиг, чтобы объехать тамошние земли и самой попробовать замирить межродовую вражду, которая губит королевство.
Свое намерение ей удалось осуществить на славу: иногда она примиряла врагов, иногда выступала на чьей-нибудь стороне, и тогда ее маленькая, но отборная дружина легко склоняла чашу весов в нужную сторону. Никто не удивлялся тому, что время от времени королева исчезает: было известно, что ей приходится вести тайные переговоры с вождями.
Пышные шубы скрывали ее все более округлявшийся стан. А тем, кто что-то замечал, хватало ума держать язык за зубами.
Когда подошло время рожать, Олоф удалилась в выбранную заранее уединенную хижину. Воины окружили дом, но внутрь королева их не пустила, дескать, в нем и так тесно, а ей необходим покой для размышлений и, как она намекнула, колдовства. Стража, натянув палатки от дождя, мерзла в грязи у дымных костров, дышала на посиневшие от холода пальцы и старалась уберечь мечи от неизбежной ржавчины. Олоф отправилась в дом без свиты, с ней, кроме повитухи, остались только две старухи-служанки.
В бурную и темную ночь — град стучал в стены, деревья шумели под ветром — Олоф родила девочку.
— Кричи, — сказала повитуха, видя, как лицо роженицы покрывается потом. — Кричи, легче будет.
— Нет, — сквозь сжатые зубы ответила королева. — Не из-за чего.
Так как отца у новорожденной не было, повитуха, обмыв и перепеленав, положила ее на земляной пол возле материнской постели. В красноватом свете факелов Олоф смотрела на вопящее маленькое существо.
— Ты возьмешь ее к себе, госпожа? — спросила повитуха.
— Нет, ни за что я не дам ей свою грудь, — ответила Олоф, но, протестующе подняв руку, добавила: — Однако же не убивай ее. Она может пригодиться когда-нибудь, для чего-нибудь… Всякое может случиться.
— Тогда дай ей имя.
Олоф безразлично посмотрела вокруг, неожиданно ее взгляд остановился на охотничьей собаке, суке по кличке Ирса. Она усмехнулась, перевела глаза с собаки на младенца.
— Да, я, пожалуй, дам ей имя, — сказала она. — Пусть зовется Ирса.
И она снова опустилась на постель.
От этих слов повитуху и служанок бросило в дрожь.
Однако они подчинились воле королевы. Ее решение не было для них неожиданностью, недаром они заранее нашли кормилицу. Но когда Олоф, оправившись, снова была готова пуститься в путь, они все же попросили у нее распоряжений насчет Ирсы.
— Одно только слово кому-нибудь об этом отродье, и я вам не позавидую, — огрызнулась королева. — Захватите ее с собой в дорогу. Я подыщу ей дом, в котором ее воспитают, как принято воспитывать детей знати.
Вернувшись на Альс, она отыскала бедного хуторянина и отдала ему и его жене ребенка вместе с кое-какими подарками, сказав при этом, что девочку зовут Ирса, что она дочь ее верной рабыни, которая умерла родами, и чтобы они растили ее, как свою собственную.
С тех пор Олоф никогда не видела свою постылую дочь и никогда не любопытствовала о ней.
Прошли годы.
Дания расцветала и крепла. Братья-конунги трудились рука об руку. Хроар правил, державой, и чем мудрее он становился, тем больше старался для ее блага. Ему не только удалось сохранить уважение своих дружинников, но и приобрести их любовь. У них с Вальтйоной родилось трое детей, и все трое выжили: дочь Фрейвар и двое сыновей, Хродмунд и Хрёрик, причем последний родился, когда супруги были уже немолоды. Это был настолько счастливый брак, что если Хроар и брал к себе на ложе иных женщин, то только находясь в долгой отлучке из дому.
Ему приходилось немало ездить, укрепляя государство сообразно своей воле. Ежегодно он объезжал тинги по всей стране, но не ленился выслушивать и отдельных людей. Хроар часто уезжал из дому, чтобы самому выяснить, все ли в порядке в разных концах его земли. Случилось ему ходить и за море под белым щитом мира, но чаще он принимал заморских гостей в одной из своих палат, внимательно прислушиваясь ко всему, что они скажут.
Люди охотно трудятся только тогда, когда знают, что их труд не станет добычей чужой жадности и жестокости, а потому Хроару приходилось то и дело вести войны. Впрочем, ратный труд он чаще всего поручал рвущемуся в бой Хельги.
Каждое лето младший из конунгов отправлялся на поиски сражений. Случалось ему, чтобы угодить дружине и привлечь в нее на время между севом и жатвой вольных землепашцев, совершать разбойничьи набеги. Однако чаще он обходил оборонным дозором побережья Дании. В первые годы своего совместного с братом правления Хельги усердно разорял викингские гнезда, преследовал разбойников и всех, кто осмеливался нарушать мир в стране.
А таких находилось немало, особенно среди соседей Датской державы, подстрекаемых то из шведских, то из саксонских земель. Когда же братья почувствовали себя уверенней в своих владениях, Хельги заставил пожалеть соседних вождей о тех бедах, что они причинили его землям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45